Вечный поход

Потом, лёжа на траве, и совсем потом, лихорадочно вскочив на ноги, и совсем-совсем потом, размахивая ножом по сторонам и резко оглядываясь, – я ничего не мог понять!

Вот – нож пробивает ткань комбинезона и кожу… Вот – начинает входить в тело… И сразу же – пустота! Словно я был зелёным салагой без малейших боевых навыков и даже не попал в противника! Вся сила, вложенная в удар, сыграла против меня. После мнящегося проникновения клинка в тело и некоего сопротивления – мгновенный провал. Только воздух! Рука мгновенно ушла по дуге влево, как при обычном промахе, а я – рухнул лицом в траву, едва успев выставить правую руку.

Невероятно! Я боялся в это поверить, но… у меня не было больше ни одного варианта ответа.

Тэфт Оллу ИСЧЕЗ! Причём – чтоб меня разжаловали, если это не так! – именно В МОМЕНТ УДАРА.

Перестав махать ножом и озираться, я сел в траву и вытянул ноги. Потом лёг и уставился взглядом в плывущие облака. Они почему-то напомнили мне стадо белоснежных всадников. Огромное – целую небесную кочевую орду…

Я лежал в прострации… Мозаичных дел мастер, у которого и так-то дела шли ни шатко ни валко, а тут и вовсе – из центральной части почти завершённого рисунка высыпалась добрая половина смальты. И опять нужно находить в себе силы подбирать и прикладывать к нужным местам камешек за камешком.

Всадники-облака бесшумно и неспешно скакали в необозримой вышине. А в голове бились обрывки ненужной уже теории: «При ударе человека ножом усилие распределяется…»

«…при ударе человека ножом…»

Следовательно – он попросту НЕ ЧЕЛОВЕК?!

Глава четвертая На войне как на войне

Луна сегодня была на редкость несговорчива. И на это у неё имелась уважительная причина.

Полнолуние.

Её кошачий всевидящий глаз всматривался вниз, различая малейшие выступы на перевале и заливая их безжизненным холодным светом. А потом откуда-то наползли плотные тучи, затянули всё небо и кошачий глаз сомкнул веки, чтобы больше не раскрыться.

Начался колкий дождь. И без того неприветливые камни чужого ущелья увлажнились и теперь мрачно поблёскивали.

Ещё час с небольшим назад…

– …А не сдаётся тебе, Михалыч, что горы с мест сдвинулись и нас обступают? Так ползут незаметно, в натуре, как великаны обкурившиеся…

– Я тебе дам, обкурившиеся! Вот только на базу вернёмся, проведу политбеседу с пристрастием: «О горах и о конопле»… Мало не покажется, Макс.

Бой начался минут через двадцать после исчезновения луны. Хотя за правильность ощущения времени Ничепорчук не ручался, а часы – день назад разбил о камни.

Сейчас над головами лениво пересвистывались пули.

Вторая внезапная атака выдохлась, добавив изрядное количество застывших тел на влажных склонах.

Где-то далеко, на левом фланге, спешил договорить своё запоздалый пулемет.

Бой угас, как заливаемый дождём костер.

– Сегодня уже не сунутся, чует мой кровяной мешочек, – хрипло, вполголоса сказал ротный Ничепорчук. – Теперь будут Аллаху жаловаться на нас… неверных. До самого утра.

– Да, уж… – невесело и нервно хохотнул замкомандира первого взвода Максим Шайда. – Терпеть не могу этого слова! Неверный… В Союзе жена пилила. Мелко-мелко, как лобзиком. В партком бегала жаловаться… Тут эти козлы! Да ещё по крупному – самому Аллаху. Быстрее сами воевать научатся, чем Аллаха разжалобят… Слышь, Михалыч, а ведь если мы тут ещё года два проваландаемся* – они точно всему научатся. И будут нас давить, что…

– Ладно, Макс, ты мне не говорил – я не слышал. И так наш особист* с тебя глаз не сводит. Хватит. Лучше проверь, все ли целы… Потом доложишь.

– Есть.

– Подожди… Неужто ты так ничего и не заметил? Кроме того, как горы к тебе сползаются, наперегонки с твоими глюками… Обещал же травкой не баловаться больше.

– Та ты шо, Михалыч, какая травка? Обижаешь…

– Эх, Макс-Макс… Ты, я вижу, кроме прицела пулемёта и бегущих мишеней, ничего больше не различаешь.

– А что ещё нужно-то, Михалыч? Ты чего разволновался?

– Да так, чушь какая-то… Неспокойно мне. Дурь всякая в голову лезет.

– Ты, Михалыч, того… не тяни. Что за чушь-то?

– Знаешь, Макс… А ведь не «духи» это. Не-а… не «духи».

Ротный сполз чуть ниже, за гребень, и, перевернувшись на спину, уставился неподвижным взглядом в небо. Чёрная бездна приглашала утонуть в ней не только взглядом, но и мыслями.

– Как это не «духи»?! – запоздало прилетело сверху. – А кто?..

– А хрен в камуфляжном пальто. – Ротный оставил в покое небо и закурил, по привычке пряча огонек в кулаке. – Ты мне скажи, Макс, много ты видал душманов в камуфляже?

– Вообще-то не припоминаю… Хотя я их подолгу и не рассматривал. Ты правильно говоришь, когда я за пулеметом – мне пофигу, как они одеты. Да брось ты, Михалыч, эти обезьяны во что угодно могут нарядиться… Они ж как цыгане. Что с пуговицами – застегнут, что без пуговиц – так набросят… Только эти ещё и безбашенные. Может, поэтому и головы обматывают. А тряпья у них хватает. Всякого, и с пятнами, и не очень…

– Да брось ты, Макс… Ты, надеюсь, в Союзе цыган без пулемёта рассматривал.

– Конечно без… И, кстати, очень даже жалко, что невооруженным глазом. Уж очень бы их там поубавилось. Особенно в родном Николаеве…

– Да ладно тебе, герой, сначала с «духами» разберись. А вот скажи, хоть про «духов», хоть про цыган… ты хотя бы парочку из них в одинаковой одежде видел?

– Вот это уж точно нет.

– А десятка два в униформе?

– Шутишь, Михалыч…

– Шутят, когда весело. А здесь весело, только когда обдолбишься. На-ка бинокль, поразглядывай тех, кому не повезло… А мне и так уже понятно – не «духи» это, Максим.

Шайда взял протянутый ротным бинокль и, чуть помедлив, всё же принялся разглядывать тела, неподвижно и беспорядочно лежавшие в низине. Цвета чудовищно искажались, но чтобы хоть что-то понять, они не требовались вовсе. Достаточно было двух. Чёрного и белого.

– Ни хрена себе! – вырвалось у него непроизвольно. – Да они же все в одинаковом камуфляже!

– А я – всё себе, – откликнулся ротный. – Ладно, хватит пулеотвод изображать. Вижу, уже даже до тебя дошло, что это никакой не караван. Что меркуешь-то?

– Михалыч, а может, американцы… Может, все-таки надумали повоевать?

– Может, и надумали. Только не янки это. Я звук ихних эм-шестнадцатых и вусмерть пьяный различу. А тут… И темп стрельбы не тот. И пули какие-то… Не так поют. Не такие злые, что ли. Как бы уставшие… Потом тактика… Нет, точно не янки. – Ничепорчук взял из рук замолчавшего Макса бинокль. Весь ушёл во взгляд. – И не «духи». Тут уж точно никаких сомнений. На голове хоть и намотано, а вот не чалма это. Тем более – чалма в камуфляже?! Шутишь. Это, дружище, было бы ещё круче, чем халаты с погонами… Или показ мод «Душман-85». Да только мы, Макс, не на подиуме, а хрен знает где. У чёрта в заднице, где даже луна, хоть и враг, а всё же радостно.

– Да мало ли там в Пакистане ошивается всяких уродов, небось со всего мира послетались в войнушку поиграть…

– Стоп. Это ж не чалма… Ма-акс… Каски это. Точно! Каски, только камуфляжем закрыты… Всё! Хватит голову ломать, на это пуль достаточно летает. Значит слушай… Берёшь Гурманчука и Уманского…

– Этого отмороженного? – поморщился Шайда.

– Ничего, оттает… И как змеи между камнями. Пока эти «неопознанные стреляющие объекты» не опомнились… «Языка» мне доставите. Мёртвые – они ведь тоже о многом рассказать могут.