Вечная мерзлота

Печорин. Так и есть. (Лорнирует Грушницкого.)

Грушницкий (оборачиваясь). Дай-ка сюда. (Пробует лорнировать.) Как ты это делаешь?

Игра с лорнетом. Лорнируют воображаемых дам.

Печорин (запыхавшись). А ведь эта княжна Мери прехорошенькая.

Грушницкий. Безумная женщина! Безумная!

Печорин. У нее такие бархатные глаза. Именно бархатные. Нижние и верхние ресницы такие длинные, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. От этого они кажутся тусклыми.

Грушницкий. Не говори о ней, Печорин! Я не поручусь за себя!

Печорин. Я люблю эти глаз без блеска: они так мягки, они будто бы гладят тебя. А что у нее зубы белы?

Грушницкий. А что?

Печорин. Это очень важно, чтобы зубы были белы! Жаль, я не видел ее улыбки.

Грушницкий. Ты говоришь о хорошенькой женщине, как об английской лошади.

Печорин. А ножка. Ты обратил внимание, как эту ножку сжимает английская ботинка!?

Грушницкий. Признаться, нет.

Печорин. Самое важное, что щиколотка так сухощава, что можно ее вот так вот обхватить. И, безусловно, линия бедра…

Грушницкий. Печорин! Ты ведь знаешь об моей любви!

Печорин. Знаю.

Грушницкий. Учти, под этой шинелью бьется живое сердце.

Печорин. Да ведь ты в мундире. Впрочем, недошитом… Грустно как-то… живот болит. Доктор не идет.

Грушницкий. Печорин. Не шути с моей любовью. Ты зол на язык. Я и сам зол на язык. Может это нас и сдружило — подмечать людские пошлости. А что, уже десять?

Печорин. А что?

Грушницкий. Я обещал княжне наладить телескоп. Она желает рассмотреть Эльборус.

Печорин. Эльборус! Я не шучу. Эльборус!

Грушницкий. Ты хочешь остаться моим другом?

Печорин. Хочу. Эльборус.

Грушницкий. Хочешь?

Печорин. Хочу.

Грушницкий. Да-с… Ты б не дичился общества, не бегал бы. Говорят, ты в степи пропадаешь. Не пойму.

Печорин. Променад.

Грушницкий. Променад?

Печорин. Ей-богу, променад!

Грушницкий. Третью лошадь загнал.

Печорин. Слабые попались. Но мне добыли дивного коня вороной масти. У чечена отбили, у разбойника. Ах, какой конь, веришь ли, я его больше жизни люблю! Знаешь, этот трепет в ноздрях и глаза, как у… Белы…

Грушницкий. У кого, кого?

Печорин. Так, сорвалось черкесское имя. Наугад.

Грушницкий. Печорин, не дразни меня!

Печорин. Подожди. Мне порой кажется, что он тоскует по своему черномазому хозяину тоской смертной, непереносимой. Представь, соль с ладони не берет! А ты — Эльборус!

Грушницкий. Мне жаль тебя, Печорин. Ты мог бы бывать у княгини. Это один из самых приятных домов здесь на водах.

Печорин. Самый приятный теперь дом — мой! Что ж доктор нейдет?

Грушницкий. Признайся, что раскаиваешься! Послушай, все еще можно устроить!

Печорин. Вздор! Завтра же буду у княгини Лиговской!

Грушницкий. Посмотрим!

Печорин. Увидишь! Даже, чтоб тебе удовольствие сделать, стану за княжной волочиться.

Грушницкий. Да ведь она разговаривать с тобой не захочет.

Печорин. Знаешь что? Я пари держу, что она не знает, что ты юнкер. Она думает, ты разжалованный.

Грушницкий. Может быть. Какое мне дело!

Печорин. Ты не знаешь среднерусских женщин, Грушницкий. Ведь они любят платонически. Мечту. Дым. У них туман розовый в глазах. Они опасны для мальчиков, в особенности для раненых офицеров. Они, дружок, опаснее черкеса.

Грушницкий. Чего бояться-то?

Печорин. Среднерусская женщина за свою платонику разорвет.

Грушницкий. Уж разорвет? Коготками?

Печорин. В клочья. Ежели от тебя живой кровью пахнет.

Грушницкий. Да ведь я храбр!

Печорин. Храбр. Ты храбр. Впрочем, вздор.

Входит доктор Вернер.

Доктор! Совсем не идут эти сернокислые стаканы!

Грушницкий. Нет, подожди-ка! Ты что имел в виду? У тебя и храбрость моя на подозрении!

Печорин. Ни в коем… О, скрутило…

Вернер (Печорину). Покажите язык. Дышите-не-дышите. Я полагаю, что вам следует пропотеть.

Печорин. Вы думаете, поможет?

Вернер. Нет. Но я вам назначу Ермоловские ванны.

Появляется Вера.

Вера. Тебе очень весело мучить меня? Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор, как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий… Но ты приди, приди в Ермоловские ванны. Пойми, это прекрасный предлог. Княгиня — моя дальняя тетка, только там, в пару, только там мы сможем видеться, только там… там пар, туман там… только там мы можем…

Грушницкий. Но доктор! Эти ванны, ведь это стариковские процедуры!

Печорин (Вернеру). Ежедневно? В десять утра?

Вернер. Ежедневно. В десять утра. (Грушницкому) А вас я не поздравляю.

Грушницкий. Отчего?

Вернер. Оттого, что солдатская шинель к вам очень идет, и признайтесь, что армейский пехотный мундир, сшитый здесь, на водах, не придаст вам ничего интересного…