Вдруг выпал снег. Год любви

Онисим задушевно сказал:

— Пиво у вас в городе — просто очень высокого качества. И что очень важно — не мутное.

— Мутным бывает не только пиво, — ответил отец, не замедляя шага.

— Справедливо отмечено, — кивнул Онисим и придержал меня за руку. — Но вот читал я, где читал — не помню, или кто мне рассказывал, что литр пива заменяет тарелку супа. А суп нам, подтверди, Антон, варить не из чего, потому как не имеем мы ни картошки, ни лука, ни масла. И морковки не имеем тоже. В наличии у нас банка соли и немного хамсы.

— Работать надо, — сказал отец. — Работать или побираться. Ты же, старец, хочешь святым духом жить и не молиться.

— Если хочешь знать, Федор, я этими руками могу корабль построить. — Онисим растопырил пальцы, резко вытянув вперед руки.

Шедшая навстречу нам баба в стеганке и кирзачах шарахнулась в сторону, выкрикнула злобно:

— Попробуй цапни!

На нее никто не обратил внимания. Отец сказал:

— Ты лучше самолет построй. И лети туда, где на деревьях булки растут и конфеты тоже.

— Конфетам я не едок, — покладисто объяснил Онисим. — А кружечка пивка нам бы не повредила.

— Мне алкоголь нельзя, — заявил отец и болезненно сморщился. Козырек его офицерской фуражки съехал набок. А китель заметно провисал в плечах: все-таки здорово похудел отец в больнице.

— Между прочим, — не унимался Онисим, — в этом голубом киоске, окромя пива, очень хорошая вода есть, по прозвищу «боржоми».

Отец резко остановился. Повернулся налево, щелкнув каблуками, точно на строевой подготовке. Сказал, понюхав воздух:

— «Боржоми» можно. «Боржоми» нужно купить целый ящик.

— Сначала козу, — уныло подсказал я.

— Так точно, — подтвердил свое прежнее решение отец.

Качнувшись будто маятник, старец Онисим прошмыгнул между двумя отчаянно спорившими адыгейцами и торопливо засеменил к киоску, видимо опасаясь, что отец вновь передумает и заспешит на рынок за козой.

Но духота сгущалась, влажная, жаркая. Мысль о стакане холодного «боржоми», конечно, не могла уже оставить отца так просто, вдруг. Выпятив худую грудь, он пошел вслед за Онисимом.

Когда мы втиснулись в низкий и тесный киоск, где было еще более душно, чем на улице, там уже сдували с кружек пену четверо мужчин. Онисим потирал руки у прилавка, вкрадчиво говорил:

— Я прошу тебя, хорошая, налить две кружки. Чтоб, как по законам советской торговли, пена, цирлих-манирлих, клубилась в пределах нормы… И еще попрошу тебя, хорошая, налить в чистый стакан холодного «боржоми».

— У меня все стаканы чистые, — прорычала «хорошая».

Подвинула кружки рывком, без всякого уважения. Пены в них — ровно половина. Онисим заморгал глазками — наивный ребенок, — ладонью отстранил свою кружку:

— Богато жить будешь, хорошая.

— Уж конечно не бедно, — посмотрела на старца, как плюнула.

— На казенных харчах, — пояснил Онисим.

— Ты, видать, пробовал?

— Все пробовал, хорошая.

— Понаехало вас, бродяг… Куда милиция смотрит? — «Хорошая» нагнулась, взяла из ящика зеленую бутылку без этикетки, поставила на прилавок.

— Это «боржоми»? — спросил отец.

— Что же еще? — Она развела руками. — На стаканы не продаю. Хочешь, открою бутылку.

— Открывай, — сказал отец.

Пить мне хотелось ужасно. После вчерашней выпивки я не держал во рту даже глотка воды. Поэтому, не дожидаясь результата поединка Онисима, я поднос к губам кружку и стал жадно пить.

Отец, наоборот, вначале понюхал стакан. Сделал глоток, сказал:

— Это не «боржоми».

— Как не «боржоми»? — позеленела «хорошая».

— Не может быть, чтобы в этой воде были катионы: литий, натрий, калий, аммоний, магний, кальций, стронций, барий, железо. Кроме того: хлор, бром, йод, сульфат, бикарбонат…

«Хорошая», ошарашенная познаниями отца, засуетилась. Подумав, быть может, что имеет дело с крупнейшим специалистом по части безалкогольных напитком, сказала, оправдываясь:

— Вот накладные.

В накладных минеральная вода значилась как «боржоми». Но отец настаивал, что ящики перепутали:

— А на железной дороге случается, что груз весом в сорок семь тонн, ценой в двести двадцать четыре тысячи пятьсот одиннадцать рублей отправляют в противоположный конец страны, что в конечном счете вызывает непредвиденные затраты…

«Хорошая» ошарашенно кивала.

Пена в кружке Онисима успела осесть, и продавщица, уловив укоризненный взгляд старца, безропотно долила пиво в его кружку, на этот раз явно больше нормы. Онисим благостно вздыхал и улыбался.

…Козу мы не купили. В углу рынка, возле развалин портового жилого дома, которые лишь этой весной начали расчищать, существовал так называемый «животный ряд». Продавали там молодых поросят, кроликов, гусей, кур, уток, коз, а иногда — крайне редко — даже коров.

Мы с Онисимом выпили все же по две кружки пива, чтобы заменить тарелку супа, и потому пришли на рынок в хорошем настроении. Отец же после инцидента с «боржоми» был мрачен и взвинчен. Едва мы увидели коз, как он потребовал от меня рулетку. Коз, если не изменяет память, продавалось штук пять или шесть. Отец сразу начал их измерять, вызвав своими действиями переполох у торговок, которые подумали, что он налоговый инспектор и что налог со скотины теперь будут брать согласно ее размеру. Тут еще Онисим протокольным голосом попросил предъявить колхозные справки, разрешающие продажу мелкого рогатого скота…

Старушка, торгующая кроликами, быстро накрыла корзину мешковиной и подалась в толпу. Женщины нервно шушукались.

Не знаю, чем бы все кончилось, не появись на рынке тетка Таня.

— Федор, родимый! — чуть ли не завопила она по своей привычке. — Что ты тут ищешь?

По ее красному круглому лицу катились слезы радости.

— Мученик ты великий! Оклемался, значит. Ой, горе-то какое, — похоже, она лезла к нему обниматься.

Поскольку такое проявление чувств могло окончиться для нее физическими увечьями, я сам обнял тетку Таню и прошептал ей на ухо: