Вечный колокол

— Войну я увидел только вчера. И потом, будущего не знают даже боги…

— Я это уже слышал! — фыркнул Родомил, и лицо его исказилось болезненной гримасой, — мне наплевать, знают боги о предстоящей войне или нет! Ополчение не должно уйти из Новгорода, и чтобы понять это, не надо знать будущего! Даже если для этого потребуется собрать вече, ополчение не должно уйти из Новгорода…

— Ты уверен, что князь тебя послушает? — удивился Млад.

— Князь — мальчишка! Он то слушает всех, то не слушает никого. Сам он не знает, что делать, а положиться на кого-то боится. И правильно делает — ему такого насоветуют! Облепили его, как слепни, и тянут кровушку — пока не лопнут… — Родомил снова скривился, — слушай, поезжай к князю… Я не могу, а если б и мог — он меня не послушает, ты прав.

— А меня?

— А тебя послушает.

— Да кто я такой? — усмехнулся Млад.

— Ты волхв. И ты ему понравился. Ему доктор Велезар про тебя рассказывал. Он мне третьего дня так и сказал: это единственный честный человек во всем Новгороде. Поезжай. Ополчение не должно выйти из Новгорода. И Смеян Тушич, как назло, в Пскове… Он бы сумел, он умеет убеждать. Он бы вече собрал… Я ему грамоту отправлю, чтоб возвращался, теперь у нас есть, на что опереться, теперь сам Перун подтвердил нашу правоту, а?

Млад потупился: Перун подтвердил только одно — Млад не хотел брать на себя роль прорицателя.

— Ну что ты замолчал? — вспыхнул Родомил, — что ты опять мнешься? Чего тебе теперь не хватает? Или ты хочешь созвать сорок волхвов, чтоб они подписали грамоту? Чтоб сняли с тебя ответственность, а?

— Нельзя полагаться на мнение волхва в делах войны и мира… Это неверно. Иначе бы Новгородом правили волхвы, а не вече. Ты не понимаешь, насколько все это… зыбко… Вспомни хотя бы гадание в Городище. Это видения, сны наяву, это тонкие материи, их нельзя трогать грубыми руками… Боги недаром не любят таких вопросов — они понимают, насколько велик соблазн положиться на их ответы. Проси у них Удачу, проси у них дождь, но не заставляй их решать за тебя, понимаешь?

— Тогда зачем вы вообще нужны? — Родомил на миг оскалил зубы, — к чему все ваши сны наяву, ваши гадания, ваши подъемы?

— Волхвы несут людям волю богов… Они связывают людей с остальным миром. Шаманы же, напротив, несут богам волю людей. Мы не позволяем людям обособиться от мира. А гадания… Они позволяют смотреть на происходящее шире, но не более. И если сузить наше представление о будущем до результатов гадания, мы превратимся в слепых щенков, блуждающих вокруг материнского брюха. Гадание — помощь, но не более. Нельзя верить ни одному гаданию, потому что тогда мы начинаем менять будущее в соответствии с гаданием, и будущее превращается в жребий, в судьбу, от которой не уйдешь. Что же до гаданий о прошлом, то это тоже зыбко и бездоказательно, потому что…

— Послушай, я не студент, — грубо оборвал его Родомил, — не надо длинных лекций. Если бы я полагался только на гадания, я бы не был главным дознавателем при Борисе. Я хотел знать: кто? Восток или Запад? И получил однозначный ответ. Я знаю, в каком направлении двигаться.

— А если я обманулся? Ты не допускаешь такой мысли? В Городище обманулось тридцать девять волхвов. Если огненный дух, явившийся мне, вовсе не Михаил Архангел? Он мне не представился…

— Твой ученик был крещен и посвящен именно ему, или я неправ?

— Но христианство накладывает запрет на всякого рода волшбу. Их жрецы пусты, они не видят своих богов. Откуда взялись люди с силой, подобной силе волхвов и шаманов? И вывод о связи их с христианами ты делаешь только на основании моих слов. А мне всего лишь показалось на секунду, что Градята воспользовался силой Михаила Архангела. Показалось, понимаешь? Он наделен силой, он мог обмануть меня, так же как обманули сорок волхвов на Городище.

— Тридцать девять волхвов, — поправил Родомил, — и если тебя не обманули тогда, почему должны обмануть сейчас?

— Потому что это мое воспоминание, мое собственное, его можно даже не читать, чтоб им воспользоваться. Это… это как зеркало… Отразить, послать обратно…

— А Перун? Что сказал тебе Перун?

— Он мог сказать мне все, что угодно, и был бы прав.

— Боги умеют лгать?

— Он не лгал, он не высказал на этот счет ни одного утверждения. Он посоветовал мне быть поуверенней в себе, только и всего, но о моей правоте он ничего не говорил.

— Так какого же лешего ты его не послушаешься! — рявкнул Родомил и привстал, — что ты сидишь и мямлишь? Что ты разводишь теории? Ты что, не видишь, что происходит? Новгород остается неприкрытым! И задержать здесь ополчение надо всеми правдами и неправдами! Любыми средствами, понимаешь?

— Я не стану добиваться своего любыми средствами, — жестко ответил Млад, — я не имею на это права, в отличие от тебя. Даже самые высокие цели не дают мне этого права. У тебя своя ответственность — у меня своя.

— И из-за этого ты вчера не позволил ученикам достать тех, кто едва не убил тебя? А?

— Они мои ученики, а не воины, мне одной смерти хватит на всю оставшуюся жизнь! Я не распоряжаюсь чужими жизнями с такой легкостью, с какой это делаешь ты.

— Потому что это война! И на войне люди гибнут, и кто-то принимает на себя право распоряжаться их жизнями! Вчера на рассвете эти люди убили гонца из Пскова, убили из засады, чтоб забрать у него бумаги. Из такого же самострела, из которого стреляли в тебя. И сделано это было только с одной целью — чтоб ты не донес до людей того, что увидел. И ради того, чтоб ты мог доехать сегодня до князя, я вчера… — Родомил осекся, — извини… мне не следовало этого говорить.

— Да нет, отчего же. Я благодарен тебе.

— Мы делали общее дело. Ты — наверху, я — внизу.

— Я не отказываюсь ехать к князю, — вздохнул Млад, — но я не буду столь уверен в своей правоте, как ты. Я расскажу князю все это так же, как рассказывал тебе. И передам ему твои слова об ополчении.

— Хоть так… — пожал плечами Родомил, — это лучше, чем ничего… И… пожалуйста, не откладывай. Поезжай сейчас.

Млад кивнул и с улыбкой подумал о том, что Добробой обидится из-за бани.

До Городища он добрался к полудню — верхом и в валенках. Дорогу ему перекрыли еще при проезде через вал.

— Куда? — позевывая, спросил один из двух дружинников, стоящих на страже.

— Я… мне в Городище… — Млад спешился, но валенок застрял в стремени, и он едва не упал.

— Надо думать, в Городище! — рассмеялся стражник, — что тебе там надо?

Младу совсем не хотелось объяснять, что он едет к князю. Тогда бы его и не пропустили.

— А что, сегодня проезд запрещен? — спросил он, вырвав, наконец, валенок из стремени.

— Пока нет, но через час-другой закроем.

— Случилось что?

— В Пскове нашего посадника убили. Князь за телом поедет, и с псковским князем говорить. Выезд будет парадный, чтоб толпа глазеть не собиралась — перекроем ворота.

— Как убили? Кто убил? Псковичи? — Млад, как и все новгородцы, уважал Смеяна Тушича, и в весть о его смерти верить не хотел.

— Да не похоже. Вчера гонца от него убили, здесь, у нас, а сегодня ночью — его самого. На капище убили, во время праздника, ножом в сердце. В толпе да в темноте и не разобрался никто…

— Можно, я все-таки проеду? — спросил Млад, и стражник ему кивнул.