ВЦ 3
Шрифт:
— Тот самый Семичастный? Капитан команды, что англичанам наваляла? — загорелись глаза у сержанта.
— Да, тот самый. Там из того состава ещё Соловьёв будет. Если попросите, то автографы вам напишут, — обрадовался Фомин. Похоже, Пётр Иваныч болельщик. Может и получиться задумка.
— Давай-ка парень так. Я схожу. Не похож ты на преступника. Повидал за жизнь. На вид ты нормальный парень. Да динамовец ещё. Наш значит. Ты возьми листочек и напиши им записку, а я и передам.
— Спасибо, так ещё лучше будет. Только…
— Я сейчас у сестры возьму листочек и карандаш. Только быстрее давай, а то скоро уж меняться, — сержант
Вовка за пять минут, написал капитану «Динамо» записку с объяснением, что произошло, и с просьбой сообщить по прилёту в Москву сразу Якушину. И чтобы тот позвонил домой Аполлонову, телефончик написал, и сообщил Антонине Павловне, что бедняга Фомин попал в такую вот историю, и у него ощущение, что без помощи Аркадия Николаевича он из этой заварухи не выпутается.
Сержант сменился через час примерно. Ушёл, с собой заветную записку унося. На табуретку сел тоже сержант. Узбек. Ну, наверное, узбек. Не русский, точнее не европеец. С Вовкой говорить отказался, открыл газету на местном языке и уткнулся в неё. Так и просидел восемь часов. В полночь его тоже поменяли. Но Вовка это сквозь сон видел. У него опять разболелась голова и медсестра поставила ему какой-то укол. На следующий день пришёл следователь. Не тот дежурный из ИВС, а другой. Тоже местной национальности и петрушка с тем, зачем Вовка напал на человека началась по новой. Ещё через день, всё повторилось. А потом, как по мановению волшебной палочки, всё изменилось. Пришли военные и погрузили Вовку на носилки. Довезли в полуторке до аэропорта и загрузили в военный самолёт. А из Домодедово уже вот в Кащенко отвезли.
Отделался, можно, сказать лёгким испугом. Ага, ещё двумя новыми швами на голове, подстрижкой под ноль, сотрясением мозга и теперь ещё и справку дадут, что псих. С такой справкой в милицию не возьмут.
Шутка. Не будет справки. Нет, справка будет, но другая. Что на два месяца от активного занятия спортом освобождён.
Да, зима повторяется. Ну, там принял участие в решающем матче, помог динамовцам стать чемпионами СССР. Тут, скорее всего, то же самое повторится. Опять только к решающим матчам оклемается и форму физическую наберёт.
Событие тридцать шестое
Любовь и слава… вот что одушевляет пылкую молодость и что её убивает.
Слава! Я тебя не хотела; Я б тебя не сумела нести…
Зеленоглазая девушка пришла злая. Нет, конечно, встревоженная и даже заботливая, но злая тоже. И с порога выдала:
— Ты, Вова, только о себе думаешь!
Во как!? Чего опять не так подумал? Шестого мая, как и было запланировано, состоялся концерт с актовом зале школы, в которой сёстры Аполлоновы учились. Вовка даже вечернюю тренировку на Чернышёва переложил. Взял немецкую гитару и отыграл свою партию. Наташа пела песню про фотографии и очень прилично сыграла проигрыш на саксофоне. Понятно, что уровень настолько выше среднего по школе, да ещё песня новая, что долго хлопали и требовали
повторить и ученики, и конкурсанты, и родители. И, между прочим, сама Дива — Русланова. Как уж Антонине Павловне удалось её заманить, не понятно, но вот пришла.Ну, второй раз петь не стали. Спели вдвоём, как и положено мужскую и женскую партию разделив, лучшую песню Окуджавы — «До свидания мальчики».
Эффект ожидаемый. Взрослые плакали, дети молчали. Первая хлопать начала Русланова Лидия Андреевна (при рождении Прасковья Андриановна Лейкина-Горшенина). Вовка, зная, что генерала Крюкова арестуют буквально через считанные месяцы, а потом и саму Русланову, то ли в конце года, то ли в самом начале следующего, тем не менее, ничего сказать Антонине Павловне не мог. После концерта Русланова чмокнул Наташу в щёку, и похлопала по предплечью Вовку, дальше не дотянулась. Такая каланча вымахала. Садясь в машину, пообещала замолвить за «Наташеньку — птичку» словечко, где надо.
На следующий день Вовка улетел в Ашхабад. И вот через неделю почти объявился в Кащенко. А тут на самом деле Русланова чего-то кому-то сказала, и их песню согласился выслушать сам Утёсов. Он-то согласился, а Вовка, сволочь такая, в дурдом угодил. Скрывается от славы заслуженной и Наташу за собой на дно тянет. Самому Утёсову отказали. Ну, не совсем отказали, а объяснили, что автор и гитарист, мать его — виртуоз, сейчас приболел. Вот, как только, так сразу.
— На созвоне, — сказал Леонид Осипович Утёсов, он же Лейзер Иосифович Вайсбейн.
— Наташ, а ты уверена, что тебе это надо? — Фёдор Челенков совсем уж тусовщиком и завсегдатаем светских мероприятий не был, так краем иногда касался, но что-то там счастливых певиц не знал, вечные склоки-интриги, слёзы, разводы. Там нет счастливых людей. И эта слава ничего за собой не несёт. На западе хотя бы деньги. А тут каторжный труд, отсутствие нормального питания, ночёвка с гостиницах с тараканами и клопами. Пьянки вечные, ах, да, отмечание удачных гастролей в ресторане с лучшими людьми города. Вот как мог сейчас всё это зеленоглазке рассказал.
— А ты-то, откуда знаешь? — обиделась.
И мама поддержала:
— Ничего ты, Володя, не понимаешь, это же счастье, когда тебя на улице узнают, когда люди восхищаются твоими песнями.
— Это горе! — нет, не сказал. Ещё не хватало поссориться со школьницей. Он ведь старше на шестьдесят лет почти. И мамы Тони старше. Значит, нужно быть мудрее.
— Наташ, извини, что не смог на твоём день рождении быть. Надеюсь, что был бы приглашён. Но подарок я тебе приготовил. Недоедал, недоспал. Готовил и готовил. Поздравляю тебя с восемнадцатилетием. Ты теперь стала совершеннолетняя, а, значит, и подарки тебе надо дарить совершенные. Вот, прими, — и коробочку с украшениями сунул.
Чёрт его знает, правильно ли поступил? Где теперь бывшая хозяйка?
— А-а-а! Мама, смотри! Дай я тебя поцелую.
А, гори оно всё огнём. Он не Раскольников. Старушку не убивал.
А какой радостью горят зелёные глаза. Так и хочется в них смотреться.
Глава 13
Событие тридцать седьмое
Мы все учились понемногу когда-нибудь и кое-как,
И вот теперь умнее стали необразованных макак.