Ваш покорный слуга кот

— Не было. Ничего похожего на Красный Крест не было. И такая штука, как лицезрение великого князя — это тоже возможно только теперь. В наше время великим князьям не поклонялись… Вот и я по долголетию своему сподобился посетить сегодняшнее собрание да еще услышать голос его высочества великого князя. Так что теперь можно было бы и умирать.

— Уж и то хорошо, что увидели Токио после такого перерыва. Знаешь, Кусями-кун, ведь дядя специально приехал из Сидзуока на конференцию Красного Креста. Мы только что были в парке Уэно на этой конференции, а на обратном пути зашли к тебе. Видишь, он в сюртуке, который недавно заказал себе у Сиракия.

Действительно, дядя был в сюртуке. Но сюртук был совершенно не по мерке. Рукава слишком длинны, борта отстают, спина вся в складках. И он явно жмет дяде под мышками. Я думаю, что даже нарочно сшить такой скверный сюртук очень трудно. Вдобавок белый воротничок отстегнулся от рубашки, и каждый раз, когда дядя поднимает голову, кадык просовывается между воротничком и рубашкой. При этом трудно разобрать, рубашке или сюртуку принадлежат черные шелковые отвороты. Но сюртук еще куда ни шло, терпеть можно. А вот полюбуйтесь на эту старинную самурайскую прическу! Я стал искать глазами железный веер, о котором часто рассказывал Мэйтэй. Аккуратно сложенный веер лежал возле старика. Между тем хозяин пришел наконец в себя и обратил свое усовершенствованное внимание на одежду старика. Он был немало удивлен, потому что никак не ожидал, что Мэйтэй способен говорить правду. А то, что он увидел, было значительно красочнее рассказов Мэйтэя. Если рябины хозяина могут служить наглядным пособием для изучения истории, то самурайская прическа и железный веер старца имели в этом смысле гораздо большую ценность. Хозяину очень хотелось побольше узнать о железном веере, но прерывать беседу было неучтиво. Поэтому хозяин задал обычный вопрос:

— Народу, вероятно, было много?

— Страшно много. И все таращили на меня глаза. В нынешние времена люди стали не в меру любопытны. В старину этого не было.

— Да, конечно, в старину ничего подобного не было, — ответил хозяин, будто сам был стариком. Не подумайте только, что хозяин притворяется всеведущим. Просто эта реплика неожиданно возникла в его охваченном вечными сумерками мозге.

— И знаете, — продолжал старик, — все глазеют на мой «шлемокол».

— Наверное, он очень тяжел, этот ваш веер.

— Попробуй возьми в руки, — предложил Мэйтэй. — Он тяжелый. Дядя, разрешите ему попробовать.

Старик сказал: «Сделайте одолжение», — с натугой поднял веер и передал его хозяину. Кусями-сэнсэй некоторое время держал веер так, как паломники в храме Куро-данэ в Киото держат меч Рэнсёбо, а затем сказал: «Действительно», — и вернул веер гостю.

— Все почему-то называют этот предмет железным веером. Но он ничего общего с веером не имеет. Это же шлемокол.

— Гм… А к чему он, позволительно будет спросить?

— Колоть шлемы. А когда враг от удара валился без памяти на землю, его добивали. Шлемоколами пользовались со времен Кусуноки Масасигэ… [148]

— А что, дядя, этот шлемокол принадлежал Масасигэ?

— Нет. Не знаю, кому он принадлежал. Знаю только, что он очень старинный. Очень возможно, что он сделан во времена Кэмму.

— Не знаю, как насчет Кэмму, — объявил Мэйтэй, — но он доставил немало хлопот Кангэцу-куну. Знаешь, Кусями-кун, сегодня мы по дороге зашли в университет и осмотрели физическую лабораторию. И знаешь, все магнитные приборы там с ума посходили, потому что шлемокол железный. Вот шуму там было!

— Шлемокол здесь ни при чем, — сказал старик. — Это железо времен Кэмму, у него добрый характер, вреда оно не приносит.

— Железо есть железо, характер тут ни при чем. Вы же слыхали, Кангэцу-кун сам об этом сказал.

— А, Кангэцу… Это тот, что полировал стеклянный шар? Жаль, мог бы заниматься каким-нибудь более серьезным делом.

— Да, конечно, но ведь это и называется исследованием. Как только он отшлифует свой шар, сразу станет большим ученым.

«Отшлифует шар и станет ученым? Да ведь это каждый дурак может. И я тоже так бы мог, — подумал я. — И даже такой дурак, как хозяин». В Китае тех, кто занимался подобным делом, называли ювелирами, и это не считалось почетной профессией. Мне очень хотелось, чтобы хозяин согласился с моим мнением.

— Да, да, — согласился хозяин.

— Все эти нынешние науки, — сказал старик, — эмпирические, и на первый взгляд они могут показаться полезными. Но когда доходит до дела, они ни на что не пригодны. В старину было не так. Профессия самурая состояла в том, чтобы рисковать жизнью, поэтому он должен был беспрестанно совершенствовать свой дух, дабы не растеряться в опасный момент. А это потруднее, нежели шлифовать какой-то там шар или тянуть какую-то проволоку.

— Да, да, — почтительно согласился хозяин.

— Ну, — сказал Мэйтэй, — то, что вы называете совершенствованием духа и противопоставляете шлифованию шариков, — всего-навсего праздное ничегонеделание с руками за пазухой.

— Вовсе нет. Не такое это простое дело. Мэн-цзы называл его необходимым освобождением духа. А Шао Кан-цзе учил, что сие есть духа необходимое освобождение. А буддист монах Тюхо предлагал добиваться неизменности и неотступности духа. Все это не так-то просто постигнуть.

— Я никогда не постигну этого. Прежде всего я так и не понимаю, что вообще нужно делать.

— А читал ли ты книгу монаха-йога Такуана «Дух недвижный и богоподобный»?

— Нет. Даже не слыхал никогда.

— Где место духа? Если дух обращен на дела врага, то попадает он в сети дел врага. Если на меч врага, то в сети меча врага. Если на истребление врага, то в сети истребления врага. А если на свой меч, то в сети своего меча. А если на защиту от гибели, то в сети защиты от гибели. А если на позу человека, то в сети позы человека. Короче говоря, сказано: нет места духу.

— Как вы все хорошо помните, дядя. Замечательная память. Это ведь очень длинный отрывок. Кусями-кун, ты что-нибудь понял?

— Да, да.

— Не правда ли? — обрадовался старец. — Где место духа? Если дух обращен на дело врага, то попадает он в сети дел врага. Если на меч врага…

— Кусями-кун все это отлично знает, дядя. В последнее время он основательно занимается у себя в кабинете совершенствованием духа. Он уже так отделал свой дух, что не замечает, когда к нему приходят гости.

— О, это достойно всяческого уважения. Тебе бы тоже следовало попробовать вместе с ним. Мэйтэй хихикнул.

— У меня нет времени на такие штучки. Вы, дядя, полагаете, что раз вы сами ничем не заняты, то и другие бездельничают.

— Но ты же действительно бездельничаешь…

— В том-то и дело, что безделье заключает в себе много дел.

— Да, но ты слишком рассеян, тебе надо совершенствоваться. Кстати, есть еще поговорка: среди дел найдутся свободные минуты. А твою поговорку… Безделье заключает в себе много дел… Нет, впервые слышу. Как вы считаете, Кусями-сан?

— Да, я тоже, кажется, никогда не слышал,

— Ха-ха-ха! Ну, если вы двое против меня одного, то я сдаюсь. Да, кстати, дядя, не желаете ли полакомиться токийским угрем? Я могу свести вас в «Тикуё». На трамвае доедем быстро.