Ведь я еще жива
Шрифт:
– Хороший человек?
– Кто? – поразился охранник, словно детектив сказал что-то совсем нелепое.
– Да подруга эта.
– Грушицкая она.
– Э-э… И что?
– А то. Жена Грушицкого, значит.
Алексей кивнул в ответ, будто это что-то ему пояснило. На самом же деле ровно ничего. Видимо, Грушицкий этот важный человек в поселке, вот охранник и приседает…
Он свернул на вторую улицу и вдруг вспомнил. Эта фамилия, Грушицкий, не так давно стала мелькать в прессе – человек уже не первой молодости, где он раньше был, чем занимался?
Мелькала фамилия хоть и не часто, но зато в солидном контексте, солиднее некуда. Там что-то возглавил,
Воображение Киса уже нарисовало портрет голенастой малолетки-модельки-блондинки, которая зовет мужа «папиком» и изменяет ему с плечистым телохранителем, пока «папик» зарабатывает бабки ей на очередной бриллиантик. Образ этот был хоть и собирательным, и пародийным, но удивительно точным. Алексей имел опыт общения с «образом», и его воображение знало, что рисовало.
…Он ошибся. Причем тотально! Супруга Грушицкого не была ни моделькой, ни блондинкой, ни малолеткой. Перед ним стояла высокая, крупная женщина лет сорока. Впрочем, ее крупность вполне могла оказаться зрительно преувеличенной широкими брюками и широкой же клетчатой рубахой. На ногах у нее были резиновые боты, заляпанные свежей землей, а голову перетягивала косынка… или это нужно называть «бандана»? Как правильно в наше время называть платок на голове? Зависит ли слово от того, кому принадлежит голова – женщине или мужчине? Или зависит от того, как сильно косынка надвинута на лоб? Или от узора на ткани? В васильках – косынка, а с индейским орнаментом – бандана?
Чудеса. Язык наш, может, и велик, и могуч, но отдельные его носители как-то не очень…
А может, это вовсе и не супруга олигарха?
– Елена Васильевна Грушицкая?
– Она самая. – Женщина вытерла лоб тыльной, чистой стороной кисти, так как ладони ее были в земле. – Чем могу быть полезна?
– Я частный детектив. – Алексей показал удостоверение. – Можете вы уделить мне минут двадцать?
В глазах ее мелькнул огонек любопытства, но она ничего не спросила, лишь кивнула и пропустила детектива в калитку.
В доме она выдала ему тапки, после чего пригласила пройти в каминную.
– Я пойду руки вымою. В саду возилась, запачкалась. Располагайтесь пока.
Глаза ее были спокойными, умными, а интонация – ровной. Ни кокетства, ни высокомерия, ни игры на публику – словом, никакого проявления желания себя «подать», свойственного успешным женщинам. А брак с олигархом можно, наверное, считать успехом?
Детектив фиксировал первые впечатления, стараясь ничего не упустить: ему требовалось очень быстро принять решение, как себя вести с подругой Насти Тышкевич. В голове у него забрезжила некая идея, и ее осуществление будет теперь полностью зависеть от этой женщины.
– Чем вас угостить? И угостить ли? – спросила она ровно и приветливо, вернувшись.
Грушицкая уже избавилась от широкой клетчатой рубахи, и теперь малиновая футболка не слишком нахально обтягивала ее крутые формы. При всей своей мощи Елена Васильевна была стройна и пропорционально сложена, двигалась легко, с мягкой грацией, присущей крупным представителям семейства кошачьих.
– А какой у меня выбор? – прокатил свой очередной пробный шар детектив: хотел убедиться, что предлагают от души.
– Огромный. Начните со своих предпочтений.
– Крепкий чай.
– Черный, зеленый?
– Черный.
– Есть хотите?
– Хочу.
– Пирожки пойдут? Домашние.
– Сладкие?
– Нет, с мясом с капустой.
– Очень
даже.– Поняла. И с тем и с другим. И можно без хлеба.
Она усмехнулась и ушла на кухню.
Последняя ее фраза несколько озадачила детектива – почему «можно без хлеба»? Пирожки ведь так и так не едят с хлебом…
Пока не забрезжила в его памяти сцена из мульта про Винни-Пуха. Вспомнив, он улыбнулся и быстро подытожил: Грушицкая без ужимок, естественна, быстро сечет и не скрывает этого… И это выражение легкой, незлой иронии, которое сидело где-то в уголках ее глаз, словно подсматривая оттуда за происходящим, – оно тоже нравилось детективу.
Вскоре Елена Васильевна вернулась с подносом, уставленным чашками и тарелками. Принесла сама – прислуги на «подай-принеси» не держит, барыню не играет, – примечал Кис.
Они расположились друг против друга в креслах. Когда чай был разлит по чашкам, а пирожки уже почти съедены, и хозяйка при этом не задала ни одного вопроса, Кис приступил к делу.
– Я хотел бы поговорить о вашей соседке и подруге, Анастасии Тышкевич.
– Кто вас послал?
– Никто, если вы предполагаете, что кто-то решил пошпионить за ней.
– Тогда чем вызван ваш интерес?
– Мне кажется, что она нуждается в помощи.
– В таком случае кто вы ей, чтобы помогать?
Правомерный вопрос. Кис его бы и сам задал.
– У меня есть ассистент. Он влюблен в Кристину, дочку Анас…
– Я знаю, кто такая Кристина. Она раньше, когда жила с мамой, бывала у меня в доме так же часто, как и Настена.
В голосе ее послышалось тепло. Еще очко, отметил детектив. Личные дружеские отношения Елены Васильевны с Криской очень помогут в деле.
– Вы действительно близкие подруги с Настей?
– Тавтология, господин детектив. Подруги только и могут быть действительно близкими. Неблизкие называются приятельницами.
И снова очко. Кто ясно мыслит, тот ясно излагает, как известно. Елена Грушицкая нравилась ему все больше.
Кроме того, детективу отчего-то импонировало, что она до сих пор не спросила его, что с Настей. Сомнений нет, вопрос абсолютно легитимный, и даже не слишком близкий человек его бы уже задал. Сдержанность этой женщины объяснялась какими-то глубинными чертами ее характера, которые Алексей с ходу назвать бы не смог, но точно знал, что она понимала: детектив присматривается к ней, – и не торопила его.
Вердикт: он скажет ей правду.
– Тем лучше, Елена Васильевна, – произнес он. – В таком случае я могу вам доверять. У меня есть серьезные основания подозревать, что ваша подруга, Настя Тышкевич, попала в очень неприятную историю…
И по тому, как изменилось ее лицо, – ни паники, ни любопытства, просто оно собралось, стало жестче, – он понял, что не ошибся в своих впечатлениях. Это настоящая подруга.
…Он рассказал Елене Грушицкой практически все. Намеренно не стал опускать детали, хотя мог бы, к примеру, не вдаваться в подробности отношений Игоря и Кристины. Но он интуитивно чувствовал, что Грушицкая, со своей стороны, доверится детективу только при полной его честности. А честность обеспечивалась подробностью. Такой вот психологический эффект, – и Кис отлично знал, как он работает. Можно сказать человеку, которому ты обещал и не позвонил: «Я был занят». Имеешь, в принципе, право не распространяться о своих делах! Но у человека непременно останется ощущение, что ты им просто пренебрег. Зато вот если ты скажешь, к примеру: «Извини, старина, меня прихватил понос, и я просидел весь день в туалете…» – то человек тебе не только поверит, но и обижаться не станет, и даже, напротив, посочувствует!