Вдовец

— Не дергайся, — он душно притягивает меня к себе и запирает в объятиях, сдавливая крепким сильным телом, об которое разбиваются все попытки вырваться. — Ты забыла, как там было? Она не вырывалась, молча вытерпела и не брыкалась. Или дело в том, что я не тяну на Брандо?

Его несет, я кожей чувствую, как ему плохо. Он без остановки произносит грязные ужасные шутки, только чтобы не очнуться и не оказаться в тесной убитой комнате наедине со мной. Где только я и он, и нет никакой будоражащей кровь игры, пусть пошлой и низкой, нет, он уже признался, что ему осточертело. Его толкает вперед лишь гнев… отомстить, унизить, отвоевать свое.

Он оглушен и не похож на себя, черты лица исказились, заострившись до судорожного предела и вытравив напрочь его природное обаяние. Он другой, озлобленный незнакомец… и слова на губах чужие. Итан произносит больные вещи и куражится, пляшущие пьяные интонации выдают его, как на детских горках, вверх-вниз. Я с трудом цепляюсь за его фразы, чтобы понимать, что происходит, хотя больше всего хочется зажмуриться и согнуться пополам. Я не хочу слышать и видеть его таким, не хочу запоминать сегодняшний проклятый день.

Я уже стерла один такой…

— Остановись, — прошу я, когда он устает сжимать меня и чуть ослабляет хватку. — Нам нужно разъехаться в разные стороны…

— Мы не будем искать масло? — Итан выдавливает из себя гадкую усмешку, хотя его запал почти иссяк, я вижу, как неумолимо его накрывает усталость, и он уже не держит, а держится за меня.

В мужских пальцах появляется дрожь.

— Ты едва стоишь на ногах.

Он кивает и забывает поднять голову, утыкаясь подбородком в плечо. А его руки сходят с меня волной, мягкой и потерявшей всякую силу, он проводит по предплечьям, последним касанием обжигая мои пальцы, и бросает их вдоль своего тела.

— Мне душно, — Итан переходит на неразличимый шепот, а еще через мгновение отшатывается в сторону, и так неуклюже, что ему приходится хвататься за холодильник, чтобы устоять. — В твоей маске ужасно душно.

Вновь усмешка, которую я уже не вижу, потому что он направляется к выходу. И оттуда Итан бросает мне последние слова.

— Стоило закончить в том вонючем баре… Я хочу закончить, хочу вообще не знать тебя.

Глава 28

Кирилл идет навстречу по коридору, и в его спокойных интонациях легко заблудиться. Они настолько спорят с моим нервным состоянием, что можно забыть о неработающем телефоне и обо всем остальном. Меня бьет мелкой дрожью, а пальцы шалят так, что я непроизвольно выстукиваю рванный ритм по пластиковому коробу телефона. И я не могу заставить себя посмотреть вниз, хотя слышу, что Кирилл уже подошел вплотную.

Меня прорезает запоздалая волна паники! С чего я взяла, что ему можно доверять? Им обоим?! И почему не работает телефон?!

— Не хочешь спускаться? — его голос все же тускнеет, он замечает, что я слепо смотрю перед собой и зверским замком сжимаю саму себя в объятиях. — Александра?

Я рывком возвращаюсь наверх и, наклонившись, хватаюсь за ручку дверцы, чтобы быстро захлопнуть ее, если придется.

— Не поднимайся ко мне! — кричу. — Нет!

— Я не собир… Подожди, тише, — он выставляет руки перед собой, показывая, что они пусты. — Что случилось?

— Мне нужен твой телефон. Достань из кармана и брось мне.

— Телефон?

— Да, телефон!

У него оружие, и я боюсь его движений. Я сейчас боюсь всего, но отсюда же мой больной запал, мне, черт возьми, нечего терять! Я в заброшенном доме, в глуши!

Стало только хуже, в первом доме было хоть чуть уютно, а здесь грязно, темно и страшно от любого шороха. И предыстория с Альбиной выше всяких похвал, она расшатывает мою нервную систему лучше прямых угроз.

Именно в этих стенах держали замученную девушку, и Ольга тоже была здесь. Быть может, их и убили здесь, откуда мне знать правду? Быть может, именно в этих грязных стенах нанесли все те страшные ножевые ранения, колотые и полосующие, бесконечные, по всему телу… Выкрали девушек с парковки, изуродовали и выбросили на пустырь как мусор.

И вот я тоже здесь. Сама дала согласие и позволила привезти.

«Странно, как всё быстро меняется. Я ведь приезжала сюда раньше по своей воле».

— Я отдал его Итану, ему нужно было сделать звонок, — произносит Кирилл почти по слогам. — Я потерял его, он пошел к машине и исчез. Я подумал, что он вернулся в дом.

Я смотрю на Кирилла, на его встревоженное лицо, в котором ничего не понимаю. Кто он? Чего хочет на самом деле? Если я уяснила хоть что-то, так это не верить больше открытым лицам и заботливым интонациям в голосе, все вокруг лгут — вот лучшая подсказка на все времена.

И я ведь вижу, как Кирилл осторожно, медленно, но нащупывает дорожку ко мне наверх. Уже положил ладонь на одну из ступеней, крепко сжав металлический прут, и наклонился вперед, как бы выглядывая меня и заодно подстроившись точно под лаз, чтобы хватило пару резвых рывком вверх. А он очень резкий, я помню еще по тому первому бегству, когда он меньше чем за минуту нагнал меня, показав, как тщетны все мои попытки обыграть его.

Он сильнее и быстрее меня.

— Скажи мне, — мягко добавляет он. — У тебя слезы на глазах…

— Дай мне телефон, — я повторяю глупую фразу, как маленький капризный ребенок. — Пожалуйста.

— Нужно найти Итана, — Кирилл кладет вторую ладонь на другую ступеньку и сжимает пальцы в надежный замок. — Хотя у тебя же его сотовый… В твоих руках, Саша.

— Он не работает.

— Ты из-за этого разнервничалась? Черт, мы оставили тебя, закопались в дворе, прости…

И он поднимается на одну ступеньку вверх, наплывая плавным и красивым движением, словно оттачивал его годами, как сложный классический танец. И по-прежнему смотрит мне прямо в глаза.

— Ты поднимаешься, — говорю я, пытаясь справиться с севшим голосом. — Кирилл, я попросила.

— У тебя истерика. Тебе не стоит быть на чердаке одной, ты просто очень устала и накрутила себя, это естественно. Мы плохо подумали, когда приехали сюда, все эти фотографии, записки, воспоминания…

Он хочет усыпить меня, произносит слово за словом убаюкивающим ласковым голосом и заставляет смотреть на свое лицо, которое приближается и приближается. И мне страшно отворачиваться, это как закрыть дверь в спальню, когда боишься ночевать одна. Спрятаться и зажмуриться, чтобы переждать неприятные часы, только у меня нет ни циферблата с отсчетом, ни обещанного рассвета за окном. Я до боли сжимаю пальцы на ручке дверцы и тяну до последнего, чтобы захлопнуть крышку, мне придется, я уже вижу, но что дальше? Он ведь не исчезнет, сколько не закрывай глаза и входы, он останется и продолжит делать то, что задумал.