Вечность мига: роман двухсот авторов
Шрифт:
А потом женщина исчезла.
С тех пор художник проводил у зеркала дни и ночи. Он ждал, когда в его холодной пучине мелькнёт силуэт, перед которым опускался на колени. Остальной мир перестал существовать, его собеседником стала лишь пленница. «Я была так хороша, а это замечало лишь зеркало», — читал он по губам. И тогда понимал, что зеркало, точно паук, ловит попавшее в него изображение и хранит в Вечности. Художник возненавидел зеркало, не отпускавшее пленницу, иногда ему хотелось его разбить, но страх, что в осколках исчезнет и прекрасный образ, удерживал его. Художник забыл про пищу, страшно осунулся и, в конце концов, умер от нервного истощения.
В иной версии
Герман Кюнхакль. «Легенды города N» (1910)
ЭГОИЗМ
— Сир, я умираю!
— Наконец-то, перестанешь донимать нас своими просьбами! Плохо только, что тебя нельзя будет вытащить ко двору.
Ив д’Анзо. «Луи XIV» (1700)
РОМАН С ПРОДОЛЖЕНИЕМ
Входит Р.: Только что видел твоего оболтуса в кафе — с новой пассией. Из университета выгнали, а у него одни девки на уме!
Д.: Он, между прочим, и твой сын. И весь — в отца!
Р.: Ну, это ты брось! Я в его годы был умнее, и ты у меня была одна. А сколько я из-за тебя претерпел, забыла? Друга потерял, сам чуть не умер…
Д.: Что? А я? Я-то как пострадала — разлучил меня с отцом-матерью, брата в могилу свёл! Чудовищная несправедливость! Я из-за него всего лишилась, а он меня ещё упрекает!
Р. (в сторону): И на черта я женился? Изо дня в день — один и тот же скулёж…
Д.: У моих родителей был роскошный дом, а с тобой всю жизнь по съёмным квартирам промыкалась. И никто не помогал, помнишь, как свекровь про внука сказала: «Народят, а нам сидеть!»
Р.: Твои не лучше, у самих денег куры не клюют, а хоть бы раз выручили!
Д.: Нет, всё же правильно мне кормилица говорила: «С мужчинами встречайся по любви, замуж выходи по расчёту» (после паузы) Кстати, ты оплатил закладную? И мальчику надо за учёбу внести…
Р. (хлопает дверью): Ну уж нет, надоело, пусть сам и платит!
Уильям Стармир. «Ромео и Джульетта. Тридцать лет спустя» (1952)
НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ НАЙДЁШЬ…
Однажды царя поразила странная болезнь, от которой чесались пятки, а в сердце рождалось милосердие. «Лучше иметь твёрдый шанкр, чем мягкий характер», — вздыхал царь, пока со всех концов света ему на помощь спешили лекари. Они разбирали по косточкам августейший организм и совещались так долго, что в бородах завелась паутина. Взвесив на аптекарских весах «за» и «против», они натолкли в ступке кости летучей мыши, настояли их на бульоне из молодого поросёнка, сваренного в моче старой свиньи, покрошили туда листочки старинных рецептов и прописали царю пить этот отвар в час по чайной ложке.
Шло время, но лекарство не действовало. «Пейте, пейте, — успокаивали царя знахари, опасаясь за свои головы, — сразу только топор помогает». «Уж конечно, — думал в ответ царь, — и вода станет чудодейственной, если тянуть по глотку…»
Микстура была как горчичное зерно, разведённое в уксусе, и царь заедал её грецкими орехами. Он сгрызал их целые горы, ломал о них зубы и всё больше зверел. Когда он съел уже всех летучих мышей своего царства, то клацал вставной челюстью и колол орехи, топая ногами. От этого у него перестали чесаться пятки, зато стали чесаться руки. В ярости он приказал казнить лекарей, а заодно и поваров, готовивших ему отвратительное зелье.
И тут заметил, что выздоровел.
Йохан ван дер Варден. «Забавы тиранов» (1838)
ЗЕМЛЯ ДЕРЖИТСЯ НА АВТОРИТЕТАХ
Аристотель утверждал, что из двух брошенных тел первым коснётся земли более тяжёлое. Magister dixit! И за ним повторяли со всех кафедр почти две тысячи лет. Первым, кто подверг его сомнению, был Галилей, по легенде, бросавший с Пизанской башни металлические шары. Воистину, торжествует мнение того мыслителя, чей общественный вес больше.
Преподобный Стэнли К. Мяки. «Апология здравого смысла» (1951)
ОБМАНУТАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Мы все, как та девушка, которой реклама обещала, что дорогое платье гарантирует мужскую любовь. Она его купила, а любви-то и нет…
Наум Годидаг. «Как изменить свою жизнь, ничего в ней не изменяя» (2004)
На дверях у старой девы: «Тело не продаётся, руками не трогать!»
На дверях у проститутки: «Любовь не продаётся, только тело!»
На воротах Средневековья: «Душа не продаётся!»
На воротах Современности: «Всё на продажу!»
Наум Годидаг. «Надписи, которые нас выбирают» (2007)
КРОВЬ — НЕ ВОДИЦА!
В лето то выдалась жара страшная, и зной стоял по всей земле, так что птицы падали замертво и звери лезли в болота. А под стены града пришёл чужеземец и рёк: «Хочу шеломом черпать из реки вашей — коню своему и дружине!» А рати у него, как травы в поле. Вышли тогда ему навстречу князь с горожанами и говорят: «Воды всем хватит». А он: «Не хватит!» И стали тогда биться, и бились три дня, и три ночи. И победил чужеземец. Убиты были князь с горожанами, вода же от крови сделалась красной — пить разве волку. И чужеземец ушёл сам друг, а дорогой умер от жажды.
Новгородский Летописец. «Повесть летних времён» (XII в.)
СУДЬБА БУНТАРЯ
Он призывал выбраться из болота морали, сбросив оковы цивилизации. «Если бы мир был прекрасен, не было бы ни коммунизма, ни фашизма, — учил он, — на пустом месте и прыщ не вскочит». Сухой, как палка, он ходил в наглухо застёгнутом френче, пуговицы которого блестели, как глаза влюблённого, а после университета отказался от кафедры. «Мир ловил меня, да не поймал», — напевал он сквозь зубы. Он призывал освободиться от государства, политики, права, от здравого смысла, языка и логики. С возрастом бунтарь стал прикладываться к рюмке, после третьей его несло, и он уже требовал освободиться и от свободы. «Это высшая форма отречения», — бормотал он, уставившись в зеркало.
И видел в нём нимб.
У него сыскались приверженцы. Его проповеди сворачивались дудочкой крысолова и разворачивались, как газета. Он всё больше умничал, пока его не стали посещать мысли, которых он не понимал. Ибо мысли залетают к нам, как птицы в клетку. Они бьются о черепную коробку и делают много шума, поэтому каждый кажется умнее, чем он есть.
А бунтарь вскоре прослыл философом и стал писать книги, которых не мог прочитать. В конце концов, он прославился, вписавшись в отвергаемый им мир, как муха в янтарь.