Ваша карта бита

— Это как раз тот случай, когда родным и близким придется удовольствоваться милицейским розыском и уведомлением о пропаже без вести.

Его тон рекомендовал и мне удовольствоваться сказанным, но я чувствовала себя уже достаточно пострадавшей, чтобы иметь право на открытое недовольство.

— Ради чего все это, Андрей Леонидович? — спросила я с задумчивой осторожностью.

— Что за вопросы, Юлия?

Дождалась-таки я от Сурова сурового обращения. Не по заслу-угам! Не сдержалась и ответила тоже жестко:

— Не скажу, что имею богатый опыт оперативной работы или что дарование у меня к ней особое, нет. Но смею надеяться, что достаточно разумна и сдержанна для того, чтобы избыток информации не помешал действиям.

Когда у Сурова делается такое лицо, как сейчас, а в особенности, когда он так вот смотрит и молчит, я невольно начинаю чувствовать себя желторотой пигалицей.

— Ты пей, пей. Он полезный, чаек-то, — посоветовал Гром, и в зрачках его запрыгали веселые чертенята. Но только на несколько секунд дал он им волю. Отвернулся, неодобрительно причмокнул губами, а когда глянул снова, глаза были уже холодными, как смысл того, что он изложил дальше: — То, что я сейчас скажу, — непросто, так сказать, в моральном отношении. Надо, Юлия, создать условия, при которых шантажисты Степанова не смогут не отказаться от своих планов. Это как в шахматной партии. Нужно или укрывать короля под надежной защитой, или нападать самим — да так, чтобы противник едва успевал уворачиваться, а о своем нападении не мог и думать за неимением сил и времени. Уяснила? Повторю еще раз. Надо любыми средствами и в кратчайшие сроки обеспечить прекращение деятельности Скопцова и Сергея, направленной против Степанова. Такова формулировка. И мы с тобой понимаем ее правильно. Не так ли?

Мы… Он сказал — «мы понимаем». Я пока сомневаюсь.

— Формулировка не одновариантна, Андрей Леонидович, — возразила я.

— Разумеется, — согласился он, не раздумывая. — Если есть время на организацию и осуществление вариантов. Его нет.

Вот это меня уже почти взбесило, и я задала свой следующий вопрос.

— В таком случае почему я одна страдаю? Почему не поступить проще? Не устроить Скопцову и его «братку» ДТП или не послать к ним киллера? Слава богу, они определены, и найти их большого труда не составит.

— Ты умная, Багира, ты понимаешь, что мы не сможем порекомендовать органам следствия не обращать внимания на трупы. С какой, позволь спросить, это стати? И не можем допустить расследования. Оно при первых же шагах выйдет на Степанова.

— Да кто он такой, в конце концов, что ты, Гром, так печешься о его благополучии? — взорвалась я, не выдержав недомолвок, а он неожиданно весело рассмеялся, откинув голову назад.

— Ты очаровательна, Юленька, особенно когда злишься. И если не злишь при этом меня, в такие моменты я готов для тебя на что угодно. Считай, что уговорила выложить все, что мне известно. Или почти все.

Мы отметили примирение чаем, передавая фляжку из рук в руки. А когда она опустела, Андрей прикурил и, выпустив дым в приоткрытое окно, приступил к делу.

— На днях состоится суд над неким Джулаевым. Этот, с позволения сказать, человек пользуется значительным авторитетом в определенных кругах. Сам он с юга, там и подвизался, и прославился. Судейская бригада будет сборная, сибирская. Процесс, точная дата его не разглашается, состоится в Питере. Как видишь, сделано все, чтобы Джулаев получил ему причитающееся. Но это уже не наши с тобой сферы, — махнул он рукой, — и проблемы.

Он помолчал немного и продолжил:

— Будь внимательна, Юль, то, что я сейчас скажу, очень важно для понимания всего джулаевского дела.

Андрей тронул меня за плечо, увидев, что я поглядываю в окно, на проходящего по той стороне улицы человека в длинном кожаном плаще нараспашку. Чем-то он был похож на Сергея. Но не прической.

— Джулаев, по своим подвигам, заслужил самый суровый приговор, — Андрей говорил медленно, глядя прямо перед собой, четко произнося каждое слово. — Приговорить его и привести приговор в исполнение означает показать всей его и ему подобной братии способность государства к таким акциям, несмотря на любые меры, предпринимаемые на любых ступенях бюрократической лестницы. Ох, Юленька, — тяжело вздохнул Суров, — ты бы знала, что они творят! — помолчал и добавил: — И чем ближе к развязке, тем хлеще. Теперь вот решились зайти с другой стороны.

Организацией процесса занимается чин из Министерства юстиции, Василий Иванович Степанов, родственник нашего Степанова. Брат родной. Младший из них. Рисковый молодец, надо сказать, хоть и берегут его от последователей и почитателей Джулаева как зеницу ока. Как видно, убедившись в защищенности Василия Ивановича, его противники затеяли обходной маневр. Правильно, Юленька, через нашего Пал Иваныча Степанова. План их не отличается остроумием, но достаточно изощрен и жесток, чтобы сработать.

Андрей выбросил окурок, сдернул с головы кепку и положил ее сверху на панель приборов. Кончиками пальцев, характерным для него жестом, пригладил волосы.

— Все, что расскажу дальше, мне известно со слов Василия Ивановича.

Тамара Ромина была сотрудницей и любовницей Степанова. И отношения их до недавнего времени не оставляли желать лучшего. Пришло же ей в голову, а скорее всего это ей туда вложили, взяться за его шантаж. Ну, разумеется, ей захотелось денег. А располагала она, в качестве главного аргумента, видеозаписью их интимных развлечений. Все, как быть должно, все по последней моде, Юлия. Дальнейшее стряслось внезапно. Позавчера, в четверг, Степанова по телефону уведомляют о Джулаеве и суде над ним и просят, — Гром поднял руку с вытянутым вверх пальцем, — заметь, просят передать Василию Ивановичу, что если решением суда к Джулаеву будет применена высшая мера, то Пал Иваныч убьет свою шантажистку-любовницу. Ты, Юлия, представляешь последствия для человека, делающего карьеру в Министерстве юстиции, у которого вдруг брат — убийца?

Он замолчал, давая возможность мне высказаться.

— По-моему, в наше время такой компромат сильно на карьеру повлиять не может, — сказала я. — Крупная неприятность, не более.

— Это не все! — запротестовал Андрей. — Это первый этап всего лишь. Далее следует угроза расправиться с самим Павлом Ивановичем. Его обещают убить сразу после вынесения приговора.

— Грозятся?

— Вспомни о Роминой. За дело взялись серьезные люди. И им не до пустых угроз. Убит после убийства своей любовницы. Для следствия-то какова коврижка?

О Роминой я не забыла и Грому поверила. Поняла, что и у Степанова есть реальная перспектива оказаться на каких-нибудь высоковольтных шинах.

— А не наплевать ли Василию Ивановичу на такое обстоятельство? Во имя всеобщей справедливости и собственного блестящего будущего?

— Представь себе, нет, — Гром сказал это так, будто сам удивился своим словам. — Братья питают искреннюю привязанность друг к другу и способны друг для друга на многое. Вот какой атавизм, Юленька. Может, это оттого, что выросли они без родителей и Павел Иванович, как мне объясняли, был для Василия вместо отца. Хоть разница в их возрастах не так уж и велика. А?

Я промолчала.

— То-то! — понял Андрей, что почти убедил меня, и восторжествовал. — Короче говоря, позавчера братья решили ничего срочного не предпринимать, а обдумать все возможные варианты контрмер. Но шантажисты оказались настроены более решительно, чем можно было предположить. Вчера, в пятницу, вечером Степанова извещают о смерти Тамары Роминой и требуют попросить у брата гарантий в отношении Джулаева. Угрозы те же, но теперь они подкреплены трупом Роминой. Здешний Степанов в панике, а московский по каналам ФСБ выходит на меня. Все!