Вечный союз
Шрифт:
— Твои слова звучат не очень оптимистично, — негромко отозвался Винсент.
— Да ладно. Поставь перед инженером задачу, снабди его хорошими инструментами, дай немного времени, и он ее решит. А я ведь настоящий инженер, Винсент. Полковник дал мне работу, и, черт побери, я ее сделаю. А военная стратегия, битвы — это его дело. И твое, конечно.
— Хотел бы я поменяться с тобой местами, — глухо произнес Винсент.
Чак посмотрел на юношу и расхохотался:
— Ты не понимаешь, о чем говоришь! У меня осталось шесть дней, чтобы закончить постройку броненосцев. На каждом корабле будет по
— А ты давно в Тридцать пятом? — вдруг поинтересовался Винсент.
— С шестьдесят второго. Господи, мои родители такой хай подняли…
— Ты ведь учился на инженера. Почему же ты не пошел в инженерные войска? Получил бы офицерское звание.
Фергюсон замотал головой:
— Мой лучший друг, Фрэнк Смит, собрался записаться в Тридцать пятый и все уши прожужжал мне насчет того, что я не увижу настоящего дела, если пойду в инженерные войска. — Так ты хотел драться?
— Конечно, а ты нет? Дьявол, все вокруг говорят, что ты лучший солдат в армии!
Винсент грустно покачал головой.
— И ты записался в Тридцать пятый?
— Перед Антьетамом, так же как и полковник. С тех пор участвовал во всех битвах, хотя я много болел и полковник постоянно уговаривал меня перейти на работу в тылу.
— Почему же ты отказывался?
— Потому что мятежники убили Фрэнка, — тихо ответил Чак. — Он и пяти минут не прожил в своем первом бою, на Антиетаме. — Фергюсон немного помолчал. — Мне нравилось убивать мятежников, — закончил он. — По крайней мере мне так казалось.
Чак пристально посмотрел на Винсента. Лицо юноши все еще было рябым и опухшим, но постепенно приходило в норму.
— Тебя что-то беспокоит, Винсент? — осторожно спросил Чак.
Тот не ответил.
— Я слышал, что ты выпустил шесть пуль в мерка уже после того, как он был мертв, — наконец осторожно заметил Фергюсон.
— Мне это понравилось, — поднял голову Винсент, и его глаза засверкали. — Смотреть, как пули вонзаются в него, как дергается его тело. Мне начинает казаться, что нет никакого Бога, что все мы по природе своей убийцы, а то, чему меня учили всю жизнь, — чепуха.
Он вздохнул. Он все-таки произнес эти слова, которые не мог заставить себя сказать Эндрю или Эмилу. После того боя Дмитрий смотрел на него как-то странно, как обеспокоенный отец. Они все не понимали его. Винсент едва знал Фергюсона, может, поэтому ему было легче с ним разговаривать.
Лицо Чака выражало печаль.
— Я не брал в руки оружие с тех пор, как мы здесь оказались, — сказал он, — кроме того последнего боя на площади, когда мы решили, что все пропало. Мне сказали, что я слишком ценен, чтобы подставлять себя под стрелы или пули. Ты справишься со своей бедой, Винсент.
— А ты справился?
Фергюсон огляделся. Вокруг вовсю кипела работа.
— Я нашел для себя другое занятие и другую цель, — тихо произнес он.
— Мне не нужно ничего другого, — голос Винсента заледенел. — Мне казалось, что с этим покончено. Я даже сказал Эндрю, что больше
не хочу воевать. Но когда я увидел этого мерка, ярость просто вырвалась из меня. И я предвкушаю тот день, когда это чувство охватит меня снова.На губах Винсента заиграла улыбка.
«В этом последнем бою он свихнулся», — содрогнувшись подумал Чак.
Григорий остановил коня на вершине невысокого, покрытого травой холма. Спешившись с Меркурия, он закряхтел — болела каждая клеточка его тела.
Закрыв ладонью глаза от солнца, юноша посмотрел на север. Вдали виднелись недавно оставленные им холмы, покрытые лесом, и он страстно пожелал вернуться туда, чтобы, вдыхая дурманящий аромат хвои, укрыться от палящего солнца в тени высоких сосен. Потянувшись за бурдюком, он отцепил его от седла и поднес к морде Меркурия.
Далеко ли до цели? Три дня Григорий ехал окраиной леса. Однажды он заметил дюжину всадников верхом на огромных битюгах, ехавших по степи в нескольких милях от него.
Три последних дня линия горизонта была освещена множеством огней, горящих на расстоянии пары миль один от другого. «Проклятые ублюдки поджигают железную дорогу», — мрачно подумал Григорий. Вчера он вброд перешел верховья реки Пенобскот и видел на этом берегу следы лошадиных копыт. Не за ним ли они охотятся? Но сегодня утром юноша уже не увидел огней на краю горизонта; должно быть, они были уже вне поля его видимости. Теперь настала пора поворачивать на юго-запад и возвращаться к железной дороге, а потом во весь опор нестись до ближайшей цистерны с водой. Несомненно, она будет охраняться и там будет телеграфист, который сможет отправить послание в Суздаль.
— Поехали дальше, дружок, — произнес Григорий, отнимая бурдюк от морды Меркурия. Конь протестующе заржал, требуя, чтобы ему дали еще воды. Юноша рассмеялся, достал из седельной сумки яблоко и предложил его своему четвероногому спутнику, который был полностью удовлетворен таким исходом дела.
То, что полковник доверил ему своего коня, Григорий считал такой же честью, как и то, что Эндрю вообще выбрал именно его, чтобы доставить по назначению важнейшее послание. Ясное дело, после такого задания он получит повышение.
Приторочив бурдюк к седлу, Суздалец забрался на коня и издал болезненный стон, вновь почувствовав под собой кожаное седло.
— Трогайся.
Григорий продолжал свое путешествие по бескрайней степи. Его голова была низко опущена, он устало покачивался в седле, не обращая внимания на пологие спуски и невысокие подъемы, попадающиеся у него на пути.
Что-то ударило его в бок, но боли он не почувствовал.
Меркурий громко заржал и перешел на галоп.
Григорий попытался вздохнуть, но у него ничего не получилось.
Раздался щелчок, и он увидел дымок, поднимавшийся из травы.
«Меня подстрелили, — с ужасом подумал он. — Милостивый Кесус, меня подстрелили!»
И в этот момент пришла ослепляющая боль, при каждом шаге Меркурия невидимый кинжал вонзался ему в сердце.
Григорий бросил взгляд налево и увидел, как из высокой травы вырастают два всадника, галопом несущиеся прямо на него.
«Они подстрелили меня!»
Юноша схватился за бок и поднес руку к глазам. С его пальцев стекала кровь.