Вдовы по четвергам

— Я тоже не знала, Тано выбрал мне наряд и не разрешил ничего менять. Я начинаю беспокоиться, — пошутила Тереса.

Рони отнес на кухню две бутылки вина, которые захватил с собой. Мы шли за ним, отставая на несколько шагов. Я услышала, как он, отдавая бутылки Тано, сказал:

— Это «Шираз».

— Я думаю, он объявит о путешествии или что-то вроде этого, — прошептала мне Тереса. — Мы говорили о поездке на Мауи, но думаю, он решил устроить что-нибудь еще шикарнее, тебе не кажется?

Я согласилась с ней, но не слишком уверенным тоном. Мне легко проникнуть в чужие мысли, понять, что думает или чувствует другой человек. Это всегда очень помогало в работе. «Если ты понимаешь, что дом, который хочет купить клиент, — не такой дом, который ты купила бы сама, это экономит время, а также избавляет от лишних недоразумений», — записала я в своей красной книжке после одной неудачной сделки. Но мысли Тано, как и мысли Хуани, были для меня недоступны, и хотя иногда мне казалось, что я начинаю понимать Скалью, через какое-то время становилось ясно, что эта предполагаемая эмпатия является плодом его сознательного желания меня обмануть.

На кухне хозяин готовил для гостей цыпленка тандури. [42] Тано надел белый фартук и поварской колпак. Рони был прав — какой-то он странный. Но дело тут не в бороде и не в загаре. В его жестах появилась какая-то нарочитость. Иногда мне чудилось, будто он даже считает свои собственные шаги. Суровый и жесткий Тано был в то же время человеком сдержанным и спокойным. Если он хотел настоять на своем, то говорил тихо, кричать ему не требовалось. В тот день, когда он приехал в Лос-Альтос и сказал «Я хочу этот участок», он не кричал. Если он был счастлив, то пил дорогое шампанское Рomery со своими друзьями, а если был в дурном настроении, то покидал компанию. Или начинал издеваться над приятелями. Но он никогда не смеялся во весь голос, не лез обниматься, не плакал. А в этот вечер мне показалось, что может дойти и до такого.

42

Цыпленок тандури — индийское национальное блюдо, цыпленок в смеси специй, запеченный в каменной печи — тандури.

Мы ждали остальных гостей, чтобы вместе перейти в столовую. Нам подали шампанское, и от выпивки на пустой желудок у меня слегка закружилась голова. Я подошла к застекленной стене. Зигзаг молнии разрезал темное небо, и по водной глади бассейна застучали тяжелые капли. На деревянной «палубе» возникло множество луж. Запах влажной земли смешивался с ароматами, идущими из кухни. Служанка закончила расставлять на столе закуски. Салат-коктейль с крабами и лангустины с авокадо, тоже приготовленные Тано.

— И не уговаривайте, я рецептов не даю, — сказал он и сделал служанке какой-то знак.

Я его не поняла, но прислуге все было ясно, она ушла очень быстро и с опущенной головой. Хотя по четвергам у нее выходной, сегодня Тано попросил ее остаться, «потому что придут вдовушки». Но не думаю, что эта женщина поняла его шутку. Самыми известными «вдовами» в поселке были «вдовы по гольфу», чьи мужья каждые выходные проводили по меньшей мере четыре часа на поле, гоняя мяч по восемнадцати лункам. Наше прозвище было придумано по аналогии, но использовалось только в узком кругу и никогда не вышло бы за его пределы, не окажись оно пророческим.

Как всегда, женщины расположились вместе на одной половине стола, оставив вторую для мужчин. Стол из черешневого дерева в доме Тано — самый большой стол, какой я видела за всю свою жизнь. За ним легко усаживаются двенадцать человек, хотя, если сесть поплотнее, вполне могут уместиться и шестнадцать.

— Сегодня я хочу, чтобы мы сели вперемежку, — сказал Тано.

Мы с Рони переглянулись. Раз уж Тано согласен беседовать и с женщинами, значит, что-то наверняка изменилось, стало не так, как раньше.

— Аплодисменты повару, — пошутил Густаво, когда внесли горячее, тогда как Тано ничего не объявлял.

— Тандури — это вид животных? — спросила Лала.

— Вид специй, — поправил Рони вполголоса. Но ей ничего не ответил.

Ей вообще никто не ответил. Одни — потому что сами не знали, а другие, наверное, не расслышали вопроса. Тано — наверняка потому, что терпеть ее не мог. Он презирал Лалу больше остальных женщин.

— Как столько глупости может уместиться в одном человеческом мозгу? — спросил Тано у Рони однажды вечером, когда Лала захотела поучаствовать в обсуждении статей расхода в нашем поселке на будущий год и настаивала, чтобы выделили достаточную сумму на распыление с воздуха гербицидов против гвоздики.

— Должно быть, это такой вид, да, — ответила Лала самой себе.

Карла за весь вечер не проронила почти ни слова. Она бросила работать в агентстве недвижимости. Во всяком случае не приходила туда уже почти неделю. Говорила, что у нее был ужасный грипп и она до сих пор плохо себя чувствует, но я ей не поверила. Она выглядела очень грустной и подавленной.

— Я устала, — сказала она, когда я спросила, хорошо ли она себя чувствует.

Но слой тонального крема на скулах не мог скрыть синяка.

Перед десертом Тано поднялся со своего места во главе стола и постучал вилкой по рюмке.

— Никакого уважения, — вздохнул он. — В кино, если кто-нибудь стучит по рюмке, все сразу замолкают.

— И ты веришь фильмам, Тано? — спросил Густаво. — This is real life, Танито, real life. [43]

Он засмеялся, и мы все тоже засмеялись, не понимая толком над чем.

— Друзья и ты, любовь моя, — повернулся он к Тересе. — Я хочу поделиться с вами важным решением, которое принял.

43

Это реальная жизнь… реальная жизнь (англ.).

— Ты уходишь из тенниса, — пошутил Рони.

— Ни за что. Я ухожу из Troost, — ответил Тано.

Повисло молчание. Тано продолжал улыбаться.

Тереса тоже, но улыбка ее сделалась пустой, а глаза широко распахнулись. Насчет остальных не знаю, но я была слишком занята собой, и понять его слова мне удалось с трудом, потребовалось какое-то время, чтобы до моего мозга, наполненного пузырьками шампанского, дошло, что это за Troost и почему всех хватил паралич, будто Тано — священник, вдруг заявивший, что решил сложить с себя сан.

— Тебе предложили другой пост… — выдавила из себя Тереса, которая все еще улыбалась, решив, что ее муж сделал новый скачок по карьерной лестнице.

— Нет, нет, — очень спокойно ответил он. — Не желаю больше зависеть от других, сыт по горло. Теперь я тоже безработный, — засмеялся он.

Тересе шутка не понравилась.

— Берегись, Густавито, кажется, это заразно, — сказал ему Тано.

Вроде бы Мартин Урович покраснел, но точно не знаю, мне, во всяком случае, так померещилось, я судила по себе, на его месте я бы наверняка покраснела. Возможно, я покраснела за него. Или за Рони — он тоже безработный, хотя думает, что живет на проценты от сбережений, но по сравнению с нашими расходами эти доходы просто ничтожны.

— Нет, не надо, вне корпорации я ничто, мне нужен мой big father, [44] — трагически взмолился Густаво.

Мартин Урович сказал:

— Мы подумываем о том, чтобы уехать в Майами.

— Перестань говорить глупости! — отозвался Тано.

— Мы едем в Майами, — объявила Лала.

Тано, даже не взглянув на нее, спросил у Мартина:

— Это ты серьезно?

Мартин отрицательно покачал головой. Лала заплакала и пошла в ванную.

— Кто-нибудь хочет еще тандури? — сказала Тереса.

44

Большой папа (англ.).