Вдвойне робкий

— Посмотри, — проговорила Скалли, сдавливая пинцетом одну из фаланг. Кость промялась под легким нажимом, словно картонная. — Это же кость. Безымянный палец левой кисти Лорен. Обычно кости даже после смерти твердые и хрупкие. Они прочные. Им все равно — жизнь, смерть… А тут словно губка.

Она отложила пинцет. Взяла со стола одну из бумаг, полученных, пока Молдер был в пути.

— А вот поступили результаты анализа слизи, которая была на теле.

— Очень интересно, — сказал Молдер. Он постепенно приходил в себя.

— Это органика. И, что интересно, концентрированная соляная кислота. Это примерно то же, что находится у нас в желудке.

— Желудочный сок?

— Только в несколько раз крепче. Здесь есть и следы пепсина, и некоторых других ферментов, участвующих в пищеварении.

— Наш герой — изрядный химик, если мог синтезировать такую дрянь?

— Похоже на то.

— И именно этот его состав вызвал смерть?

— Не знаю… Наверное. Во всяком случае, ничем иным такое стремительное разложение объяснить нельзя.

— Скалли… — Молдер, не оборачиваясь, показал себе за спину, туда, где красовался своим незаурядным содержимым выдвинутый поддон. — Но, стало быть, эта жидкая масса там… она теоретически должна соответствовать по своему составу тканям человеческого тела. Те же компоненты, что и в клетках кожи, мышц, крови…

— Почти так, но сложнее. Ты же видишь, что прошли сложнейшие биохимические превращения и мы имеем дело с продуктами реакций. Но, обработав образцом слизи клетки различных тканей человеческого тела, кое-что можно выяснить…

— Послушай… И ты успела это сделать?

— Разумеется, реакции ведь, как видишь, идут очень быстро. А выводы?

— Что именно ты хочешь узнать?

— Соответствие составу нормального живого тела!

Скалли, поджав губы, еще раз вгляделась в бесконечные строчки на своих бумагах.

— По-моему, да. Все как будто на месте… — она запнулась. — Кстати, не совсем, но это… так… сколько у кого. Это же не постоянный процент… В этом растворе практически отсутствуют следы пребывания жировых клеток.

— Жира не было?

— Почти. А что такое?

Молдер помолчал.

— А как же избыточный вес? — тихо спросил он, глядя Скалли в лицо.

— Какой избыточный вес?

— При взвешивании трупа на предварительном осмотре вес был зафиксирован равным ста тридцати двум фунтам. А согласно правам, женщина весила сто семьдесят пять.

— Ничего себе кубышка… — вырвалось у Скалли. Она еще раз вгляделась в бумаги. — Нет, не нашла. Может, она просто похудела? Постарались подогнать фигуру?..

— Нет, Скалли. Ее подруга, соседка по квартире, сказала, что Лорен наоборот, в последнее время, наоборот, еще располнела. И очень нервничала, идя на свидание, потому что была такой полной.

Они помолчали.

— Интересно, что это за мотив? Зачем убийце удалять жировые ткани у жертв? — пробормотал Молдер.

— И как? — в тон ему добавила Скалли.

— Действительно: как? Скалли, с кем мы имеем дело, по-твоему, а?

Скалли покосилась на поддон и тут же отвела взгляд.

— Не знаю, — проговорила она негромко. — Не знаю, Молдер. Понятия не имею.

Квартира Эллен Камински.

Противоположности сходятся.

Две подруги, сидевшие друг напротив друга в маленькой, с претензией на уют гостиной, походили друг на друга так же, как могут походить друг на друга двухлитровая пластиковая бутыль темного пива и рюмка белого вина. Большая, рыхлая, почти бесформенная, черноволосая и смуглая, а потому заметно усатая, удручающе пожилая с виду уже в свои неполные тридцать два, — и маленькая, шустрая, с короткими бесцветными волосиками и проворными, как у недавно прирученного грызуна, глазами. Они были почти одногодками — но маленькую можно было принять за дочку большой.

Они жили в квартирах напротив и, наверное, только потому и подружились. Но подружились крепко. Большая не только в движениях своих, но и во всей жизни была рыхлой и неуклюжей, и постепенно ей волей-неволей понравилось быть или, по крайней мере, выглядеть беспомощной. Маленькая и проворная ее опекала — вернее, ей нравилось делать вид, что она заботится, опекает, направляет и бережет. И, главное, удерживает от опрометчивых поступков. Будь большая в жизни совсем одна, ей и в голову не пришло бы собираться делать столько опрометчивых поступков, о намерении совершить которые она регулярно писала или рассказывала маленькой. Так в игру вступило тщеславие обеих, а если дружба не тешит тщеславие дружащих, она, как правило, не бывает крепкой и долгой. Что такое не лестная, не щекочущая самолюбие дружба? Анахронизм… Может, в стихах это и неплохо — в тех, например, что Застенчивый присылал Эллен, в старых итальянских стихах… совсем неплохо — на словах. Дружба и преданность равных, основанная на взаимоуважении и чести. На самом деле это чушь; большая подозревала, что и тогда ничего подобного не бывало, просто древние люди времен какого-то Возрождения любили все приукрашивать красивыми словесами. Ничего не называли прямо.

Говоря попросту, большой нравилось выглядеть непрактичной и нелепой. Это делало ее индивидуальностью. Маленькой нравилось, что она без особых хлопот может ощущать себя такой заботливой и верной подругой. Поэтому большая чуть ли не о каждом вздохе своем рассказывала маленькой, а та объясняла ей, как впредь дышать более правильно.

Им всегда было о чем поговорить.

Большую звали Эллен, маленькую — Джоан.

— Эллен, ты как ребенок. Ну прямо дитя.

— Почему ты так неуважительно обо мне говоришь?

— Господи, да уважительно я о тебе говорю, уважительно!

— Тогда выбирай выражения! — капризничала Эллен.

— При чем тут выражения! Дело слишком серьезное.

Эллен встала и, переваливаясь, подошла к зеркалу. С неожиданным проворством повертелась перед ним всем своим огромным, бесформенным телом. Картинно поморщилась.

— Боже мой, я выгляжу просто ужасно. Просто ужасно! Джоан, ну скажи мне, что это зеркало виновато!

Джоан всплеснула руками.

— Эллен, это же не просто рекламный вброс и не объявление о новой услуге! Это предупреждение ФБР, очень серьезное предупреждение очень серьезного федерального учреждения. И адресовано оно всем женщинам Кливленда. Ты же сама мне его читала, а теперь так наплевательски относишься к тому, что государство о тебе заботится.

— Отдай мне должное, — грузно шагая от зеркала обратно к дивану, произнесла Эллен с неподражаемым достоинством, — я неплохо разбираюсь в людях. Так уж получается. Я вижу людей насквозь и сужу о них крайне объективно.

Джоан, сдерживаясь, несколько раз глубоко вздохнула.

— Послушай, Эллен. Я вовсе не пытаюсь устроить тебе нервный срыв…

— Будто бы? Но у тебя, тем не менее, получается именно это, и получается, должна заметить, очень неплохо.

— Просто я считаю, что тебе следовало бы быть поосторожнее в жизни, вот и все.