Веди свой плуг по костям мертвецов

Меня, конечно, навещали, но ничто так не смущает человека, как посещение больного. Ей-богу, не знаешь, как себя вести. Любой разговор в этом неприятном месте получается неестественным и натянутым. Надеюсь, они не в обиде на меня за то, что я их выпроваживала.

Ко мне на кровать часто присаживался дерматолог Али. Он заходил из соседнего отделения и всегда приносил мне зачитанные до дыр газеты. Я рассказывала ему о своем мосте в Сирии (интересно, стоит ли он еще), а Али – о том, как работал с кочевыми племенами в пустыне. О том, что одно время был у них врачом. Перемещался вместе с кочевниками, наблюдал, лечил. Постоянно в движении. Он и сам кочевник. Ни в одной больнице не задерживался дольше двух лет – вдруг что-то начинало его беспокоить, и он искал другую работу, в другом месте. Бросал пациентов – едва те, преодолев всевозможные предубеждения, успевали наконец к нему привыкнуть: в один прекрасный день на двери кабинета появлялась записка, что, мол, доктор Али больше не принимает. Кочевой образ жизни и происхождение, разумеется, заставляли различные спецслужбы проявлять к нему интерес – телефон Али постоянно прослушивается. Так он, во всяком случае, утверждал.

– А у вас есть какие-то свои Недомогания? – спросила я однажды.

Конечно, они у Али имелись. Каждую зиму он впадал в депрессию, а комната в рабочем общежитии, которую выделила ему гмина, только усугубляла меланхолию. У него была одна ценная вещь, которую он приобрел за годы работы, – большая лампа, которая излучала свет, похожий на солнечный, и таким образом должна была подбадривать Али. Вечерами он часто сидел, подставив лицо этому искусственному Солнцу, и мысленно бродил по пустыням Ливии, Сирии, а может Ирака.

Я размышляла о том, каким может быть его Гороскоп. Но чувствовала себя слишком слабой, чтобы заняться расчетами. На этот раз мне в самом деле было худо. С сильной фотоаллергией я лежала в затемненной палате; кожа покраснела, потрескалась, жжение было такое, будто ее терзали крошечные скальпели.

– Вам следует избегать Солнца, – предостерегал меня Али. – Никогда не видел такой кожи, вы просто возданы для жизни в подземелье.

Али смеялся, потому что не в силах был такое вообразить – он, весь обращенный к Солнцу, точно подсолнух. Я же напоминала белый корень цикория, картофельный побег – мне бы провести всю оставшуюся жизнь в котельной.

Я восхищалась тем, что у него – как он утверждал – было ровно столько вещей, сколько нужно, чтобы в любой момент успеть за час сложить их в два чемодана. Я решила этому у него поучиться. Пообещала себе, что начну упражняться, как только выйду из больницы. Рюкзак и ноутбук – этого должно быть достаточно каждому Человеку. Таким образом, куда бы ни забросила Али судьба, он всегда дома.

Этот врач-бродяга напомнил мне, что не стоит слишком задерживаться на одном месте, так что с собственным домом я, очевидно, переборщила. От моего смуглого врача я получила в подарок джалабию – белую рубашку до щиколоток с длинными рукавами и застежкой под горло. Али сказал мне, что белый цвет действует как зеркало и отражает солнечные лучи.

Во второй половине августа мое состояние ухудшилось настолько, что меня перевезли во Вроцлав для обследования, о котором я не слишком задумывалась. Я постоянно находилась в полудреме и беспокойно бредила о своем душистом горошке – следовало бы заняться уже шестым поколением, иначе результаты исследований пропадут, и мы снова будем считать, что не наследуем жизненный опыт, что все уроки тщетны, что мы не в состоянии ничему научиться у истории. Мне снилось, будто я звоню Дэну, но он не отвечает, потому что мои Девочки родили детей, и их множество на полу в сенях и на кухне. Это люди, совершенно новая порода людей, родившихся от Животных. Они еще слепые, еще не прозрели. И еще мне снилось, что я ищу Девочек в большом городе, что все еще надеюсь, и надежды эти напрасны и мучительны.

Однажды во вроцлавской больнице меня навестила Писательница, чтобы любезно подбодрить и осторожно сообщить, что продает свой дом.

– Это уже не то место, что было раньше, – сказала она, протягивая мне блинчики с грибами, гостинец от Агаты.

Рассказывала, что ощущает какую-то вибрацию, что по ночам ей страшно, пропал аппетит.

– Нельзя жить там, где происходят подобные вещи. Из-за этих страшных убийств вылезают на свет мелкие мошенничества и постыдные поступки. Оказывается, меня окружали чудовища, – возмущенно говорила она. – Вы здесь единственный праведный человек.

– Знаете, я все равно хотела отказаться от ухода за домами следующей зимой, – сказала я, смущенная этим комплиментом.

– Правильное решение. Вам бы в какие-нибудь теплые края…

– …где нет Солнца, – добавила я. – Вы знаете такие места помимо ванной?

Писательница сделала вид, что не слышит.

– Я уже дала в газету объявление о продаже дома. – Она на мгновение задумалась. – К тому же здесь слишком сильный ветер. Я не в состоянии терпеть эти постоянные завывания. Невозможно сосредоточиться, когда все время что-то шуршит у тебя над ухом, свищет и гудит. Вы заметили, сколько шума производят листья на деревьях? Особенно тополя, это просто невыносимо. Начинают в июне и шелестят до ноября. Кошмар.

Я никогда об этом не задумывалась.

– Вы знаете, что меня допрашивали? – сказала она возмущенно, внезапно меняя тему разговора.

Я нисколько не удивилась, потому что допрашивали всех. Это дело стало для них приоритетом. Какое ужасное слово.

– И как? Вы им помогли?

– Знаете, иногда мне кажется, что мы живем в мире, который сами себе придумали. Решаем для себя, что хорошо, а что нет, вычерчиваем карты смыслов… А потом всю жизнь боремся с собственными фантазиями. Проблема заключается в том, что у каждого своя версия, поэтому людям так трудно найти общий язык.

Это было похоже на правду.

Когда она уже прощалась, я покопалась в своих вещах и протянула ей копытце Косули. Писательница развернула бумагу, и на лице ее отразилось отвращение.

– Господи, что это? Пани Душейко, что вы мне такое даете?

– Пожалуйста, возьмите его. Это что-то вроде Перста Божьего. Оно уже совершенно высохло и не пахнет.

– И что мне с ним делать? – удрученно спросила она.

– Что-нибудь хорошее.

Она снова завернула копытце в бумагу, мгновение постояла на пороге и ушла.

Я долго думала о словах Пепельной. Думаю, их подтверждает одна моя Теория. А именно – что человеческая психика, как я полагаю, сформировалась для того, чтобы защитить нас от видения правды. Не дать нам рассмотреть механизм как он есть. Психика – наша защитная система, она заботится о том, чтобы мы никогда не смогли понять, чтo нас окружает. Главным образом она занята отсеиванием информации, хотя возможности мозга огромны. Но выдержать бремя этого знания было бы невозможно. Ведь даже мельчайшая частичка мира заключает в себе страдание.

* * *

Так что сначала я вышла из тюрьмы. Затем вышла из больницы. Нет никаких сомнений, что я боролась с влиянием Сатурна. Однако в августе он сместился настолько, что перестал создавать негативный аспект, поэтому остаток лета мы провели как одна дружная семья. Я лежала в затемненной комнате, Матоха убирал и занимался хозяйством, Дэн с Благой Вестью покупали продукты и готовили. Когда мне стало лучше, мы снова поехали в Чехию, в тот удивительный магазин, и навестили Гонзу с его книгами. Дважды пообедали вместе с ним и организовали небольшую конференцию по Блейку, безо всяких евросоюзовских дотаций и грантов.