Вечная кровь

– Подождите.

Миша взял червонец, покрутил перед глазами. Кажется, даже понюхал. Взвесил в руке.

– Царский червонец. Настоящий?

– Фальшивый червонец из чистого золота? – усмехнулся я. – Это было бы забавно.

– Здесь не ломбард, – сказал бармен. Но я уже видел, что он хочет эту монету.

– А я и не закладываю. Продаю.

– Что ж… Могу предложить пять тысяч. И вы не платите за коньяк. Да, и можете здесь покурить.

– Ну ты, Миша, оборзел, – возмутилась Ярослава. – Совесть есть? Такой сейчас двадцать пять штук стоит, не меньше!

– Так я не против, – сказал Миша. – Продавайте за двадцать пять. Кому-нибудь другому. Какие проблемы?

– Двадцать две, – сказал я. – И мы не платим за коньяк. И покурим.

Ярослава с явным интересом прислушивалась к нашему разговору.

– Восемь, – сказал бармен.

Да, это, действительно, Княжеч. Узнаю.

– Двадцать. Грешно наживаться на земляках, Миша.

– Так платите рублями, и все останутся довольны.

– Я и плачу, – засмеялся я. – Видишь надпись? «Десять рублей».

– Ладно, – хмыкнул он. – Только потому, что вы мне понравились. Пятнаха. На руки – двенадцать. И можете курить, – он достал из-под прилавка пепельницу. – Но штраф, если что, вам платить.

– Само собой.

– Ободрал, как липку, – сказала моя новая знакомая.

– А кому легко? – спросил бармен.

Монета словно по волшебству исчезла с прилавка, и на её месте появились другие деньги. Четыре бумажки. Две, красноватые, по пять тысяч рублей и две по тысяче, зеленоватые. Как можно небрежнее я сгрёб удивительные банкноты, спрятал их в бумажник, а бумажник – в карман.

– Если на руки двенадцать, то ты просто обязан налить нам ещё по пятьдесят. В счёт того, что мы уже уплатили, – сказала Ярослава.

Мне нравилось это «мы». Услышала, значит, когда я сказал: «И мы не платим за коньяк». И внутренне согласилась. Есть надежда, что на улице сегодня ночевать не придётся.

– Хм… – Миша сделал вид, что думает.

– Она права, – поддержал я девушку. – И себя не забудь. Нужно ведь спрыснуть столь удачную сделку.

– Спрыснуть сделку… Забавно. Никогда не слышал, чтобы так говорили. Только читал в старых книгах.

– А я люблю старые книги, – сказал я.

Бармен налил всем, мы выпили и закурили. Мы – это я и Ярослава, Миша оказался некурящим. К этому времени в кнайпе только мы втроём и остались, – те двое парней, с которыми поначалу сидела Ярослава, как-то незаметно исчезли. Бармен Миша вышел из-за стойки и направился к их столику – убрать посуду и забрать деньги.

– Проводишь меня? – шепнула Ярослава. – Ты, вроде, нормальный, без закидонов. Надоели козлы.

– Я не козёл, – сказал я. – И с удовольствием вас…извини, тебя провожу, куда скажешь.

– Тогда пошли.

Я выбил пепел из погасшей трубки в пепельницу, мы слезли с табуретов и направились к выходу.

– До свидания, Миша, – попрощался я, поймав взгляд бармена. – Благодарю.

– До свидания. Заходите ещё.

Мы вышли в ночь. Ярослава взяла меня под левую руку. Двинулись по улице налево, по направлению к центру. В моём Княжече эта улица называлась Варшавской. «Улица маршала И.С.Конева», – прочитал я на табличке ближайшего углового дома. И тут же из-за угла вывернули двое. Те самые, что сидели вместе с Ярославой и кого она обозвала вонючими козлами. Я их сразу узнал и даже не особенно удивился, потому что мысль о том, что такая встреча очень даже возможна, меня посещала.

– А вот и наша курва, – сказал один. – Тебе мама не говорила, что людей козлами нехорошо обзывать?

Раздумывать было некогда и не о чем. Уже отработанным движением я выхватил из-под плаща обрез и ткнул стволами в лоб тому, кто подал голос. Он как раз удобно стоял, чуть впереди.

– На хер отсюда, – сказал я скучным голосом. – Оба. Пока я не передумал оставить вам здоровье.

Щёлкнули взведённые курки. Следом раздалось едва слышное журчание, и явственно запахло мочой. Я даже не стал опускать взгляд, чтобы убедиться в том, что произошло с моим визави. И так всё было ясно, по его глазам.

– Ну?!

Надавил посильнее.

– А-аааа… н-ннн… эм-ммм…– попятился тот, кому по-хорошему надо будет в ближайшее время сменить штаны. Потом развернулся и, толкнув на ходу своего товарища, бросился бежать вверх по переулку. Товарищ не будь дурак развернулся и побежал следом за ним. Несколько секунд, и топот их ног утих.

«Спасибо, Рошик» – произнёс я мысленно и спрятал обрез.

Ярослава прерывисто вздохнула и прижалась грудью к моему плечу. Ночь обещала быть интересной.

Глава четвёртая

– Всё-таки это удивительно, что здесь так чтут традиции, – сказал Андрей, когда они расположились на открытой веранде ресторана. – Даже старые названия по-польски дублируют. Обычно у нас всё наоборот.

– Что имеем – не храним, потерявши, плачем, – кивнула Ирина. – Да, здесь не так. За это Княжеч и люблю. Он всегда стоял наособицу. Но мне другое удивительно.

– Что? – спросил Андрей.

– Год назад у нас была деревня Кержачи. Сейчас – город Княжеч.

– Не понял, – признался Сыскарь. – Извини, торможу.

– Похоже звучат? – догадался цыган. – А если звучат похоже, то и все остальное может похожим образом сложиться.

– Молодец, – сказала Ирина.

– Бабская мистика какая-то, – фыркнул Андрей. – Похоже звучат… Скажите ещё – в рифму. Внутреннюю. Фу. Не верю.

– Дело хозяйское, – весело согласился Симай Удача. – Мне вообще по удочке. Что будет, то и будет. Однова живём.

– По удочке – это как? – заинтересовалась Ирина.

– Эх, ты, – сказал Сыскарь. – А ещё секретарь на всю голову славного сыскного агентства «Поймаем.ру». Стыдно.

– Пошляки, – секунду подумав, догадалась Ирина и уткнулась в меню. Но тут же не выдержала и рассмеялась.

Подошёл вежливый официант, принял заказ: ченахи, салаты (огурчики-помидорчики), хлеб, две кружки местного светлого разливного пива «Княжеч» и бокал белого сухого вина для Ирины. Кроме них, на веранде почти никого не было. Только в дальнем углу слева чокались рюмками с беленькой двое коротко стриженных молодых людей. Блондин и брюнет. Брюнет повыше и поплотнее, блондин пониже, худенький. Что-то отмечали. По едва заметным признакам, понятным лишь ему, и нескольким долетевшим словам и обрывкам фраз Сыскарь понял, что это коллеги. Точнее, бывшие коллеги, потому что сам он уже довольно давно ушел из полиции. Но по привычке продолжал обращать внимание на «своих».