Ваш муж мертв

– Кроме того, моя клиентка страдает эпилепсией, и эта болезнь может обостриться в результате стресса. Ей будет намного безопаснее находиться дома.

Я чувствую, что краснею, а глаза судьи вспыхивают с новым интересом.

– Значит, эпилепсия? Но, должно быть, подсудимая принимает соответствующие препараты?

– Конечно. Но это не дает никаких гарантий.

Иногда я пропускаю прием лекарств, но об этом, разумеется, не стоит упоминать.

– Что вы имеете в виду?

– У моей клиентки может в любой момент случиться приступ. К тому же из-за болезни у нее начались проблемы с памятью, и иногда она не помнит, что с ней происходило.

Судья хмурится.

– В таком случае я выношу решение отказать в освобождении под залог. Следственный изолятор станет для подсудимой более надежным местом – там ей будет обеспечено постоянное медицинское наблюдение.

Мои худшие опасения оправдались. Меня бросают на растерзание! Многие подсудимые боятся заключения, потому что не знают, что их там ждет. Однако я знаю это слишком хорошо. Меня там просто съедят живьем. Заключенным очень нравится, когда у кого-то есть слабое место. Мне известно много подобных случаев. У одного мужчины, например, было сильное заикание, и он стал объектом постоянных издевательств. В тюрьме всплывает на поверхность все самое низкое. Скорее всего, агрессорами тоже в какой-то степени руководит страх, и они пытаются скрыть его, унижая других. Бывшая начальница тюрьмы – для них по-настоящему лакомый кусок. Мою жизнь там превратят в кошмар.

Я также хорошо знаю всю процедуру, которая мне предстоит в дальнейшем. Сейчас меня отведут в камеру под залом суда, где можно будет быстро переговорить с адвокатом, после чего меня сопроводят в фургон для перевозки заключенных. Мне предстоит отправиться в следственный изолятор со строгим надзором, где меня продержат до суда. Судья не назвала конкретную дату, но по своему опыту я знаю, что все это будет продолжаться как минимум три месяца, если никто не станет торопить события. Адвокат тем временем начнет готовить защиту. Я получу разрешение на свидания после того, как будут выполнены все формальности.

Неожиданно мой адвокат сообщает, что со мной хочет увидеться женщина.

Для меня это неожиданно, хотя я и знаю, что подсудимые, которым было отказано в освобождении под залог, или те, кому только что вынесли приговор, зачастую получают разрешение увидеться с близким родственником до этапирования к месту заключения.

Однако у меня нет никого из близких. Теперь совсем никого.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Николь Гаудман.

Дочь Дэвида?

– Ну, хорошо.

Пенни колеблется.

– Вы уверены?

Я киваю.

Ее пронзительный голос становится слышен еще до того, как она появляется перед моими глазами. Избалованная, своенравная девчонка. Таково было мое первое впечатление, когда Дэвид меня с ней познакомил. Сейчас ее голос звучит истерично. Я собираю остатки мужества.

– Что ты сделала с моим отцом, ты, бессердечная тварь?

Я в очередной раз поражаюсь ее сходству с Дэвидом. Те же темные волосы. Те же карие глаза. Те же высокие скулы. Такое же умение очаровывать (когда есть интерес) и безграничное высокомерие (когда интереса нет). Нетрудно догадаться, в каком из этих двух состояний Николь находится в данный момент.

– Ты убила его! Так же, как убила мою мачеху!

– Нет, – говорю я. – Я этого не делала. Не делала!

– Я тебе не верю. – По ее лицу текут слезы. – Ты на нем помешалась. Постоянно ему названивала. Преследовала. Папа мне все рассказал. Он сказал, что ты совсем свихнулась. Я все время говорила полиции, что ты опасна. Отвечай, где мой отец!

Она набрасывается на меня, размахивая руками. Пару секунд я бездействую, помня, что произошло, когда я дала отпор Тане. Однако затем срабатывает инстинкт самосохранения. Я хватаю Николь за правую руку и заламываю ее за спину, чтобы она не могла наносить мне удары.

– Помогите!

Со всех сторон ко мне подлетают надзиратели. Теперь уже мои руки оказываются заломленными за спину. Затем на меня надевают наручники и уводят, в то время как Николь продолжает истошно кричать мне вслед. В камере грубый бетонный пол, матрас в пятнах и нет окна.

– Фургон скоро будет, – говорит мне один из надзирателей. – Так что можете не устраиваться тут с особым комфортом.

Я сажусь на корточки в углу. Каким-то образом я должна выжить.

Мне вспоминаются те ранние дни, когда я проходила обучение, чтобы стать надзирателем. Тогда нас действительно учили выживанию. Мои мысли снова улетают далеко в прошлое.

* * *

Нападения на сотрудников тюрьмы, очевидно, не являлись чем-то неслыханным. Именно поэтому курс самообороны был включен в наше обучение.

– Отличная работа, Смит, – заметил один из наших инструкторов, когда я заломила своему напарнику руку за спину. Я была удивлена тем, насколько это было приятно, несмотря на то что моя «жертва» кричала от боли. В любом случае это означало, что я могла себя защитить.

А потом наступила неделя выживания в Дартмуре, во время которой нас, как выразился инструктор, должны были проверить на прочность. Нас отправили туда с минимумом необходимого снаряжения (фонари, палатки, термобелье), чтобы мы продемонстрировали способность выживать в трудных условиях. Меня выбрали лидером группы, и я должна была убеждать всех не сдаваться, даже тогда, когда мы шли целых два дня, не находя места, обозначенного на карте. У нас заканчивались продукты, а дождь лил не переставая. Мы сделали привал возле Хайтора. Потом, когда нам наконец удалось добраться до пункта назначения, одна из девушек заявила, что с нее хватит – это все не для нее. Я ничего не сказала, но в глубине души, в какой-то степени, чувствовала то же самое.

Нас также учили и многому другому – и как надевать наручники, и как вести себя, будучи взятым в заложники. (Сохраняйте спокойствие. Попытайтесь договориться с захватчиком. Не делайте ничего, что может угрожать вашей безопасности.) Другим важным пунктом было «научиться ставить себя на место заключенного». Мне довелось провести ночь в камере на жесткой узкой кровати, под которой стоял горшок.

К окончанию обучения из нашей группы в пятьдесят человек осталось всего двенадцать. Я была так счастлива и горда этим своим достижением – даже больше, чем окончанием университета. Однако от отца я напрасно ждала поздравлений.

– Значит, ты так и не оставила свою затею? – хрипло проворчал он по телефону. – Я надеялся, что ты все-таки одумаешься. И как ты вообще собираешься найти в таких местах приличного человека, чтобы выйти замуж?

Я предпочла не рассказывать отцу, какое предупреждение мы все получили. «Уровень разводов в семьях сотрудников очень высок – тут и стресс, и ночные дежурства», – сказал нам один из инструкторов.

Ну, так что ж? Брак был серьезным обязательством, о котором, как казалось, рано еще думать. На тот момент мне хотелось в жизни какого-то приключения.

– А где ты вообще собираешься жить – на улице? – продолжал отец. – В каком-нибудь вагончике?

– На территории тюрьмы есть современное комфортабельное здание для размещения сотрудников, – заверила я его. – Все будет в порядке. Вот увидишь.

– Уверен, ты пожалеешь о том дне, когда твоя нога ступила туда, – прорычал отец. – Помяни мои слова.

Хорошо, по крайней мере, что он не мог видеть сейчас, до какой степени оказался прав.

Глава 28 Хелен