Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти

К вечеру он чаще сидел в саду на узкой скамеечке с вбитыми в землю деревянными кольями, и, положив книгу на некрашеный деревянный столик, надевал очки. Читал он очень внимательно с простым карандашом в руке, иногда делая пометки на полях страниц. Отрываясь от книги или газеты, сдвигал очки на лоб и подолгу смотрел поверх домов противоположной стороны улицы. Потом за шумным вздохом слышалось его негромкое, с лёгким кряхтением, протяжное:

– Да-а-а.

То, что он общался с нашей сельской родней, соседями на равных, к колхозному бригадиру и председателю колхоза Кривогузу относился с уважительным почтением, а также его работа на винограднике в колхозе сравняли в моей голове табели о рангах в рядах воевавших в прошлую войну. Меня непрерывно грыз червь неуёмного любопытства.

Это каким храбрым и удачливым бойцом надо быть, чтобы за четыре года войны пройти путь до подполковника? Мой отец званий не имел, да и воевал он только четыре месяца. А званий он не имел, наверняка, потому, что, как сам рассказывал, да и я сам в красноармейской книжке прочитал, что он закончил только два класса. Сначала я полагал, что четыре румынских класса приравнены к двум русским. Позже отец сам рассказал, что многие на переформировании в Муроме записались с образованием в два класса.

– Зачем?
– спросил я, крайне удивленный.

– Затем, что имеющих четырехклассное образование сразу же отбирали и направляли на курсы в сержантскую школу. А оттуда некоторых направляли в краткосрочные офицерские школы.

– Почему ты не записался? Ты мог быть офицером!
– возмутился я.

– У нас в учебном дивизионе был пожилой, в прошлом тяжело раненый, старшина. Он сказал, что командиры взводов и отделений поднимали людей в атаку и гибли первыми.

Это как рисковал собой Иван Ефимович, пока дослужился до подполковника! Чтобы лейтенант стал старшим, а потом капитаном, сколько раз надо ходить в атаку, какие подвиги надо совершить?

Однажды я задал ему, так донимавший меня, вопрос:

– Иван Ефимович! А у вас сколько классов образования?

За столом стало непривычно тихо. Отец сжал губы, опустил голову и медленно покрутил головой из стороны в сторону. Это означало крайнюю степень его неодобрения. Иван Ефимович долго молчал. Потом спокойно, чуть растягивая слова, промолвил:

– Любой специальности надо учиться долго и серьезно. Но лучше не на офицера. Хватит. Есть много нужных профессий, например врач, учитель, инженер...

Ольга Прокоповна, сама по образованию агроном-селекционер, тут-же вмешалась:

– Ты только в агрономы не иди, Женичка! Всю жизнь будешь ждать подходящей погоды. А подходящей, её никогда не бывает.

Как только начинало темнеть, мама с Ольгой Прокоповной в летней кухне начинали греметь тарелками. Звенели ложки и вилки. Отец включал переноску, женщины накрывали на стол. Я всегда старался сесть так, чтобы оказаться напротив Ивана Ефимовича. Родители, уловив моё стремление, всегда оставляли для меня место за столом напротив свата.

Пил он за ужином не больше одной маленькой рюмки. Ел сдержанно, помалу, но часто.

Год назад ему была проведена тяжелая операция на желудке. Оперировавший его профессор Хенкин удаленную часть желудка и огромную язву дал на анализ. Я тогда не понимал всего сказанного взрослыми, но запомнил одно: анализ показал, что что язва переродилась.

Имя профессора Хенкина в нашей семье было на слуху. Сразу после Алешиной свадьбы профессор оперировал маму. Желчный пузырь её был переполнен камнями. Алеша сказал, что у неё был желчный перитонит. Лишь много позже, я понял, насколько было серьезным положение мамы.

В моей груди что-то сжалось и до обеда подташнивало, когда в середине третьей четверти, утром, направляясь в школу в Дондюшанах, у поселкового клуба я встретил отца. Он только что сошел с поезда. Приехал из Черновиц. Обычно всегда розовое, лицо его было бледно-желтым, обтянутым. Но меня поразило другое: мой отец курил! Крайне враждебно относящийся к курению, мой отец в левой руке держал сигарету. Отец, как будто высасывая сигарету, втянул в себя дым, глубоко затянулся, и лишь потом отшвырнул окурок в придорожную канаву:

– Маме вчера сделали операцию...

А сейчас мама, как и Иван Ефимович, ела "диету". Всем она готовила, как обычно, а в отдельных кастрюльках готовила для себя и Ивана Ефимовича. Готовила понемногу, чтобы диета всегда была свежая.

После ужина женщины убирали стол. Иван Ефимович каждый раз порывался помочь женщинам, но мама начинала энергично протестовать. Иван Ефимович с неудовольствием усаживался и вздыхал:

– Анна Михайловна! Вы сами только недавно после операции.

После ужина продолжались разговоры, продолжающиеся иногда до полуночи. Меня не отправляли спать. Иван Ефимович с отцом обсуждали многое, но больше политику. Уже тогда я осознавал, что к Хрущеву Иван Ефимович относился с немногословным, но с плохо скрываемым раздражением. Я сам слышал, как он говорил:

– Да-а-а... Несерьёзно все это. Ни к чему хорошему это не приведёт...

Говорили и о войне. В такие минуты я усаживался поудобнее и внимательно слушал. Я все время ждал, что, наконец, они начнут обсуждать военные действия. А они - всё о том же. О том, что войну все ждали, хотя о ней не принято было говорить. Говорили, что война застала страну врасплох, что в первые дни были невосполнимые потери, что война велась бездарно, как было холодно и голодно на фронте и в тылу.

– Гибли напрасно целые дивизии, армии. Погибали и отдельные живые обыкновенные люди. Это была одна нескончаемая трагедия всех людей и каждого человека. А сколько людей гибло по стечению обстоятельств, случайно, глупо и нелепо. Они должны были жить...

Однажды вечером Иван Ефимович рассказал отцу историю военных лет. С тех пор прошло пятьдесят пять лет. Я не ручаюсь за дословные подробности рассказа подполковника в отставке Воронкова Ивана Ефимовича. Постараюсь с максимальной достоверностью донести то, что сохранила моя, тогда подростковая, память.

– Я был в должности командира роты, когда нам была поставлена задача отвлечь внимание немца по двум направлениям. Через лежащий между ними узкий сектор отделение разведчиков должно было вывести с той стороны какого-то важного человека. То ли перебежчика, то ли возвращающегося из немецкого тыла важного разведчика.

Операции придавалось очень важное значение. Отделению разведки, переправлявшему разведчика, придали радиста с портативной рацией. Руководили строго секретной операцией из разведотдела армии. Командующий неоднократно звонил по ВЧ-связи полковнику Воронцову Николаю Игнатьевичу, недавно назначенному командиру дивизии. Под личную ответственность приказал обеспечить переход с, тяжело раненым при прорыве группы, разведчиком. Выехать лично с медиками, которые смогли бы оказать помощь на месте и лишь потом переправить в тыл дивизии. Раненый в бедро с повреждением бедренной артерии, человек истекал кровью. Срок снятия жгута истёк еще два часа назад.