Вечное дерево

– Есть, - ответил Степан Степанович.

Он еще не осознал, что его так взволновало, только почувствовал: что-то обидное, неожиданное, злое захлестнуло его.

– Витька!-позвал Степан Степанович.

Сын не отозвался.

– Журка!-повторил Степан Степанович, отставляя обед в сторону.

Показался Журка и остановился в дверях.

– Ты что, в Текстильный хочешь?
– негромно спросил Степан Степанович.

– Не знаю.

– Так хочешь или нет?

– Мама хочет.

– А ты? Что ты? Тебе жить...

В этот миг щелкнул замок, и появилась Нина Владимировна. Заметив испуганный взгляд сына, она почувствовала недоброе.

– Что случилось?

Кажется, впервые в жизни Степан Степанович ощутил неприязнь к жене и машинально закинул руки за спину.

– Ты звонила Сидору Митрофановичу?

– А что тут плохого?

– От моего имени? Без моего согласия?

– Какое согласие?!-тотчас возмутилась Нина Владимировна, понимая, что поймана на нехорошем деле.

Степан Степанович стиснул зубы, помедлил.

– Он не хочет в Текстильный. Он живой, взрослый человек, а ты распоряжаешься им как игрушкой.

– Не вмешивайся!-закричала Нина Владимировна.

– Он никуда еще не хочет. Он не знает, куда идти, - продолжал Степан Степанович, не обращая внимания на ее крик.
– Так лучше никуда. Еще есть время...

– Не вмешивайся!-еще громче крикнула Нина Владимировна и затрясла головой так, что заколки посыпались на пол, как иголки с засохшей сосны.-Ты мне испортил всю жизнь и ему хочешь!

Крик обжег Степана Степановича, как пуля. Он медленно пошел к жене.

– Не надо!-хрипло и ломко крикнул Журка и встал перед отцом, точно с потолка свалился.

Степан Степанович хотел отстранить сына, но взглянул в глаза его и остановился. Журка смотрел на него и пугливо, и решительно, и храбро-взглядомсолдата, переборовшего страх.

– Так, так. Против отца, значит?
– сказал Степан Степанович и дернул дверь так, что сорвал замок.

Нина Владимировна решила: нужно спасать сына.- Спасать от отца, от его влияния, от его вмешательства.

Она забыла обо всем на свете: о нсдошитых платьях, о доме, о дочери - и помнила лишь о Журке, о его судьбе.

На следующий день Журка сдал последний экзамен, и тотчас они вместе с матерью, тайно от отца, достав через знакомого генерала билеты, уехали на Юг, в Крым, к бабушке Елене.

* * *

Июнь стоял на редкость теплый, солнечный. За весь месяц выпало два-три коротких дождя. Земля радостно цвела. В скверах и парках виднелись свежие копешки сена. Слышалось позванивание кос да мягкое погромыхивание телег. В городе пахло деревней.

Листва на деревьях зеленела по-весеннему, свежо и приятно. С тополей под слабыми порывами ветра облетал пух. Канавы и тропинки были покрыты этим пухом.

Он лежал и на дорогах, то и дело взвиваясь от проносившихся машин.

На клумбах распустились цветы, и над ними неустанно кружились пчелы. Бабочки залетали в распахнутые окна, садились на занавески.

Дворы опустели. Детишки уехали в лагеря. Многие семьи перекочевали на дачи. Тот, кто не мог или не успел уехать за город, с утра отправлялся в парк, на ходу скидывал легкую одежду и бросался в сочную траву. От прудов разносился плеск и визг ребятишек. Скрипели уключины лодок, вызывая гнев рыбаков.

Старики выбирались во дворы и скверики, читали, судачили, приглядывали за внуками, грелись на солнышке.

У большой клумбы, во дворе дома сто восемьдесят шесть, сидели Копна, Шамин и еще несколько отставников. Копна не уехал из города по болезни. Шамин по обязанности, так как некому было заменить его на партийной работе.

Разговор шел о международных делах, о Берлине.

– Курс на обострение,-сказал Копна и похлопал ладонью по газете, всегда бывшей у него под руками.

– Зря мы их в него пустили,-сказал Шамин.

– Нельзя было иначе,-произнес Копна таким тоном, будто от него все зависело: пускать в Берлин союзников или не пускать.-Мы-не они, выполняем обязательства.

Шамин махнул неодобрительно.

– Вот теперь и расхлебывайся. Они ж добровольно не уйдут.

Разговор прервал тихо подошедший Куницын.

– Здравия желаю, - пробасил он, подсаживаясь с краю, рядом с Копной.

Копна покосился на него, спросил:

– Здоров ли?

– Легендарно, - прогудел Куницын, словно пожаловался.

Товарищи переглянулись. Всем бросилась в глаза перемена в Куницыне.

– Такая штука,-проговорил Копна после паузы.- Мы о Берлине.

– Ну и что же?
– безразличным тоном спросил Куницын.

Копна ответить не успел: мимо них прошел Стрелков.

Его окликнули.

– Иди к нам.

. Он секунду колебался, потом подошел, но не сел, посмотрел на товарищей настороженно.

– Как служба?
– поинтересовался Копна.

– Притираюсь.

– Не раскаиваешься, что пошел к станку?
– спросил Шамин.

– И не думаю... Вот со временем туго... Извините...

Проводив Стрелкова глазами, они еще некоторое время молчали, каждый по-своему оценивая поведение Стрелкова, наконец Куницын пробасил:

– Пока не выходит у него ничего. И начальство им недовольно.
– Он вспомнил Песляка, свою стычку с ним, добавил раздраженно: - Начальство у нас подчинять любит, посильнее, чем в армии.

– А у тебя-то как? Курс нормальный?
– осторожно спросил Копна.

– У меня?
– Куницын обвел глазами товарищей, словно раздумывая, стоит ли откровенничать, и, решив, что рано или поздно этого не избежать, признался: - У меня не лучше, чем у Стрелкова.-Он рассердился на свои колебания, сказал твердо: - Неважно, плохо, одним словом, - и вдруг, захохотав некстати, встал и, не попрощавшись, пошел к дому.

Степану Степановичу и в самом деле было не до то"

варищей. Хотя Песляк и заверил, что не будет больше тревожить его, хотя дело шло лучше и дни пошли спо"

койнее, ему было не по себе. Сегодня опять случилось событие, выбившее его из седла. Из областной газеты прибыл корреспондент и, придя в цех, с ходу хотел сфотографировать Стрелкова у станка. Степан Степанович воспротивился. Произошла неприятность и новая встреча с разгневанным Песляком.

На все его доводы Песляк твердил: