Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Пантелей: (на грани обморока…) Кукита Кусеевич, разрешите мне спеть!<…>

Возглас с армянским акцентом «хватит демократии, пора наказывать!», добродушный смех – ох, мол, эти кавказцы.

– Вот так, господин Пантелей! История беспощадна к ублюдкам и ренегатам всех мастей!..

Пантелей (из пучин обморока):

– Разрешите мне спеть, дорогие товарищи!<…>

Глава поднял вверх железные шахтерские кулаки.

– Всех подтявкивателей и подзуживателей, всех колорадских жуков и жужелиц иностранной прессы мы сотрем в порошок! Пойте, Пантелей!

Незадачливый ревизионист растерялся от неожиданной милости… собираясь грянуть «Песню о тревожной молодости»… медовым баритоном завел «Песню варяжского гостя». <…>

– Поете, между прочим, неплохо, – хмуро проговорил Глава.

Пантелей… увидел, как из-за пальцев поблескивает клюквенный глазик Главы. Ему показалось, что Глава подмигивает ему, будто приглашает выпить.

– Поете недурно, Пантелей. Можете осваивать наследие классиков. <…> Будете петь с нами, разовьете свой талант. Запоете с ними… в порошок сотрем. С кем хотите петь?

– С моим народом, с партией, с вами, Кукита Кусеевич! – спел Пантелей теперь уже нежнейшим лирическим тенором, но, как заметили "правые", без искреннего чувства…

Глава неожиданно для всех улыбнулся: Ну что ж, поверим вам, товарищ – ТОВАРИЩ! – Пантелей. Репетируйте, шлифуйте грани, трудитесь. Вот вам моя рука!

…Крики либералов приветствовали это спасительное и для них рукопожатие…»

На самом деле, выслушав «песню» Вознесенского (как утверждается в книге «Дайте мне договорить!» – стихотворение «Я в Шушенском…»), Хрущев просто буркнул: «Работайте».

Тут-то, продолжает Аксенов, «сержант гардеробной гвардии Берий Ягодович Грибочуев в досаде ущипнул себя за левое полусреднее яйцо – …не клюнул "кукурузник" на наживку!».

Проорался. Постращал. Прилюдно оттоптался на «детях оттепели». Обозвал «подхалимами наших врагов». Довел до запинок, до заикания (на аудиозаписи хорошо слышно). Поезжайте, – провопил, почти повелел, – к чертовой бабушке, поезжайте туда! Наехал попутно «на одного очкастого» – художника Голицина, который вроде как «скептически смотрел». Пообещал, «что теперь уже не оттепель, и не заморозки, а мороз», а «для таких будут самые жестокие морозы»…

Но всё же… Всё же… Не повелся владыка! Не турнул под жопу коленкой ни этих двоих, ни всех им подобных вон из советской страны и советской литературы. А, как и Неизвестному в Манеже, как бы протянул им руку… Ну ничего. Дожмем. Додавим. Наше время.

6

«Седьмое марта 1963 года. Я жду в ЦДЛ, – вспоминает тот день Анатолий Гладилин[68]. – Наши ребята – на встрече Партии и Правительства с творческой интеллигенцией. Наши ребята держатся молодцом, вчера хорошо выступал Роберт… Но почему-то долго затягивается эта встреча с Партией и Правительством.

Наконец в Пестрый зал входит Аксенов.

Лицо белое, безжизненное.

Впечатление, что никого не видит.

Я беру Аксенова под руку, подвожу его к буфету, говорю буфетчице, чтоб налила полный фужер коньяку, и медленно вливаю в Аксенова этот коньяк. Тогда он чуть-чуть оживает и бормочет: "Толька, полный разгром. Теперь всё закроют. Всех передушат…"»

А что еще он – сын отсидевших родителей – мог тогда думать? В «Таинственной страсти» Аксенов прямо писал: боялся – арестуют. И вон тот фургон на углу – для него.

* * *

И верно – начинают душить.

Центральная печать издает обличения колоссальными тиражами.

«Правда». № 30 от 9 марта 1963 года. Первая полоса. Шапка: ВСТРЕЧА В КРЕМЛЕ. Деятели советской литературы и искусства – с партией, с народом. Советская творческая интеллигенция: «нет» – безыдейности, формализму, псевдоноваторству. О гражданской позиции художника, об искусстве большой коммунистической правды, о борьбе с чуждой идеологией.Заголовок: «Об ответственности художника перед народом». Речь секретаря ЦК КПСС Л.Ф. Ильичева на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 7 марта 1963 года. 12 марта «Литературная газета» печатает речь Хрущева «Высокая идейность и художественное мастерство – великая сила советской литературы и искусства».

От Москвы до самых до окраин гремит команда: мочить.

Глава 4

Мороз и солнце

1

Помните, как у Булгакова в «Собачьем сердце» Шариков сообщает о своей службе? «Вчера котов душили, душили…»

Чем-то подобным после памятных кремлевских встреч занялась часть писателей, критиков, художников. И, возможно, примерно так же делились они своими впечатлениями: душили-душили, душили-душили… Ну, не в прямом, понятно, смысле. Но и не вполне в переносном. Никита Сергеевич обещал крамольникам лютый мороз? Вот он и затрещал. Знаете, как это бывает: выйдешь на двор – а там такой холод, что вдыхать вдыхаешь, а не вдыхается. Душный холод.

«Зарвавшимся одиночкам – и старым (это о ком: об Эренбурге, о Твардовском?), и молодым (это – явно про «шестидесятников») наш здоровый, могучий, многонациональный коллектив советских писателей заявляет: "Одумайтесь, пока не поздно. Советский народ терпелив. Но всему есть предел"», – предупреждал в «Правде» Любомир Дмитриенко.

Когда статья в главной газете озаглавлена «Против идейных шатаний», это что – шутки?

Гремят речами пленумы творческих организаций. Кто там вякает в защиту шатающихся? Борщаговский[69]? Считает, что это «внутренняя творческая и гражданская потребность продиктовала Аксенову "Звездный билет"»? Что этот «противоречивый прозаик» находится всего лишь в "беспокойном поиске"? И каковы же результаты этого поиска? А вот они – «Апельсины из Марокко»! Вам мало, Александр Михайлович? Ах, вы полагаете, что «молодые писатели… нигде не находят героя, которого им предлагают…» Ну так пожалуйте на пленум Московской писательской организации, послушайте вопрос: «Понимает ли Борщаговский, на кого он замахнулся? На самое дорогое в нашей жизни – на советского человека, строителя коммунизма!»

Вот какие звучали вопросы. А про себя-то вопрошающие небось соображали: не, не зря поперли Михалыча из партии за участие в «антипатриотической группе театральных критиков» в славную пору борьбы с безродными! Не зря он Аксенова-то защищает. У того-то мамаша-то Гинзбург. Ох, одного поля ягоды…

Ну понятно, мысли остаются при авторах, а тексты публикуются. А это страшно.

– По старым меркам, – вспоминал Гладилин, – двух статей в «Литературке» хватило бы на десять лет лагерей, а «Литературка» плевалась полгода…

Опала. Реальная. И хоть время уже не то, и не надо как Зощенко делать вид, что не узнаешь знакомых, чтобы не ставить их в опасное положение. Но от опальных требуют признаний. Нет, не в преступлениях. В ошибках. Но – публично. Чтоб все видели: кается «зарвавшийся одиночка»! Вот чего ждут собратья по перу. Этого требуют трудовые коллективы.

Шлифовальщица-шерховщица Нина Денисова, Каландаровожатый Анатолий Игумнов, секретарь завкома ВЛКСМ Галка Кукуева – да все вообще хлопцы и девчата с завода «Каучук» такого жару задают Аксенову, что о-го-го! Это и вас касается, товарищ Хуциев, только попробуйте ссорить наши поколения. Ну-ка, смирно перед горкомом партии!