Веда. Постижение Руси. Начало XXI века

И первый раз я заплакал так сильно и горько.

Я опустил свое тело в ледяную воду Байкала, но тело все равно продолжало рыдать.

У моей лилии был бутон, и я сейчас взглянул на нее после церемонии — он раскрылся, на третий день стояния в бутылке на солнцепеке и он раскрылся. Да так гармонично: три лепестка завернулись вверх, а три припущены вниз. Она как бы хочет показать себя во всей красе и в то же время не­множко стесняется.

__ пусть озеро неслышно напевает

Парящий вектр движениям моим.

Я вновь и вновь лишь благодарность излучаю

Врагам возлюбленным моим.

Пусть феникс синим пламенем едино

Возносит суть тончайшую мою

К престолам, где так тихо —

глаголет истина, сплетая—

Судьбу счастливую—, но чью?...

Пусть будет тайной до поры.

Дракона светлого лучи

Туман бессмысленных метаний

Разгонят по равнинам тишины

И озарится пик вершины

До времени не ведомой горы

Пусть это будет нам во благо:

Огонь, вода, земля и небо —

Созвездие играющих стихий —

Придет к тебе...

Ты не отвергни,

Войди в игру и успокоишь сон,

Когда увидишь...

Что пред тобой был только Он.

Дневник по Байкалу писался сразу, на месте, поэтому в нем сохранен энергетический фон пребывания в Там. Его лучше просто прочесть на одном дыхании, а потом запарить хороший зеленый чай из свежих почек и листочков и снова погрузиться в энергетический фон прочитанного.

Когда я работал на заводе в смену, я провел экспери­мент на одном аппаратчике. Это была более-менее спокойная ночная смена. Я посадил его в своей мастерской. Оставил ему термос с кипятком, чайник глиняный, зеленый хороший чай, пиалу и объяснил вкратце как вести индивидуальную чайную церемонию. Ты, говорю, читай не спеша и подливай кипятку в чайничек, прочел пару абзацев — отпил из пиалы пару глоточков. Часика через два зашел на него посмотреть. Сидит. Сидит где-то. Посмотрел на меня глазами «доброго старца» и говорит: «Ты чего-то со мной сделал». Через час он был уже в норме — вернулся.

Следующая тема — это перевал Шумак, через который я так и не перевалил. Это то место, на которое меня навел «разгильдяй» Денис. Фон там совсем другой, но техника чтения подойдет та же.

Перевал Шумак

19 -й лунный день. Четверг. 15.06.2006.

Приземлился на святую, чистую байкальскую землю. Честно говоря, моя ясно поставленная цель, но смутно осмысленная, меня напрочь лишила покоя. Поэтому состоя­ние легкого замешательства, в согласии с внутренним сопро­тивлением окружающей среде, не дали мне выйти на Байкал и свершить по нормальному омовение. Я просто как нор­мальная, всем обеспокоенная женщина, сиганул на вокзал. Дело шло к полудню, поэтому все автобусы и маршрутки уже уехали по местам своего назначения, и я был в еще большем замешательстве. Наконец, ко мне подходит, в силу каких-то обстоятельств зависший в этом пустом месте, так­сист. Как обычно начинает сходу ломить цену. Договарива­емся где-то на середине. Заезжаем на железнодорожный вокзал, забираем еще одну попутчицу. Я наблюдаю за зна­ками. Вроде бы все — то. Номер машины «834» = 15 = 6, 15=555. Хорошее число, да и к тому же совпадает с числом дня. А попутчица, дипломированная журналистка из нашего ТГУ, едет в свою богом забытую деревню — домой. По ходу я изъясняюсь, что я хочу. И таксист, и дипломирован­ная журналистка (чистая бурятка) меня прекрасно понима­ют. Мало того, что объясняют все по порядку, начинают еще и не по мелочи грузить о том, где у них тут «чё, как и поче­му». Оказывается, у них тут очень много «чё». Настолько много, что я даже теряюсь в ментальном построении своего дальнейшего маршрута. Но вовремя беру себя в руки и ре­шаюсь, несмотря на все красоты мира, сосредоточенные в этой немаленькой горной долине, следовать только своей цели. Для этого я снова вступаю в прения с таксистом по поводу дальнейшего маршрута, и особенно расценок. Хоть и победила дружба, но выложил я не мало. Таксист, во- первых, бывший прапорщик, а, во-вторых, родом из Одес­сы. Но, в целом, несмотря на все это — мужик он нормаль­ный, меня он тоже правильно понял. Нарассказывал он мне по дороге целый мешок историй, маршрутов, мест силы, и, в общем, обо всех мировых благах этой долины. Довез он меня до самой конечной точки перед восхождением. Это ме­сто у бурятов называется дацан. Ярко выкрашенный забор, за ним обычные бытовые постройки и в центре белая буд­дийская ступка. Здесь кучкуются буряты. Тут место, где проходят туристы, и где местный бурятский эгрегор пытает­ся поживиться по полной программе. Вроде дацан, но место неприятное, лично для меня. Тут и непросыхающие старики тусуются, и бурятская братва ищет, чем поживиться. Со всеми ними я стараюсь говорить почтительно и коротко. Со­вершаю ритуал поклонения ступке, как я его понимаю (так требует местный эгрегор). Начинаются липкие вопросы- допросы бурятских аксакалов. Нехотя вступаю в спор с од­ним борзеньким пареньком по поводу веры. Тут правда меня выручила какая-то женщина бурятка, говорит, что она виде­ла, как я молился, и сказала, что я «больше ихнего» пони­маю в этом. Видно было, что она у них какая-то значимая особа. Так я прорвался сквозь нижние инфернальные слои местного эгрегора. Прорваться-то прорвался, но карты так нигде и не надыбал. Один славный паренек бурят в нормально-пьяном состоянии докатил меня на старом «Вос­ходе» по дороге вверх насколько мог, и там полчаса объяс­нял мне, с трудом находя нужные слова, как мне добраться до нужного мне места. Не сказать, что я все понял, но что совсем ничего не понял, я тоже сказать не могу. Мы с ним вместе даже карту маршрута составили. Он с восхищением сказал, что я грамотный парень. Я ему дал сто рублей, а он, поскольку был местный травник, отсыпал мне какой-то местной полезной травы. Так я обрел полную самостоятель­ность на пути достижения моей цели. Пройдя по выверен­ному маршруту пару часов, я понял, что я заплутал. И за­плутал как-то очень странно, какая-то даже паника в меня проникла. Но через пару часов я все-таки вырулил на преж­нюю дорогу с именем Всевышнего на устах. Да, именно эта мантра «Всевышний» вновь включилась сама и уже не вы­ключалась до первых благоприятных обстоятельств, где я сполна мог наслаждаться всеми благами этой мощнейшей мантры. Но вот ведь парадокс. Я не могу ее включить никак иначе, кроме как в критических ситуациях. У меня ведь, как у хранителя своей традиции, своя мантра. Но моя мантра работает именно, когда я работаю со структурами моих духо-душевных целей. А имя Всевышнего торжественно гремит над любой ситуацией, еще раз доказывая, кто на земле истинный хозяин. От этой мантры возникает тугая мощная вибрация, и после значительного ее повторения воз­никает ясное и четкое виденье тела Всевышнего. Его тело предстает как сама жизнь и жизненная субстанция, напол­няющая эту землю и благословляющая ее. Тело Всевышнего предстает как сияющая радостью, светом и золотым теплом цель всей жизни, но вот только вся вереница земной жизни стоит где-то далеко в начале на пути к этой всеисполняющей цели. И земля находится в каком-то примитивно забытом, замороженном состоянии. Здесь все как-то случайно и зыб­ко, а во Всевышнем все вечно и твердо. В общем, как всегда, только благодаря тому, что я заблудился на ровном месте и у меня не было воды, и я буквально усыхал от жажды, я имел полное право повторять эту мантру, и на границе обе­зумевшего человеческого сознания обезвоженного организ­ма и изобильных миров Всевышнего, я имел полное право созерцать могущество Всевышнего как на земле, так и на небе нашей родной солнечной системы. Ну, а потом — все последствия не замедлили проявиться. На исходе всех сил я открываю приличное местечко, немножко грязноватое, но, тем не менее, обнаруживаю тропинку в сторонке. Бросаю рюкзак и бегу по тропе, не знаю, сколько бежал, но выбе­жал на горную речку. И снова прилив благодати, такой, что и, вроде, как и воды не надо, а просто быть во всем этом. Но я понимаю, что здесь я обычный землянин и более положен­ного мне вкушать нельзя. Побрел обратно осматривать ме­сто, чтобы ставить палатку, потому как солнце уже на зака­те. Я просканировал место своим лучевым вниманием и вы­делил в пространстве место, где будет стоять палатка, и где будет мое дхуни. Как только я собрался раскладываться, из лесу вдруг вынырнуло второе благословление Всевышнего — московский йог. Интересно было видеть со стороны эту встречу. Как будто какое-то взаимное притяжение на этой земле, в горах, верно и точно отработало. Две волны на близких диапазонах, способные дополнить друг друга. Именно здесь в горах, когда полный «несезон», и никто сюда еще нос свой не совал, пришли два йога и встретились. Один, вроде как, точно знает, чего здесь хочет, другой, вро­де как, просто в свободный временной зазор залетел испол­нить свою десятилетнюю мечту. Высокий, худощавый, крепкий парень с очень живым и широким умом. Вполне преуспевающий специалист — строитель из Москвы, инте­ресующийся йогой в силу склада своего ума глубоко и осно­вательно. В силу склада его ума, он говорил очень много, но очень искренне и хорошо. Я ему не мешал, только изредка подковыривал, чтобы он сильно не расслаблялся. А так, в общем, я только создавал ему пространство для углубленно­го осознания и пересмотра своих позиций. Он очень легко настраивался на это пространство и очень хорошо отрабаты­вал. Его дыхание становилось глубоким и интенсивным. Я ему предлагал матэ, он трижды брал в руки калебас и все три подхода он внутренне делал так, как я внешне обучал ребят. Он был весь как с иголочки, экипировка — супер, и разнообразие предметов удивляло, и вес был раза в 1,5 меньше моего. Разумеется, о камерах и цифровых фотоап­паратах лучших моделей я и не говорю. Он на день раньше прошел тот маршрут, по которому я должен был идти, и он спускался, а я поднимался. Он мне вытащил кучу карт, книг с описанием данного места. Вытащил фотоаппарат и камеру, чтобы показать все запечатленное. Этот совершенный па­рень дал мне полное представление о том, что там наверху. Потом он стал мне отдавать свои продукты, в том числе и йоговский чай, который он купил на йоговском семинаре, с которого он и сиганул в горы. С ним было как-то легко и весело. Что самое удивительное, он меня абсолютно не на­прягал, даже не смотря на то, что он много говорил. Но, в принципе, он не просто говорил, он просто осознавал вслух. Шел чистый поток осмысления, который совершенно не портил пространство, а даже как-то еще по-своему ожив­лял. Он мне отдал карту, поставил на ней свои отметки. И когда на следующие утро мы стали расставаться, он — что­бы спускаться вниз, я — чтобы карабкаться вверх, я вдруг почувствовал, что это была знаковая встреча. И при всем том, что я всегда с удовольствием расстаюсь с людьми и с облегчением вздыхаю, тут же все наоборот. Нет, я легко его выпустил из своего сознания, но в сознании остался какой- то ясный и чистый свет-след, который говорил, что я рас­стался с каким-то очень близким мне человеком. Это редко. Я просто сам этому удивился. Странно, но в обычной жизни мы бы с ним никогда не пересеклись. Он достаточно долго занимался у А. Медведева по шоу-дао, и даже в какой-то мере считал себя даосом, долго занимался и у Рябко (рус­ский стиль боя) — не менее авторитетный, чем Кадочников, Белов (учитель славяно-горицкой борьбы) и А. А. Андреев. На йоговский семинар он притянулся к Шри Шри Рави Шанкару. Этот путь сейчас у нас широко распространен. Но все это неважно, просто это тот уровень, на котором он может балансировать в этой жизни, к тому же ему прихо­дится серьезно вертеться в Москве, и, я думаю, он делал лучший выбор, находясь в тех обстоятельствах, которые да­ровала ему судьба. В Москву он вырвался из Архангельска, там его родина. Достигнув многого в Москве, он теперь ду­мает о полной перемене жизни. Перейти на другую работу, связанную с внутренним развитием и перебраться куда- нибудь сюда на восток: Иркутск, У\ан-удэ. Когда он об этом говорил, то говорил основательно, за его словами чув­ствовалось чистое намерение, базирующиеся на четком осмыслении плана собственной жизни и фундаментальных построениях. В его жизни все четко и все простроено. И те­перь в своем развитии он вышел к вратам. Он крепко стоит на ногах и осмысливает свой следующий шаг. И я надеюсь, что его следующий шаг будет отличаться особой простроен- ностью и уверенностью, базирующийся именно на непре­рывной логике.

20-й лунный день. Пятница. 16.06.2006.

В общем, йог мой долго собирался и как всегда мно­го говорил, но я даже его уже не подтрунивал, как-то было видно, что ему сложно собираться, а ведь он мог не успеть добежать до автобуса. Его сознание как-то подсознательно его тормозило. И он, вдруг, как-то встрепенулся от мысли: «А давай я тебе фотки вышлю». Он к этому моменту уже со мной сфотографировался в походных условиях и даже заснял на камеру, но так очень корректно, вскользь, мол, вот мы с Виталиком и т.д., и т.п., так завершается мой по­ход. Короче расстались. У меня теперь была карта и полное представление о пути. И я побрел, не спеша, сосредоточив­шись на том ярком свете-следе, который мягким огнем горел в моей груди после встречи с йогом. Но я потихоньку свой диапазон чувств и мыслей стал перестраивать на свои цели и задачи. Мои цели и задачи не были чисто физическими: типа дойти досюда, подняться туда, преодолеть это. Нет, это, скорее, был повод — найти озеро и дойти до него. Я по­нимал, что здесь может быть все, что угодно, и здесь я дол­жен взять то, что невозможно взять, будучи среди людей. Я шел за осознанием, за осознанием того измерения, которое здесь невозможно. Нет, я не хочу сказать, что подняться, будучи среди людей, невозможно. Возможно, и еще как. Но только сложно вырваться из этого диапазона, слишком сильна инерция человеческой массы. Сложно вынырнуть из всеобщего потока, чтобы взглянуть на него со стороны. В этом глобальном человечнике сложно двигаться по-своему, и если, вдруг, удается, то все равно жутко ограничен в телод­вижениях, ибо эта глобальная машина, в которой все винти­ки, начинает на тебя очень косо смотреть, очень косо. Ну и, соответственно, телодвижения становятся очень плавные и обтекаемые, подспудные и незаметные. Такие подспудные, что самому нелегко бывает оценить объективно сделанное. Поэтому, чтобы глубже понять вселенную, созданную на материале человеческого диапазона бытия, я отправляюсь в какой-нибудь эгрегор, в котором я наблюдаю развитие каких-либо энергий в человечнике, либо развитие собствен­ных энергий на материале взаимодействия с эгрегорным пространством. Так я выверяю вектор собственного духа и погоду в психосфере земли заодно узнаю. Вообще, если честно говорить, то энергии развивают мой дух. Я лишь, как солдат в разведке, который предоставлен на длительное время разведки самому себе. Так вот, данная вылазка более имела отношение к другому диапазону, касающемуся лично моего духовного развития. Я должен был сделать следую­щий шаг в выстраивании своей вертикали, добрав необхо­димый компонент. Горы, и камни в том числе, дают необхо­димую чистоту и частоту пространства для более стойкой и проникающей концентрации. К тому же разные горы имеют разное энергетическое и стратегическое назначение в про- стройке духовной вертикали. Немножко отвлекусь в сторо­ну терминологии, что именно я подразумеваю под термином «духовный» и «духовная вертикаль». Если дух принять за единицу самой верхней инстанции, которая преследует свои цели, создавая весь тварный мир, то индивидуальный дух создает определенный вихрь с определенным вектором вну­три большого творения. Творение в творении. Так вот, вы­страивание вертикали духа — это выстраивание в разных энергетических пластах и мирах единое тело — проводник, поляризованный на цели духа. Естественно, что дух — это залог счастья, бессмертья и сосредоточения высших цен­ностей. Если эту вертикаль не выстраивать, то конгломерат энергий выстраивается по законам горизонтальных энер­гий в пищу земным и наземным эгрегорам. Ибо тогда они подстраивают энергию индивидуальностей, порожденных духовной необходимостью, под свои нужды. Я думаю, что это тоже ход, но это эволюционный ход эгрегоров, где инди­видуальность человека — это всего лишь топливо. Участвуя в эволюции эгрегоров в качестве топлива, он естественно эволюционирует и сам. Как, например, эволюционирует дух металла, когда человек его использует в качестве материала. Но, если у человека зародилась вдруг мысль о том, что все вокруг как-то не соответствует тому, что у него там глубоко зреет в свете его сердца, и он уже не может примириться с ходом вещей, то он уже кандидат на духовное пробуждение. А далее куча испытаний на прочность, и пройдя их все и сохранив приверженность внутреннему, человек, наконец, становится твердо убежден, что его внутреннее — это не иллюзия, а вполне конкретная сила, которая может даже и управлять судьбой, то есть менять ее ход и течение при усло­вии, что человек твердый приверженец своих ценностей.

И вот, после этого, когда он это уже осознал, он начи­нает эту силу осваивать, переходить на ее, так сказать, диа­пазон. Он уже тогда — человек не эгрегорный, а, если по­везет и выживет, двигающий эгрегорами. Почему повезет? Просто слишком много существ и сущностей эгрегориаль- ного плана будут не по мелочи пытаться раздавить его «по­рочное» самосознание. Ведь, начиная осваивать свои вну­тренние силы, свой потенциал, человек может наворотить, что угодно. Ведь, осознав свои внутренние силы, степень бакалавра жизни ему с неба на голову не падает, и он не ста­новится от этого Лао Цзы. Всем этим ему придется стать, чтобы остаться в живых, будучи приверженцем внутреннего и активным сторонником пробуждения своего внутреннего потенциала. В общем, наваливается куча требований к тех­ническим данным самого проводника духа.

Вот примерно по таким соображениям выстраиваются планы на последующий «хадж». Должна быть взята опре­деленная сила или выкристаллизоваться определенная грань, которая станет необходимым компонентом для сле­дующего телодвижения. Поэтому я медленно поднимался в гору, отмечая все те детали, о которых мне рассказывал йог. После чего я сделал заключение, что я иду верным путем, и это меня радовало. Вверху на высокогорье, где лес уже не так высок, и много деревьев валяется вывороченных с кор­нем от гуляющих в горах ветров, на развилке я встретил еще одного нестандартного человека. Он мне сразу же не понра­вился, и мне захотелось пройти мимо, но этикет обязывает.

Я снял рюкзак, присел рядом с ним на скамейке за столи­ком. Это был оборудованный привал. У него название «Раз­вилка», и здесь поблизости два озера. Дяденька тут сидел уже не первый день. Он бедный заболел, у него температу­ра, как он сказал: «Из меня выходит город». Когда он гово­рил, было такое ощущение, что на тебя навешивают каких- то пиявок. Рассказал о том, как в 2000-м году через перевал в конце июля народ обратно ломился. Был самый сезон, и за перевалом на культовых источниках было пик народу. И тут налетел циклон, и вода падала стеной несколько дней под­ряд так, что стало все затапливать. Народ кинулся назад через перевал. Ну, а там ледяной ветер, вот и вывозили тру­пы на вертолетах. Когда он повесил на меня еще и эту пияв­ку, я подумал, что хватит. Я встал и пошел. Очень медленно пошел, так, чтобы случайно резко пиявкой не зацепиться за какую-нибудь корягу. Я пока шел, их медленно давил. В общем, дошел я до определенной границы, где еще был лес, ну а дальше уже чуть выше ущелье и плато. Был уже вечер, и я понял, что надо притормозиться. Посидеть, покумекать, покалебасить. Кстати, матэ меня здесь очень выручало, главное, что воду кипятить не надо. Сел, по-быстрому раз­вел бодягу и сидишь, на скорую руку кумекаешь. Процесс в организме с первых же двух «затяжек» начинает бродить, все кривые места расправляться, все вдавленные выдавли­ваться. Чай, он больше подходит для просветленных раз­мышлений. А матэ сразу восстанавливает дух, в смысле астрально-эфирные силы, тот самый фундамент, без кото­рого про человека говорят: «Пал духом». А здесь в горах пасть духом — это конец. Тем более, что расход того самого духа — повышен. Уже само трение собственным телом об огромные суровые тела горных стихий требует огромного внутреннего напряжения. В общем, матэ незаменим для бы­строго восхождения. Все это время небо было серое, погода начала портиться с того самого момента, как мы встретились с йогом. Иногда покрапывал дождик. Ветра особого не было, но как-то небо непонятно крутило и вертело. Пока я калебасил, мимо поднимались буряты на конях, они их пере­водили на верхние пастбища. Как мне говорил мой таксист Костя, не бойся ни волка, ни медведя, бойся пьяного бурята. Эти вроде были еще трезвые. Но все равно говорил я с ними коротко. Вообще, это была уже не первая встреча с этими наездниками. С туристами у них самые разные отношения, все зависит от степени их трезвости. Если они совсем трез­вые, то с ними можно поговорить на общечеловеческие темы, если они слишком долго трезвые, то они злые, им спирт подавай. Если подвыпившие, то давай бороться. Если совсем пьяные, то тут уж сам думай, что с такими делать. Костя говорил, что хороший удар в голову иногда действует неожиданно хорошо и всё успокаивается. Но я уже, навер­ное, далек от таких способов. Хотя тело по привычке из­рядно напрягается, и пальцы начинают нервно сканировать пространство. Но мой здравый дух обычно побеждает, и ре­шает все на иных уровнях. Пока калебасил с неба непонятно как упал ветер, так, что деревья никак не удержали его, а потом пошел дождь. Я расставил палатку и решил, что оста­нусь до завтра, а завтра посмотрим, что с погодой будет. Рядом тек ручей, место уже достаточно высокое и все эти культовые места не так уж далеко. В общем, по местополо­жению я и так почти в эпицентре. Особенно я это понял, когда с неба упал ветер. Это был уже не простой ветер. А какой-то страшный. У неба был какой-то ужасный вой и то­тальное движение, от которого никак нельзя закрыться. Он, правда, потом немного стих, но после него вокруг началось какое-то непонятное, настораживающее движение. Все во­круг гудело, выло, стонало, и дождь уже стоял стеной. Я залез в палатку, и пока действие матэ продолжалось, я начал практиковать. В принципе, я стал понимать, что времени мне отпущено мало, и что основное действие, возможно, бу­дет уже сейчас. Тем более что стихии, похоже, решили раз­ыграться не на шутку, что меня ещё более подстегивало к абсолютной концентрации духа. Короче, время уплотни­лось, пространство — разрядилось, по ходу концентрации духа стала ощутима вся вертикаль. Вообще по-хорошему, с этого момента не нужно уже ничего писать, так как в прин­ципе тут-то и было посвящение, проходившее на белом луче. Но просто потом это ведь разворачивалось в последова­тельность переживаний, осмыслений, восприятий, которые связаны неразрывно между собой. Поэтому попробую за­писать просто опорные факты. Вообще перед посвящением нагнетение духа и концентрации всех подконтрольных энер­гий — факт непреложный. Когда достигается полная кон­центрация, то человеческая форма исчезает вообще, и вос­приятию открываются пласты и глубины, которые в обыч­ном режиме не доступны сознанию, так как с таким объемом восприятия сознание, имеющее человеческую форму, кон- фронтировать адекватно не может. И вот в этот момент на­чинается драма испытания клинка духа на прочность, ибо сформированная форма духа в процессе концентрации на­чинает испытывать на себе давление мира напрямую. Все его разрушительные факторы, случайные течения, в том числе и созидательные, но все они в этот момент создают силу потока, который должен сломать отросший стержень. И здесь уже человеческие потуги не спасут. Тут только же­лезное намерение, ковавшееся все предыдущее время, и вы­сокая духовность (то есть, понимание высших смыслов, ибо именно высшие формы придают собственному духу трезвую устойчивость). Тут, как бы восстают все духи, силы, и на­чинают давить. Ну, а силы немелочные, соответствующие данному посвящению. Ибо после этого посвящения ты дол­жен будешь стать владыкой этих сил, конечно, не сразу, а со временем, по ходу разворачивающихся сил посвящения. И владыка сил не какой-то там самовольный выскочка муску­лом играет. А планомерное строительство, только уже с ис­пользованием подчиненных энергий. И, естественно, по плану, утвержденному Главным Архитектором, а к нему тоже еще надо суметь попасть на прием. Все эти вещи будут понятны идущему. В моем случае были включены силы (в качестве испытывающих) соответствующей этнической местности, плюс планетарные, относящиеся к данной части континента. Как мне внизу еще молодой, да красивый бурят сказал: «На Байкале чертей видел?» Я сразу вспомнил тот случай, когда нечто меня всю ночь караулило у палатки в последнюю ночь на Ольхоне. Рычание этого нечто не было похоже ни на одного из известных мне зверюг. И, самое ин­тересное, что мы взаимно сканировали и удерживали во внимании на энергетическом и астральном плане. Физиче­ски я, конечно, сжимал в одной руке нож, а в другой топор, но выглядывать я боялся из палатки, потому что боялся уви­деть реально, что собой представляет это нечто. По массе было ощутимо, что зверюга превосходит меня. Но борьба пошла на астральном плане и как-то, похоже, я Её утомил. Кинуться на палатку она тоже не решилась, пролежала до утра, а я даже слегка дреманул, расслабив тело, но держа руки на инструментах. «Там чертей много» — добавил он. Утром, убедившись, что зверюга ушла, я осмотрел следы возле палатки. Она немного пошкребла своими конечностя­ми, когда ходила вокруг. По этим глубоким бороздам в зем­ле я вообще не мог понять, что собой представляло это чудо. «У нас здесь чертей нет, здесь места чистые» — заключил он. Может быть. Таких зверюг я здесь, действительно, не встречал. И по ночам, кроме блуждающих в поисках спирта бурят, я никого около палатки не ощущал. На их липкие до­просы: кто? куда? зачем? спирт? почему без спирта? Я от­вечал голосом исламского паломника, что я иду по святым местам почитаемого мной Будды. То ли от нотки в голосе, то ли от смыслового содержания, но они сразу отлипали. Так вот, среди наваливающихся сил был этот самый демон бу­рятской нации. Это было полуразобранное вялосущее не­что, которое достаточно сильно контролировало ситуацию внизу (в долине, на материале человеческих существ). При общей массе своего сознания, достаточно невысокоразви­той, бурятам нечего противопоставить этой силе, отчего они пьют, да попрошайничают. Это такая тихая паскуда, лезу­щая через слабых людей. Она распростерлась внизу доли­ны, но сюда она достигала посредством своих подданных — безвольных ребят бурят. Когда моя концентрация уже на­бирала ход, с гор на лошадях спускалась уже знакомая груп­па бурят. Я, не выглядывая из палатки, объяснил им полити­ку своей партии в двух словах. Они мне пожелали удачи. Больше спирт у меня уже никто не просил. Вообще, упоми­ная слово «Будда», я сильно нарушал свою концентрацию. Сюда ввели буддизм, чтобы хоть как-то сохранить народ. Буддизмом здесь не пахнет. Недавно выстроенные ступки выглядят, скорее, как экзотика, чем неотъемлемая часть края. Хотя, без этих ступок, уже совсем было бы мрачно, а так хоть буряты пьют у этих ступок и думают, что они буд­дисты, всё же какая-то культурная направленность. Но, во­обще сама долина и эти горы находятся под мощным лучом — покровом. И здесь легко удерживать концентрацию на правосторонней свастике (символ благополучия в буддиз­ме). Золотая свастика наиболее почитаемый здесь символ на тонком плане.

Далее деструктивные силы влияли и на уровне полуин­фернальных стихиалий, и общечеловеческих стихий. Про­тивостоял всему этому белый луч. Настройка концентрации шла на границе этих двух сил и должна была привести к устойчивому сиянию белого луча. На этот раз посвятителем был сам Шива. Ну, конечно, не сам, но по его лучу и че­рез его живое тело. Форма моего тела света выстраивалась по форме его солнечной ауры. Удивительно, что при такой высокой работе большую роль на начальной стадии концен­трации сыграл талисман с сапфиром — глаз Шивы, кото­рый я осветил, когда было полнолунье — Солнце в рыбах. Заодно и талисман прокачал на еще более мощном лучевом потоке. Когда моё тело света было закреплено, и оно с успе­хом выдержало давление нижних стихиалий и стихий, как на внутреннем плане, так и на внешнем (шквал ветра и дождя не прекращался, вой гор слышался непрерывно), оно под­верглось последнему испытанию — давлению самого луча. Это куда более жесткое испытание, ибо материя луча требу­ет полного отсутствия шероховатостей, и тело света должно быть сформировано полноценно. В общем-то живой, зна­чит, выдержал. Лег в шавасану. Расслабил тело и пустил по­ток более удобоваримых энергий. Потихоньку физическое тело перевел в среднее — пограничное состояние, чтобы оно совсем не развалилось. Ночью немного вздремнул.

21-й лунный день. Суббота. 17.06.2006.

Дождь также льет стеной. К утру заметно похолодало. Вообще, и так было не тепло. Но тут даже Бовин шикарный спальник не справлялся с холодом. Ветер тоже не сбавлял обороты, а, наоборот, потихоньку набирал. Стон гор стано­вился всё тревожнее. Чтобы совсем не смерзнуться и прак­тиковать далее, я решил маленько согреться. Недалеко от палатки тек ручей. Я решил сбегать в него окунуться. Раз­делся догола, чтобы по дождю одежду не мочить. Тем бо­лее что лунный календарь рекомендует в 21-й лунный день практиковать все виды закалки, больше движения и под­ставлять свое тело всем ветрам. Вот я только одной этой мыслью себя и двигал. Выбежал из палатки и увидел уже не ручей, а целую реку, у меня даже такая мысль нехоро­шая затесалась, что обратно я не уйду, поскольку еще не­много, и речка разольется, что её и не переплывешь, поток- то горный. Тело я свое омыл. Скорее в палатку укутывать свои отмороженные конечности. Запарил калебас. Вода еле грелась. Мороз и ветер не давали ей сильно нагреться и быстро остужали. Но всё равно процесс я разогнал. Пару часиков попрактиковал. Основная работа — по переводу и перераспределению сил и энергий тела света. Гармонизация его с физическим. Самому непонятная процедура, больше рефлексии. Состояние в принципе не переводилось, так как место и время ещё не изменились. Да и высшие стихии все больше и больше нагнетали. Мои аурные оболочки от на­пряжения готовы были лопнуть. В конце концов, сверху упал такой порыв ветра, что меня чуть с палаткой не унесло, голос гор стал ужасен. Мне было страшно выглядывать из палатки, но, вроде, отступать было уже некуда, звук бывше­го ручья уже был похож на рокот полноводной горной реки. В общем, мысли у меня поперли всякие разные и совсем не хорошие. Я выглянул наружу, а там уже всё снегом покры­лось, до палатки долетал то снег, то дождь, ветер ледяной. Но речку вроде можно ещё перебежать. Хорошо, что я взял перчатки. Руки в мгновенье отмерзли. Сложился и бежать с мыслью о том, что в 21 -й лунный день надо больше дви­жения. Решил отбежать недалеко, так, чтобы и в лесочке, и к высотам поближе, выбрал тихое и спокойное место, не­подалеку от другой горной речушки. Высота уже не та, и стихиалии такие появились вязкие, рядом болотистая мест­ность, горное болото. Но зато тихо. Место не очень. Долго я боролся с ним. То корни деревьев под землей шуршат, то наваливается какая-то тонко-эфирная сущность. Сон зато яркий и глубокий был.

22-й лунный день. Воскресенье. 18.06.2006.

Но проснулся опять от жуткого холода, воя гор и силь­ного ветра. В общем, суперстихии и сюда дорвались. Понял, что надо совсем бежать. Побежал к ручью, занырнул, но тело уже износилось и не чувствовало никакой благодати. Все сводило просто от холода. Вроде помню, чайку приле­пил и побежал вниз. На ходу отогрелся и заметил, что пра­вая нога плохо ходит — коленный сустав отмерз. Не гнулся. Добрался до того чудика, из которого город выходил. Город из него, действительно, частично вышел. Как-то я к нему добрее стал. Да и он уже на меня не навешивал. Но долго с ним все равно говорить не стал. Побег дальше. Чую, совсем мне плохо. Сознание плывет. Еще внизу я с себя несколько клещей снял, один, вроде как, мне показалось, укусить успел. Думаю, может энцефалит попер. Короче, опять шквал ни­чтожных мыслей, и фигово, и просто фигово, и правая нога еле волочится. Но зато чем ниже, тем теплее, и дождь все мельче. Дошел до стоянки, где мы с йогом ночевали. На­хлынули родные чувства. Когда мне совсем фигово — я осо­бо сентиментален. Присел я на доски, на сухом горючем разогрел воду и заварил чай. Стал думать хорошие мысли. Вот теперь тепло на душе стало. Я спокойно обошел эту по­лянку, погрузился в тепло нашей с йогом встречи, пережил еще раз все это, выделил еще тепла сердца и подумал, что ночевать я здесь не буду, а пойду-ка я дальше. Потому как после теплых мыслей мне как-то лучше стало, и я почувство­вал, что я могу идти дальше, и я пошел. Силился вспомнить, а есть ли там дальше какие-нибудь еще хорошие места, где можно переночевать. После предыдущих двух ночей я особо ощутил, как не очень хорошее место может напрочь разо­брать тело, если только не быть в состоянии воина всю ночь. А ведь так хочется отдохнуть. Восстановить тело. Ассими­лировать опыт. Ну, и просто снять напряжение. На средних высотах, на повороте дороги, близ ручья, открылась доста­точно просторная поляна. Сюда когда-то доезжала техника, лежат запчасти от лесовоза, кабина железная. А так в целом поляна чистая, энергетически просторная. Лучше места мне уже не найти. Выбрал на поляне самое энергетически уют­ное место, поставил палатку. Помылся в ручье. Разложился и сел практиковать. Матэ уже кончилось. Разогнался йо- говским чаем. Штука полезная! Он, похоже, с перцем, жар стал проникать во все уголки тела и отпаривать все скрю­ченные и скорченные места. Я подключил дыхание. Стал настраиваться на золотую свастику долины. Потом нащупал лучи, пронизывающие долину. И перешел на стадию созер­цания светоэнергетической панорамы долины. На закате солнца — это зрелище впечатляющее. Солнце светит из за­вершающего долину цирка, получается, что солнце светит со стороны Гималаев. Здесь это время дарует благо через свет солнца. Очень благоприятная медитация света. В основном все восприятие шло через центр солнечного сплетения. Это основной центр здесь. Затем наступило переходное время, когда солнце стало заходить за горизонт. Это было время медитации Шивы-Ардханаршивары. Вообще, для меня этот Хадж прошел под знаком Шивы. Мне было странно, в прошлый Хадж я шел с мыслью о Шиве, но Шива оказался далеким богом, и Всевышний был центром моего основного сосредоточения. Здесь Всевышний осветил мне путь только вначале и только благодаря первым трудностям. Кстати, в том месте, где я заплутал, там же и сбился с пути йог. Толь­ко у него была карта, и по ней он вышел на русло высохшей реки, а мне пришлось покружиться, да с мантрой Всевыш­него выйти на прежнее место. Всевышний был открыт как отец жизни только в трудные моменты, касающиеся жизни. А далее, все, что касалось практики и посвящения, наконец- то явился Шива. Шива был. Шива был со мной в этих го­рах. И в этот момент перехода дня в ночь явился еще один образ, на который я никогда не имел счастья медитировать — это Ардханаршивара. Мне открылся этот символ как символ двойственности, перехода, как символ единого на границе двух. В этот момент через опять талисман я легко открыл третий глаз и созерцал переход дня в ночь на грани­це неведомого. Потом время Шивы-Ардханаршивары за­кончилось. Опустилась тьма. Все это я созерцал, будучи в палатке. Я не видел всего этого внешними глазами, все эти явления природы я медитировал в состоянии полного едине­ния. Савикальпа самадхи. У меня работала савикальпа. И вот опустилась тьма. Наверное, внешняя тьма, но на духов­ном, то есть, хотел сказать внутреннем плане, синхронно с внешней тьмой опустилась внутренняя тьма.