Вас зовут «Четверть третьего»?
Шрифт:
Я обвожу рукой вокруг себя – широко, вольно – и говорю:
– Terra ista Soviet Union est!.. [10] Советский Союз, – добавляю я для большей ясности по-русски. Россия.
Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:
– Terra ista regnum Bosporus fuerat. [11]
Да, я согласен с ней – когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, еще до древней Руси, до Рюрика и Олега.
Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что
10
Эта земля – Советский Союз.
11
Эта земля была Боспорским царством.
Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно знать Боспорское царство и не знать Советского Союза, не знать Кубы? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла? Откуда… Откуда… Как это по-латыни?.. «Unde», кажется… А может, не «unde»? Ну, и что? В крайнем случае, она скажет свое «поп intellego».
– Unde venisti? [12] – спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла.
Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
12
Откуда ты пришла?
– Inde veni.
– Что она говорит? – спрашивает меня Витька. – Чего ты от нее добился?
– Она говорит, что пришла оттуда. – Я показываю головой вверх. – Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька… Самым настоящим бредом. Может, она все-таки сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
– Непохоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем.
Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видал такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. Не понятно, как снимают и надевают эту обувь.
– Посмотри на ее боты, – говорю я Витьке и отворачиваюсь. – Таких бот я тоже не видал в наших магазинах.
Витька смотрит. И кивает. Он согласен со мной.
– Тут все не так просто, – произносит он. – Если сопоставить ее слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред…
– Ты думаешь, она прилетела?
– А почему бы и нет?
– Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
– На Земле не было, – уточняет Витька. – А где-то, может, и были.
– Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
– Аллах ее знает… Может, прилетала… А может, и не она, а ее предки…
И язык, может, они изучили… Тут сразу не сообразишь.– Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
– А может, у них матриархат?
Витька улыбается.
Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку. Она понимает, что мы говорим о ней. Она, конечно, хочет понять, что мы говорим. Но ей трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она изо всех земных языков знает одну латынь.
– Слушай, Витька! – Меня вдруг «осеняет». – В Симферополе, наверняка, отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском… Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдем и выспросим у Корнелии все, что можно. Лады?
– Это единственный выход, – Витька пожимает плечами. – Если только она до завтра не сбежит от нас.
– Ее нужно покормить, – говорю я. – И уложить спать в машине. От заботливых людей не убегают.
Витька послушно лезет в рюкзак, вынимает кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
– Может, что-нибудь посолиднее? – спрашиваю я.
– Вряд ли она сейчас хочет есть, – возражает Витька. – Поставь себя на ее место… Сейчас важен, так сказать, символ.
– Доставай и для нас кружки, – говорю я. – Она не будет одна.
– Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник…
Через пять минут во всех трех кружках уже налит чай – теплый и сладкий.
Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински «пейте». Я протягиваю ее молча.
Витька так же молча протягивает ей печенье.
Она берет и то и другое и благодарит нас взглядом.
Мы пьем чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьет его молча и неторопливо.
И мне кажется, что она не просто пьет, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток.
Кончив пить, опускает кружку, говорит:
– Grato.
Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь и сейчас в Италии говорят: «Грацио, синьор».
Витька подносит к ее кружке чайник, чтобы налить еще, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
«Нужно спросить ее, что она собирается делать дальше, – думаю я. – В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У нее могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris… – что будешь ты…»
Делать… Как же это по-латыни «делать»? Ага: facio, feci, factum… А вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом!
Не на экзамене… Спрошу так!
– Quod fueris feci? – говорю я Корнелии.
Она еле заметно улыбается. Видно, я все-таки ошибся. Но она поняла вопрос.
– Vivere, – отвечает она.
«Vivere», – медленно соображаю я. – «Vivo» – живу. «Жить!» Что ж, это очень даже неплохая программа!
Благодарю.
– Какие истины она тебе еще открыла? – интересуется Витька.
– Я спросил, что она собирается делать, – объясняю я. – Она ответила, что собирается жить.
– Спроси еще ее – где.
– Попытаюсь…
Слово «где» я уже употреблял – ubi. Значит: Ubi fueris… где будешь ты…
– Ubi fueris vivere? – спрашиваю я.
И немедленно получаю ответ:
– Inter hominum vivere.
– Среди людей, – вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
– Она неглупая девчонка. – Витька усмехается. – И не болтлива… Лаконизм у нее истинно древнеримский.
Витька медленно поднимается, идет к машине и, открыв заднюю дверцу, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла.