Вечные следы

21 августа непрошеные гости хоронили адмирала Дэвиса Прайса, а русские восстанавливали разбитые батареи. Ожесточенное сражение началось 24 августа. Лавина раскаленных ядер обрушилась на камчатские батареи, пароход «Вираго» пытался прорваться в гавань, но его отогнали: меткое русское ядро сбило флаг с мачты корабля. Союзникам удалось сбить Шестую батарею, сторожившую Петропавловск с севера, и капитан Паркер ринулся на штурм города с колонной из 926 пехотинцев. Эту колонну и взяли в штыки 300 русских героев.

В полдень на земле Камчатки не было ни одного живого чужестранного пришельца. Триста солдат капитана Паркера и он сам лежали мертвыми на Никольской горе и у подножия при морских утесах. Семь офицерских шпаг, знамя Гибралтарского полка, флаг с корабля были трофеями защитников Камчатской земли. Луч русской военной славы с берегов Тихого океана дошел и до Ялуторовска. Здесь в 1854 году не раз вспоминали имя Завойко, старого «кругосветчика» и учредителя порта Аян, говорили также о Казакевиче, который незадолго до этого первым вошел в устье Амура, о храбрых лейтенантах Пилкине, Анкудинове и Михайлове и безвестных казаках и камчадалах.

Были ли вести из Петербурга и Москвы? Пущин мог бы узнать об успехах в обороне Балтики. Штейнгель не зря говорил, что старый вояка Рикорд «не ударит в грязь лицом»: седой адмирал не пустил неприятельские корабли дальше острова Котлина. Вскоре через Тобольск и Ялуторовск проехал Иван Гончаров. Он возвращался из Аяна, простившись с «Палладой»; крылатая красавица лежала на морском дне. Но люди «Паллады» успели открыть залив Посьет и описать берега Кореи. Если Пущин не видел Гончарова, то, безусловно, слышал о нем. Ведь после затопления «Паллады» Гончаров отправился вдоль берегов Кореи и Японии к устью Амура на шхуне «Восток», которую вел Никанор Савич — тот, что приезжал к Пущину с письмом от Сергея Волконского.

…В ноябре Пущина посетил новый гость с письмом от Сергея Волконского. Это был инженерный офицер Рейн, состоявший при особе Муравьева, теперь уже имевшего полное право носить имя Амурского. Он был послан «с разными прожектами укрепления и защиты Камчатки и нового берега, занятого от устья Амура — от вражеских покушений». Нужно думать, что Рейн подробно говорил об этих оборонных планах Пущину. В письме Волконский справляется, получил ли Пущин через Максутова письмо от А. И. Бибикова (тот был в свите Муравьева во время Амурского похода, и В. Якушкин шутя называл его «камер-юнкером»). Затем идут похвалы Завойко и защита его от нападок Фрейганга. (А. Фрейганг, капитан 2-го ранга, известен как ведомственный писатель из «Морского сборника», автор ряда статей о деятельности Российско-Американской компании.)

В конце письма Волконский выражает твердую уверенность, что в связи с оборонительной работой на Камчатке «неприятель ничего не предпринимает, а на будущий год — милости просим, лишь бы все предположения были одобрены в Питере». В этих словах звучит уверенность, которая могла быть рождена только непосредственным знакомством со всеми проектами обороны Камчатки и только что присоединенного Амура. Иначе быть не могло!

Через двадцать дней в «стратегический пункт» в Ялуторовске (комендант этого пункта — Матрена Мешалкина!) приходит вновь эстафета из Иркутска. Волконского волнует судьба Камчатки.

«…Камчатке, полагаю, что с сильною волею, может быть дана сильная оборона. Честь и слава Завойко и всем защищавшим, но честь и слава Николаю Николаевичу, предусмотрением своим и даже на собственную свою ответственность взяв отправление слабых средств столь много, помогших к обороне Петропавловска».

Это последнее в 1854 году письмо было доставлено Пущину в декабре. Но переписка декабристов о русском Дальнем Востоке не оборвалась. Шли годы… В Ялуторовске была получена весть об амнистии, и многие из изгнанников возвращались в Европейскую Россию. К тому времени в низовьях Амура, возле озера Кизи, вырос город Мариинск; Завойко вскоре построил Николаевск-на-Амуре и перенес туда Камчатский порт, заперев на крепкий замок устье великой реки. Умер знаменитый мореплаватель Рикорд. Михаил Бестужев работал в Чите, выполняя поручения по разным амурским делам. Первая научная экспедиция Маака отправилась на Амур. У соединения Зеи и Амура был основан Усть-Зейский пост — будущий Благовещенск. По фарватеру Амура пошли первые пароходы, полученные из Америки.

Приятель Штейнгеля и Пущина Н. Д. Свербеев выпустил книгу о походе Муравьева (автор был участником похода).

Батеньков жил уже в Петрищеве, возле тульского городка Белева, Пущин — в подмосковных Бронницах над Москвой-рекой, Сергей Волконский — в Черниговщине, «ялуторовец» Муравьев-Апостол — в Московской губернии, Штейнгель — в Царском Селе, Оболенский — в Калуге. Только один из «тоболяков» доживал остаток дней в Тобольске — Флегонт Башмаков.

Спустя три года после событий на Камчатке и Амуре Батеньков писал Пущину о последних проектах постройки железных дорог в Сибири и в бассейне Амура, о предполагавшемся строительстве грандиозной телеграфной линии из Канады и Аляски через Берингов пролив к устью Амура и дальше в Сибирь с веткой на Кяхту. Тут же Батеньков извещал, что Михаил Бестужев собирается ехать в Америку для покупки парохода на амурскую линию.

А старый Штейнгель в 1857 году уведомлял Пущина, что в Царское Село из Тобольска приехал родственник тобольского почтмейстера Яков Слащев. Ему очень хочется устроиться «по почтовой части в устье Амура!».

Подведем итоги. Ялуторовск не случайно назван «стратегическим пунктом». И ясно одно — Пущин, Батеньков, Штейнгель, Трубецкой не только были в курсе всех дел, связанных с обороной Камчатки. Пользуясь расположением Муравьева-Амурского, декабристы, вероятно, даже давали ему свои советы в этой области.

И если ранее было широко известно участие Д. Завалишина в амурской проблеме и его увлечение делами Камчатки, Аляски, Калифорнии, то внимание исследователей теперь, безусловно, будет привлечено к деятельности Пущина в 1854 году.

Для нас дорого то, что затерянные в тобольских и ялуторовских снегах пленники Николая I, несмотря на полную, казалось бы, оторванность от остального мира, имели безусловное влияние на судьбы Дальнего Востока, и к их мнению прислушивался деятельный Н. Н. Муравьев-Амурский.

К ВЕРШИНЕ СОХОНДО

Известный естествоиспытатель Г. И. Радде (1831–1903), посетив Забайкалье, провел значительные исследования в бассейнах Ингоды, Онона и Аргуни, совершил восхождение на вершину Сохондо.

В Восточную Сибирь он прибыл в составе большой экспедиции Русского географического общества.

В 1855 году Г. И. Радде был занят работами на Байкале. Путешественник обошел на большой лодке северо-западный берег озера от истока Ангары до оконечности Байкала, а оттуда стал спускаться к югу для того, чтобы достичь мыса Туркинского. Таким образом, ученый исследовал большую часть западного и восточного побережий «славного моря», потратив на это три летних месяца. Он выяснял особенности строения гранитных и сиенитовых берегов.

На участке от Ангары до Ольхонского пролива Г. И. Радде установил наличие крутых обрывов, казавшихся бездонными, так как они уходили на огромную глубину. Он открыл источники на дне Байкала, отметил колебания уровня озера и произвел ряд других исследований. Затем Г. И. Радде поехал на Гусиное озеро, где с успехом наблюдал осенний перелет пернатых. Уже в конце 1855 года натуралист составил краткое описание своей поездки вдоль берегов Байкала.

Только после этого, в 1856 году, Г. И. Радде пустился в поход к горному узлу Сохондо с его отвесными порфировыми стенами. Старый эвенк и несколько забайкальских казаков согласились сопровождать ученого к вершине Сохондо, почти всегда закрытой облаками. Туземцы верили в то, что на высях Сохондо обитает грозный дух гор.