Вдруг выпал снег. Год любви

Жанна Лунина — Герасиму Обочину.

«Очень мило, что ты не забываешь меня. И очень правильно ты пишешь о юности, о детстве. Мне часто кажется, что я совсем маленькая девочка и что еще хожу в школу… Когда же наваждение проходит, мне хочется плакать.

И знаешь, я плачу… Естественно, если бываю одна.

Сейчас со мной живет подруга. Ей всего девятнадцать лет. Я подозреваю, что при виде ее у молодых мужчин повышается артериальное давление… Все-таки прекрасно, когда тебе девятнадцать лет и ты красива.

Герочка, в декабре ко мне не приезжай. Здесь в декабре снега и морозы. Тебе лучше ехать в Батуми. Подышать морским воздухом.

А у меня работа с утра до вечера. В декабре возможна вспышка гриппа. И ко всему прочему, полагаю, даже ежу понятно, женщина я занятая.

Не обижайся. Ты хороший мальчик, Гера…

Целую тебя. Жанна».

5

Лик у святого был унылый. И нос облуплен. Но это не от загара. В церковь проникало мало солнца и много сырости. По стенам расползлись ржавые пятна. Часть отсыревшей штукатурки лежала на полу и на ящиках с противогазами. И вся церковь напоминала Игнатову темную перевернутую кастрюлю с побитой эмалью.

Ребята: Игнатов, Истру, Асирьян и другие солдаты их отделения — сидели наверху на ящиках, почти под самым куполом, а начхим, майор, бегал внизу. Он и вообще-то был невысокого роста, а с высоты зеленых, стоящих один на другом ящиков казался чуть ли не приплюснутым.

— Будьте внимательнее. Не халтурьте, — поучал начхим.

— Дело мастера боится, товарищ майор, — заверил Истру. — Работа сдельная.

Краска, которой солдаты подкрашивали противогазы, пахла эфиром и еще какой-то гадостью. От запаха ее хотелось кашлять и тереть кулаком глаза.

— Не желал бы я когда-нибудь всерьез пользоваться этим намордником, — сказал Истру, держа на ладони противогазную маску.

— Я желал бы сейчас вдыхать запах Черного моря, — ответил Игнатов.

— Присоединяюсь, — среагировал Истру. — Асирьян, а ты чего желаешь?

Сурен сузил глаза, проверил, на месте ли усы, кашлянул. И сказал решительно:

— Я желаю выполнить задание товарища начхима. Качественно и в срок.

Истру прослезился.

— Дай я тебя облобызаю, мой родненький.

Небоскреб из ящиков высился у самой стены. Когда Истру потянулся к Асирьяну, ящики покачнулись. А до пола было не меньше пяти метров.

— Вай! Вай! — закричал Сурен.

Но все обошлось благополучно. Небоскреб не рухнул.

Святой был так близко, что его можно было коснуться пальцами. Игнатов не знал, кто это: Николай Угодник или Михаил Архангел. А может, Иисус Навин. Религиозные познания Славки зиждились на «Забавной библии» Лео Таксиля. Этим все сказано.

Сколько лет назад разрисовали эту церковь?

А светло-синий хитон на святом точно с прилавка магазина. И белки глаз у старика как у живого. Ничего себе краски!

— Товарищ майор, а кто здесь изображен? — спросил Игнатов.

Начхим задрал голову:

— Без понятия… Лучше противогаз тщательно осматривайте.

— Слушаю! — крикнул Игнатов. И хотел добавить, что нынче старые иконы в большой цене, но вдруг в проем громадной распахнутой двери увидел полковника Матвеева и подполковника Хазова.

Шепнул:

— Ребята, тише! Батя!

Начхим, видимо, не ожидал визита командира полка. Малость заробел. И как человек, далекий от строевой службы, подал команду «Смирно!», хотя в данном случае ее подавать не следовало. Нужно было просто доложить, что на складе производится профилактический осмотр имущества.

Но команда была подана. И Сурен полез выполнять. Именно полез. Потому что он сидел на ящике, свесив ноги. Ему пришлось подтянуться. Стать на карачки. Но когда он попытался выпрямиться, пирамида ящиков угрожающе зашаталась. Истру взмолился:

— Не придуряйся, Сурен.

Матвеев прошелся по складу. Пальцами потрогал стены. Сказал:

— Сыро.

— Совершенно согласен с вами, товарищ полковник, — быстро говорил начхим. — Древнее помещение, строилось не для хранения противогазов. Кубатура огромная.

Хазов слушал все это, скривив лицо, как если бы ел что-то кислое. В глазах у него светилась тоска.

— Может, отопительных батарей больше поставить? — сказал Матвеев.

— Они по периметру стоят, — указал рукой начхим. — А толку чуть…

— Под куполом батареи ставить надо, — сказал Хазов.

— А как их туда… — Начхим от удивления даже и слова нужного не нашел.

Хазов пояснил:

— Руками, инструментами, сварочным аппаратом… — Он посмотрел вверх. — Вон солдаты у вас как птички на ящиках сидят. Вобьют костыли в стены, поднимут батареи… Инициативы у вас нет, майор… А казенное имущество от сырости страдает… Нехорошо…

По роду службы начхим не подчинялся командиру первого батальона. Он подчинялся непосредственно командиру полка. Но… Подполковник Хазов моложе полковника Матвеева. К тому же у полковника, сказывают, был несладкий разговор с командиром дивизии. Как знать, чем будет командовать Хазов через несколько месяцев. По-прежнему батальоном или бери выше…

— Да, да, — на всякий случай сказал начхим, хотя и сам толком не понимал, к чему относится это его согласие: к тому, что страдает имущество, или к тому, что нужно поставить батареи под самым куполом. Матвеев вздохнул:

— Ясно одно, этот год кончается. Но и в следующем году нам едва ли удастся подарить вам, майор, новый склад. Поэтому нужно серьезно отнестись к предложению подполковника Хазова. Посоветоваться с нашими слесарями… Сейчас трудно сказать, насколько верхние батареи улучшат дело, однако хуже, чем есть, не будет… Меня единственно что смущает, — Матвеев обращался к Хазову, — сможем ли мы поднять воду на такую высоту.

— В пятиэтажку поднимаем, — напомнил Хазов.

— Да. А где же мы распределительный бак поставим? Чердака-то нет.

Хазов сморщился, думал. Потом решительно сказал:

— Поместим над батареями. За красотой нам гнаться не надо.

— Тоже верно, — согласился Матвеев.

…Потом они с Хазовым осмотрели хозяйство автопарка, побывали на складе ГСМ и боепитания. В конце дня, так и не сумев пообедать, Матвеев вернулся в штаб. Начальник финансовой части ожидал его с папкой неотложных документов, которые следовало срочно подписать.

В восьмом часу вечера Коробейник приоткрыл дверь и осторожно просунул голову. Полковник махнул шоферу:

— Иди ужинай.

Подташнивало. Может, от папирос, может, от голода. Матвеев подумал, что Софья Романовна опять будет укоризненно напоминать ему о недопустимости такого дикого режима, о том, что теперь никого не удивишь работой на износ.

Возможно, она права. Возможно, надо работать иначе. Но иначе он не умел. Иначе его не учили…

…Морозы спали. Температура была близкой к нулю. Снег вертелся в воздухе мягкий и почти теплый. Матвеев шел медленно. Ему хотелось растянуть удовольствие от прогулки.