Ватага 'Семь ветров'
Шрифт:
А Костя продолжал невозмутимо, только глаза веселые поблескивали:
– Научно говоря - эпидемия, а если у животных - то эпизоотия, но поскольку мы хоть и не люди, конечно, люди уроков не срывают, но все же ближе к людям, то я настаивал бы на слове "эпидемия", если, конечно, не бояться иностранных терминов...
– Ко-стро-мин!
Казалось, еще мгновение - и Елена Васильевна тожа хлопнет дверью и уйдет из класса, и тогда что? Тогда суд и расправу Фролова будет творить, директор школы, а это в интересы девятого класса не входило.
– Кончай, Кострома!
– зашептали
Но Костя и сам уже успел шепнуть Маше: "Ну что?
Пойдем сдаваться?" - и объявил, что во всем виноват он, Костя Костромин, он зачинщик, и тут же поднялась Маша и сказала, что это она во всем виновата, что она наперед знала, как все будет, но мер не приняла, и еще встали двоюродные братцы Медведевы, и неразлучная тройка - Игорь, Сергей и Анка - поднялась, и Наташа Лаптева, групорг, тоже сочла себя виноватой, а Козликов вскричал обиженно:
– Да вы чего? Чего? Меня же выгоняли! Меня! Из-за меня всё!
Елена Васильевна не выдержала. Ну что это ей со всех сторон твердят: "Семьветровские, семьветровские, бандиты, беспризорники двадцатого века!" Ну, какие они бандиты? Все бы такие бандиты и беспризорники были...
– Кого же наказывать?
– сдерживая улыбку, спросила Елена Васильевна, деловито советуясь с классом. Ей сейчас же ответили:
– Всех! Весь класс!
– Всех!
– передразнила ребят Елена Васильевна.
– Это мне известно: для вас нет больше удовольствия, когда вас всех сразу ругают и наказывают. В такие минуты вы просто отдыхаете!
Нет, этого удовольствия она им не доставит. Но на том суд и расправа кончились, приступили к литературе, а там пошли своим чередом стереометрия, химизм доменного процесса, история первой пятилетки... Кто сказал, что время Ломоносовых ушло? Да вот же они, Ломоносовы, в любом девятом-десятом классе сидят, во всех науках мастера...
Правда, поневоле мастера, но это деталь.
Маша спросила Костю Костромина:
– Ну что? Доволен? Успокоился?
– Машенька!
– сказал Костя.
– Маша! Неужели ты думаешь, что мне в жизни так мало нужно?
– А что тебе в жизни нужно. Костя?
– Много-много-много-много-много, - протянул Костя, - и еще ложечку, успел добавить он и откликнулся на вызов физика Лося:
– Я, Виктор Петрович!
– Решил задачу?
– Да, Виктор Петрович!
– Покажи.
– А я в уме, Виктор Петрович.
– В уме?
– прищурился молодой физик Лось и погладил круглую свою бородку.
– Иногда бывает... Иди к доске, покажи, в чем Багаев ошибся.
Роман Багаев, великий доставала, давно уже томился У доски, решая задачу. Костя подошел и сразу увидел, что физик хотел его подловить.
– Багаев ошибся?
– трагическим шепотом произнес Костя.
– Роман Багаев в расчетах никогда не ошибается!
У него мощная интуиция!
– И Костя восстановил пропущенный Романом ход в вычислениях.
– Костромину - пять, Багаеву - три, все по местам, - объявил физик, но тройка в расчеты Романа не входила.
– Мне - четыре, - кротко сказал он, не трогаясь с места.
– Три, - сказал Лось.
– Четыре.
– Три.
– Четыре.
– Три, за что четыре?
– поинтересовался
– За интуицию.
– Три.
– Ладно, балл за вами, - великодушно объявил Багаев и пошел на место.
– Получишь с Костромина, - сказал вдогонку Лось, а Костя тут же отозвался:
– Зайдите после обеда!
Урок прошел спокойно, ничто не предвещало нового разворота событий, но после звонка физика Лося окружили три технаря - Лапшин, Щеглов и Зверев и попросили разрешить их спор: Щеглов придумал средство для торможения самолета при посадке, разворот одного двигателя на 180 , а язвительный Лапшин, решительно всех на свете презиравший за техническую безграмотность, уверял, что Щеглов безмозглый дурак и что необходимая для такого поворота установка будет тяжелее веса самолета.
Лось задержался:
– Давайте посчитаем, я в уме не умею.
Они сгрудились вокруг учителя, а тот принялся за расчеты, тихонько напевая:
– Умна, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара...
Кантри-стиль.
– Что?
– переспросил Лапшин, ненавидевший всякое незнание, и особенно свое.
– Кантри-стиль, - повторил физик.
– Мелодия ваша...
И как тут оказался Костя? Через минуту все напевали:
"Умпа, умпа, умпа-пара", а Костя дирижировал сдержанными жестами и наклонял голову, как руководитель большого оркестра, оценивающий игру.
Наташа Лаптева, групорг, культорг, физорг, налетела:
– Ну нельзя же так! Ну мы же просить прощения к англичанке ходили! Ну что за идиотизм такой!
Физик Лось выглянул из кучи ребят и извинился перед Наташей.
– Ой, простите, Виктор Петрович, ну правда! Клава!- поймала Наташа Клаву Кирееву по прозвищу Керунда.
– Клава, ты скажи своему колхозу, чтобы не было этого!
– Чего не было?
– Ну этого... Мэйкапара... Умпа, умпа, умпа-пара, - начала было Наташа и с ужасом почувствовала, что и она не может остановиться, а как заведенная продолжает: - Умпа, умпа, умпа-пара...
– А я и забыла совсем!
– ахнула Клава Керунда.
– Боша! Гоша! Проша! Сева! Слышите? Умпа, умпа, умпа-пара... Так чтоб не было этого!
И тут же все впятером пошли танцевать, и руками вертеть, и лица у всех неподвижные, как деревянные маски:
умпа, умпа, умпа-пара...
– Девочки, ну имейте же совесть, - жалобно проговорила Наташа, чувствуя, что ноги ее сами по себе танцуют, а на лице появляется маска: умпа, умпа, умпа-пара...
Со звонком на урок кое-как взяли себя в руки, договорились не смотреть друг на друга, так будет легче, и вообще не разговаривать, только жестами. Держались так, что Фокин, злодей, объявил на весь класс:
– Гвардейцы! Железная гвардия!
– Фокин!
– сказала англичанка Евгения Григорьевна.
– Мне выйти?
– Ой, ну давайте читать! Давайте быстрее читать!
– И, не дожидаясь вызова, Наташа встала и начала читать английский текст, не заботясь о произношении, лишь бы громко, лишь бы заглушить гудевший в голове мэйкапар.
Спасение! Все схватили книжки, все бросились читать.
Поднялся невообразимый галдеж - так, наверно, учились в средневековой школе, где каждый зубрил свое.