Вечное Солнце Припяти

Я чувствую, как на затылке дыбятся волосы. Куда я попал? Во что меня сейчас посвящают?..

— Ей снились странные сны… — Волков заметно напрягается, сжимает кулаки. — Страшные сны, в которых ею пытались овладеть… Проще говоря, изнасиловать…

— Изнасиловать???

— Да. Она этого очень боялась… Потому что порой и сама этого хотела… Скорее всего, какой-то сильнодействующий наркотик… — Волков замирает у санузла. Достаёт из кармана фонарик. — Подожди тут…

Я киваю. Да, Советский Союз был падок на всевозможные тайны… Особенно КГБ. Но чтобы госбесы так радикально совращали школьницу!.. Это уже сверх меры… Такое не то чтобы в голове не укладывается… До этого, вообще, ещё нужно додуматься!..

— А что говорили доктора?

Волков кряхтит. Похоже, пытается до чего-то дотянуться. Потом отвечает:

— Доктора?.. Их было много. От одного она совсем чуть было не спятила. Точнее, спятила окончательно, если всё это действительно бред и ничего больше… — Волков неожиданно появляется из темноты. — Вот…

Я машинально отстраняюсь, но тут же беру себя в руки.

— Что это?

— Это «Метод Шевченко».

— «Метод Шевченко»?

— Да. Проще говоря — дневник советской школьницы.

Я принимаю в дрожащие руки «общую» тетрадку с вздувшейся от сырости обложкой. Тут же пытаюсь определить, что на ней было написано. Понимаю, что это пустая трата времени — десятилетия качественно отформатировали пожелтевшую бумагу…

На помощь приходит Волков:

— Тут было написано: «Сознание Светланы Шаврей».

— Шаврей? Очень знакомая фамилия…

— Её отец — пожарный. В ночь взрыва на четвёртом энергоблоке, он нёс дежурство на станции… Герой-ликвидатор.

— Да, я читал. Мужественный человек…

— Они все мужественные… — Волков манит меня на свет. — У этого самого Шевченко, Светлана Шаврей наблюдалась с момента переезда в Припять.

— А откуда они приехали?

— Из Киева… Кстати, сама Светлана была уверена, что в Киеве у неё не наблюдалось никакого нервного расстройства… Как не существовала и истории её болезни. Синдром развился только тут, в Припяти.

— Разве так бывает?

— Выходит, что бывает. Этот СДВГ до сих пор толком не изучен. Светлана говорила, что он проявляется в отдельных местах… Но впрочем, ты сейчас и сам всё поймёшь…

— Ты хочешь, чтобы я это прочитал?

Он молчит. Потом кивает.

— Видишь ли, этот Шевченко был уверен, что СДВГ можно победить собственным интеллектом, силой воли, одной лишь уверенностью! А дневник — своего рода инструмент… Он помогает запоминать, анализировать, мыслить… Мозг при этом уверен, будто его стимулирует что-то извне — тот же дневник!.. На деле же, он сам себя стимулирует… Как-то так. В общем, это и впрямь голова советской школьницы в разрезе… Тут есть всё. Солнце и тьма, радость и боль, счастье и обида…

— Я не уверен, что имею право это читать… Особенно после того, что ты уже рассказал.

Волков снова сопит. Смотрит под ноги.

— Мне нужно понять, что именно я совершил тогда, двадцать семь лет назад… Потому что я не могу больше с этим жить… Я думаю, ты меня понимаешь. — Он поднимает голову и ищет мои глаза. — С каждым годом становится только хуже… К тому же, я привёл тебя в Припять, только ради этого… Чтобы ты прочитал!

Теперь уже я смотрю под ноги. Пытаюсь определить, что именно чувствую. Ничего. Какая-то пустота. Я словно сухая губка… Выброшенная на берег форель… Отбившийся от стада ягнёнок…

Это страх?..

Спрашиваю первое, что приходит на ум:

— Почему именно я?

Он отвечает сразу… Значит это — правда. Заранее отрепетированную лож так не озвучивают — осознанно делают паузу, чтобы мелком взглянуть на собеседника и определить его восприимчивость…

— Ты — писатель. Можешь запросто отличить правду ото лжи, бред от простого ужаса и так далее — я просто не силён в ассоциациях… Ты в состоянии преподнести правду, какой бы страшной и горькой она ни была!.. Я читал некоторые твои книги — это действительно так. Я думаю, ты лучший кандидат на это.

— А почему бы тебе не найти эту Светлану? Разве не проще спросить её саму?.. Она сейчас взрослая, вряд ли помнит детские обиды…

— Это была не обида. Это было предательство! Она во всём мне доверяла, а я это всё просто спустил… Я даже не знаю, жива ли она.

Я киваю.

— Ты думаешь, она напишет, если жива?..

Волков вздрагивает.

— Я знаю, что если она жива… она обязательно вернётся в Припять… Чего бы ей это не стоило! Раз ответа нет, значит, она либо не хочет меня видеть, либо… — Он отворачивается.

Мне печально и неудобно… Печально слышать трагедию, о которой я практически ничего не знаю… Неудобно осознавать то, что меня посвящают во всё это лишь из-за пресловутого ожидания истины…

А я бы хотел оставить всё как есть — это так красиво. Любовь, не знающая ядерного распада. Любовь, выжившая в логове радиоактивного монстра… Любовь, разорвавшая пружину времени!..

И всё это — в ветхой тетрадке тринадцатилетней школьницы, что я сейчас держу в руках…

Декабрь 1985 года. Украинская ССР. Чернобыльский район. Припять.

«1 декабря, воскресенье.

Мне не нравится воскресенье по двум причинам… Потому что после него наступает понедельник и мне нужно идти в школу… А ещё, потому что я вынуждена грустить, когда все кругом радуются…

Теперь воскресенье для меня вовсе не праздник веселья, как было раньше, а самая настоящая каторга…

В школе меня все сторонятся. Сначала, естественно, обрадовались, всё спрашивали, как я себя чувствую… Говорили, что я их всех перепугала своим срывом… Как они все за меня переживали!..

Мне захотелось плакать. К горлу подкатил ком, и я сквозь слёзы зачем-то призналась, что у меня не было никакого срыва!..

(я просто медленно схожу с ума)

Теперь я чёрный муравьишка в стане рыжих муравьёв-гигантов. Мне просто позволяют существовать, страшась надкусывать, — я могу запросто оказаться ядовитой!..

Хорошо, что есть Славик. Без него я бы окончательно замкнулась в себе.

Такое ощущение, что в этой стае всё против меня! Она даже создана из расчёта, что я сама, рано или поздно, из неё сбегу!