Василий Шуйский

Между тем в Смоленской ставке короля Сигизмунда III в мае 1610 года решали, что делать дальше в преддверии неминуемого столкновения с армией царя Василия Шуйского. В Москву даже был отправлен гонец Слизень с предложением заключить «вечный мир» в обмен на Северскую землю. Такой договор, конечно, был бы самоубийственным для царя Василия Ивановича, и он, напротив, поставил условием переговоров уход королевского войска из-под Смоленска [438] . В течение нескольких дней, пока под Смоленском ждали результатов миссии Слизня, королевские секретари записывали в своем дневнике: «ничего не случилось», «тишина». Наконец, 1 июня (22 мая по старому стилю) там появились знаменательные для русской истории строки об отправке из смоленского лагеря гетмана Станислава Жолкевского: «1-го числа у короля было частное совещание, на котором король постановил послать гетмана, чтобы он привел к повиновению то войско (тушинское. — В. К.), установил в нем дисциплину, как было прежде, и, соединившись с ним, шел против неприятеля, о котором сделалось известно, что он приготовляется идти на помощь Смоленску» [439] . За сухой протокольной записью осталась скрыта тайная подоплека конфликта коронного гетмана Станислава Жолкевского с влиятельными советниками короля Сигизмунда III, братьями Яном, Якобом и Андреем Потоцкими. Последние, как было про них известно в королевском войске, начинали уже делить будущую смоленскую победу [440] .

438

Флоря Б. Н.

Польско-литовская интервенция в России… С. 158.

439

РИБ. Т. 1. Стб. 593–594.

440

См.: Pamietniki Samuela i Boguslawa Maskiewicz'ow (wiek XVII). Wroclaw. 1961. S. 123; Sobieski W.Zolkiewski na Kremlu. Krak'ow, 1920.

Конкуренты гетмана Жолкевского предложили поручить ему какое-нибудь безнадежное предприятие. Так он был отправлен с несколькими сотнями человек на выручку польско-литовским отрядам, теснимым в разных местах Московского государства. У гетмана была очень неопределенная королевская инструкция: «предложить москвитянам (если до этого дойдет) на государство королевича Владислава» [441] . Из-под Смоленска он отправился 23 мая (2 июня) 1610 года. Однако вместо неудачи поход этот принес ему невиданный триумф и немеркнущую славу. Одновременно экспедиция гетмана Станислава Жолкевского стала прологом побед самого короля Сигизмунда III в Московском государстве.

441

Мархоцкий Николай.История Московской войны. С. 73.

Сначала маршрут гетмана лежал к Белой, где он должен был помочь осажденному отряду Александра Госевского. В дороге он соединился с бывшими тушинцами, в том числе с их наиболее организованной силой под командованием полковника Александра Зборовского, и повернул с ними на смоленскую дорогу. Стратегический смысл укрепления в Цареве Займище гетман Станислав Жолкевский разгадал: «Князь Димитрий намеревался вытеснить нас успешным фортелем, употребленным Скопиным; поэтому он приказал Валуеву построить городок при Цареве, что и было сделано Валуевым с большой поспешностью». Но известно, что копия всегда хуже оригинала. Князь Дмитрий Шуйский не учел многое из того, что учитывал князь Михаил Скопин-Шуйский, строя, например, укрепленный острог под Калязином. Главным образом, не учтено было то, что Царево Займище отстояло на значительном отдалении от основного войска в Можайске. Поэтому, когда были получены известия о начале приступа к Цареву Займищу королевских войск, князь Дмитрий Шуйский нарушил правило, соблюдавшееся Скопиным, и двинулся со всем войском на открытое пространство. Более того, ему приходилось спешить и сделать круг, потому что можайская дорога была сразу же отрезана гетманом Станиславом Жолкевским под Царевым Займищем. Так брат царя привел свою армию к месту будущего позора — деревне Клушино.

Клушинскую битву 24 июня (4 июля) 1610 года до сих пор в польских учебниках истории считают одним из самых великих сражений в истории Польши [442] . Ее трофей — «хоругвь самого Шуйского, весьма отличную, штофную с золотом» (описание гетмана Станислава Жолкевского), — и сегодня показывают школьникам и туристам в национальном Краковском музее князей Чарторижских. В русских же анналах эта забытая битва потерялась или была вытеснена другими поражениями и потрясениями, в том числе и теми, которые произойдут следом, уже в 1611 году, когда полякам и литовцам сдастся Смоленск, а шведам Новгород. Но истоки последовавшего междуцарствия, конечно, лежали у этого можайского селения.

442

Szcze'sniak R.Kluszyn, 1610. Warszawa, 2004.

О том, что там происходило, хорошо известно как со слов гетмана Жолкевского, на другой же день отправившего королю под Смоленск победную реляцию, так и со слов шведских наемников, вынужденных возвратиться после этой битвы домой. Все решил маневр гетмана, не ставшего дожидаться подхода под Царево Займище большого войска, а совершившего марш-бросок по направлению к неприятелю. Войско Жолкевского прошло в одну из самых коротких и светлых июньских ночей около четырех польских миль (примерно 20 километров) и с рассветом атаковало утомленную, в свою очередь совершившую длинный и тяжелый переход накануне армию князя Дмитрия Шуйского. На исход битвы повлияли начавшиеся измены «немцев», потому что в наемном войске все перессорились из-за задержанного жалованья. Автор «Нового летописца» позднее обвинял главного воеводу князя Дмитрия Шуйского в том, что он получил жалованье, но не раздал его вовремя: «Грех же ради наших ничто ж нам успеваше, нача у них сроку просить, будто у него денег нет, а у него в те поры денег было, что им дати» [443] . Однако, по сведениям гетмана Жолкевского, жалованье иноземцам было как раз роздано накануне битвы; по этому поводу даже состоялся пир у боярина князя Дмитрия Ивановича Шуйского, на котором шведский воевода Якоб Делагарди похвалялся захватить в плен самого Жолкевского.

443

Новый летописец. С. 97.

Внезапный маневр гетманского войска под Клушиным застал врасплох князя Дмитрия Ивановича Шуйского и в итоге заставил капитулировать и московское войско, и «немецких» наемников. По гетманскому описанию, «битва продолжалась долго; как наши, так и неприятель, особенно же иноземцы, несколько раз возобновляли бой. Тем из наших, которые сразились с московскими полками, было гораздо легче, ибо москвитяне, не выдержав нападения, обратились в бегство, наши же преследовали их… Конница французская и английская, подкрепляя друг друга, сражалась с нашими ротами». Когда эта конница осталась без поддержки разбитых московских полков и немецкой пехоты, тогда и она «не могла устоять, пустилась бежать в свой стан», где всадников продолжали преследовать роты Жолкевского. Бегство с поля боя шведских воевод Якоба Делагарди и Эверта Горна заставило оставшееся без командования наемное войско, «до трех тысяч или более», вступить в переговоры о сдаче с гетманом Жолкевским. Все это видел главный воевода московских сил князь Дмитрий Иванович Шуйский, остававшийся еще в своем обнесенном частоколом лагере вместе с приближенными и немногочисленной охраной. Рядом с ним оказались в этот момент и другие воеводы — боярин князь Андрей Васильевич Голицын, окольничий князь Данила Иванович Мезецкий. Туда же возвратился Якоб Делагарди [444] .

444

См.: Записки гетмана Жолкевского… С. 44–64.

Картина боя, увиденная гетманом Жолкевским, совпадает во многих деталях с описанием Клушинской битвы, приведенным в разрядных книгах: «По грехом московских людей и немецких людей Яковлева полку Пунтосова литовские люди толкнули, а боярин князь Дмитрей Иванович Шюйской устоял в обозе, и стоял до половины дни; и немецкие люди царю Василью Ивановичу изменили и почали съезжатца с литовскими людми». Московские воеводы попытались уговорить немецких наемников отказаться от переговоров с гетманом Жолкевским, для чего были посланы сокольничий и думный дворянин Гаврила Григорьевич Пушкин и Михаил Федорович Бобарыкин. Однако в стане князя Дмитрия Шуйского дожидаться ответа не стали: «И как Гаврило и Михайло из обозу к немецким людем в полк пошли, и после того немногое время спустя из обозу боярин князь Дмитрей Иванович Шюйской побежал со всеми людми, а обоз покинул» [445] . Перед бегством главного воеводы на виду у гетманского войска разложили богатые вещи — «кубки, серебряные чаши, одежды, собольи меха»; сделано это было для того, чтобы отвлечь преследователей. В качестве трофея гетманскому войску достались даже «собственная Шуйского карета, его сабля, шишак и булава». Было взято в плен несколько заметных воевод, в том числе Василий Бутурлин, а князя Якова Барятинского якобы «видели между убитыми». Польские пахолики захватили вместе с привезшим казну для раздачи иноземцам разрядным дьяком двадцать тысяч рублей и сукна. Большинство же людей из войска князя Дмитрия Шуйского или погибли во время преследования, как это обычно бывало, или разбежались по своим поместьям.

445

Белокуров С. А.Разрядные записи за Смутное время… С. 55. В краткой редакции запись о Клушинской битве выглядит следующим образом: «И из Можайска на гетмана пошли бояре княз Дмитрей Иванович с товарищи со всеми воеводы и с неметцкими людми, и бой был с полскими людми под Клушиным, и неметцкие люди изменили х полским людем, и полские люди тогды руских людей розганяли, и бояре пришли и с людми к Москве» (Там же. С. 18).

Про главного воеводу царской рати рассказывали, что он в своем поспешном бегстве увяз с конем в болоте, потерял обувь и в Можайск приехал «босой, на тощей крестьянской кляче». Так сразу были потеряны и русские полки, и немецкие отряды в составе правительственной армии. Якоб Делагарди обязался гетману Станиславу Жолкевскому («дал руку») в том, «что не будет служить у москвитян» [446] . Позднее автор «Нового летописца» так писал о поражении под Клушином: «Литовские люди руских людей побиша, и в табарах многих людей побиша, и живых поимали. Бояре же отоидоша в Можаеск не с великими людми» [447] .

446

Записки гетмана Жолкевского… Прил. № 27; Мархоцкий Николай.История Московской войны. С. 73–77.

447

Новый летописец. С. 98.

После такого погрома в оставшейся без защиты перед лицом наступавшего гетмана Москве случился новый переворот. Бунт против царя Шуйского назревал давно и даже принимал открытые формы. Ни одного царя не уважали так мало, как Василия Ивановича. Когда же вместе с уважением пропал еще и страх, то стало ясно, что царю Василию больше не удержаться на престоле. Испытанный царедворец и автор одного из политических переворотов против Лжедмитрия I сам пал жертвой действий заговорщиков.

Главный упрек царю Василию Шуйскому как возник в 1606 году, так никуда и не исчез. Он состоял в том, что царь «сел на Московское государство силою». Шуйский до поры до времени выигрывал у всех недовольных его правлением тем, что формально признавал силу земского собора. (Так, по словам «Иного сказания», описавшего знаменитое выступление в «субботу сыропустную» 1609 года, царь говорил: «Что приидосте ко мне с шумом гласа нелепого, о людие? Аще убита мя хощете, готов есмь умрети; аще ли от престола и царства мя изгоните, то не имате сего учинити, дондеже снидутся все болшие бояре и всех чинов люди, да и аз с ними; и как вся земля совет положит, так и аз готов по тому совету творити» [448] .) Но в конце концов никакой законной процедуры сведения царя Василия Шуйского с престола и не потребовалось. Сработало более испытанное орудие — боярские интриги. В столице явно сложился заговор против царя, а возможно, и не один. В начале июня 1610 года до польско-литовской стороны дошли сведения, что царя Василия Шуйского готовились свергнуть во время встречи в Москве чудотворной святыни — Николы Можайского. Царя якобы собирались просто не впустить обратно в Москву. Узнав в дороге об измене, Шуйский вернулся и расправился с заговорщиками [449] . Конечно, то, что ему не удалось с почетом встретить образ Николы Можайского, не способствовало укреплению его позиций.

448

Статья «О сонмищи мятежников на царя Василия» датируется в «Ином сказании» субботой Сырной недели 17 февраля 1610 года, хотя некоторые ее детали, например, об отъезде мятежников в Тушино, которое почти прекратило в тот момент свое существование, позволяют датировать выступление против царя Василия Шуйского предшествующим годом, когда дело тушинцев еще не выглядело таким обреченным. См.: РИБ. Т. 13. Стб. 120.

449

См.: Флоря Б. Н.Польско-литовская интервенция в России… С. 174–175.

Кто же участвовал в подготовке свержения Шуйского?

Достаточно определенно можно говорить об участии в заговоре митрополита Филарета Романова, остававшегося формальным главой партии бывших русских тушинцев. Царь Василий Шуйский когда-то в начале своего царствования отнял у него сан патриарха, предпочтя ему Гермогена, а тушинский «царик» предложил митрополиту Филарету почести, от которых трудно было отказаться. Нареченный тушинский патриарх успел «освятить» своим саном заключенные в феврале 1610 года договоренности об условиях призвания королевича Владислава на русский престол. Оставил ли он мысли об этом по возвращении в Москву?

Заметно было недовольство царствованием Василия Шуйского и боярина князя Василия Васильевича Голицына. Последний, как мы помним, успел поучаствовать в первых открытых выступлениях против власти Шуйского. Именно князь Василий Голицын имел самые вероятные права на престол в случае устранения царя Василия Ивановича. Активность известного голицынского сторонника — Прокофия Ляпунова, не успокоившегося после смерти князя Михаила Скопина-Шуйского, позволяет думать, что имя нового русского царя — тоже Василия, но уже Голицына — стало произноситься вслух. Известен эпизод, когда будущий глава первого земского ополчения Прокофий Ляпунов убеждал из Рязани будущего главу другого земского ополчения князя Дмитрия Михайловича Пожарского выступить вместе и отомстить царю Василию смерть «князь Михайла Васильевича». Правда, все кончилось тогда тем, что законопослушный князь Дмитрий Пожарский доложил обо всем царю Василию Шуйскому и попросил прислать подкрепления в Зарайск, где он служил воеводой. Рассказывая об этом, автор «Нового летописца» подчеркивал подоплеку действий Прокофия Ляпунова: «Дума ж у него большая на царя Василья з боярином со князь Васильем Васильевичем Голицыным, и от Москвы отложися и не нача царя Василья слушать». В летописце еще раз говорится об открытом протесте рязанского воеводы Прокофия Ляпунова, отказавшегося посылать отряды на защиту Москвы после клушинского поражения: «Царь же Василей бысть в великом страховании и скорби и посла по городом, повеле ратным людем идти к Москве. Они ж не поидоша к Москве, а резанцы отказаша по умышлению Прокофия Ляпунова. Прокофий же наипаче нача со князем Васильем Голицыным умышляти, как бы царя Василья ссадити» [450] .

450

Новый летописец. С. 97–98.