Ведьма приходит по понедельникам

– Короче, оба поставили мощный блок. Проникнуть в их сущность я так и не смог. Хотя несколько раз пытался.

– Вот так история! Значит, оба экстрасенсы, да посильнее тебя?

– Или, повторюсь, тщательно подготовлены соответствующими специалистами.

– Но кем?

– Понятия не имею. Я увидел в них только то, что они держали на поверхности. И не пытались скрыть. А, может, наоборот, специально выпячивали.

– Что, например?

– Вежнев этот явно по отношению к тебе, Варвара Игоревна, имеет похотливые устремления.

Варя вспыхнула. Промелькнуло: «Вот как? Значит, он даже не счел нужным скрывать свой интерес?» Но вслух сказала:

– Это его проблема.

– А Люба, – продолжил Данилов, – отчетливо вознамерилась меня совратить с пути истинного.

– Ее поползновения я и без твоего просвечивания заметила.

– Короче, твои коллеги – люди явно непростые. И на нас какие-то непонятные виды имеют. Я б держался от них подальше.

– Это все ты, – по обыкновению, свойственному многим представительницам женского пола, Варя перевела стрелки на партнера: – «Давай да давай в гости их пригласим».

– Все правильно: пусть враги будут к нам поближе. Я, кстати, посмотрел, погуглил, кто автор изречения. Но ясности по-прежнему нет. То ли Лао-цзы сказал, то ли Маккиавелли, то ли Марлон Брандо в роли крестного отца.

– А между собой Вежнев с Любой, – поинтересовалась Кононова, – в каких состоят отношениях, на твой просвещенный взгляд?

– А ты сама путем оперативного наблюдения не заметила?

– Мне показалось, между ними ничего нет.

– Мне тоже. Но я к этому выводу по их повадкам и жестам пришел; сканировать себя они меня не подпустили.

– Да, Данилов, пора тебе на пенсию, – со смехом заключила Варя. – Какой-то непонятный и никому не известный Вежнев тебя переиграл.

– Ой, не говори.

Супруг обнял ее.

Посуда осталась недоубранной. Неприкрытый флирт со стороны другой женской особи распалил Алексея. Вдобавок можно было не спешить с делами: завтра понедельник, у него выходной. С утра встанет, приберет.

Данилов

Ночью Данилову был сон. Очень тяжелый, неприятный. Так с ним порой бывало: чем милее и спокойнее действительность – тем тягостней ночные видения. Но подобных, очень подробных, ясных в самых малых деталях он не видел давно – с тех пор, как они расправились почти два года назад с исчадием ада Козловым.

Сыночку во сне минуло лет двенадцать, он находился на самом пороге взросления: высокий, но нескладный, немного нелепый, с несоразмерно длинными ногами и руками. Сутулящийся, с быстрыми переменами настроения от вселенской скорби к безудержному веселью. И с нелепым жаргончиком, где мелькали словечки, не принятые нынче и которые, видимо, появятся в ближайшем будущем. Например, «брындец» – в виде эмоционального восклицания: «О, брындец!» Или «Эй-Ай» – то есть «искусственный интеллект», произносилось в смысле иронической похвалы, вроде «голова», «умник»: «О, папаня, да ты Эй-Ай!»

На дворе в его сне стоял год две тысячи тридцать пятый, шло лето, Данилов это точно знает. И он видит их всех, включая себя – чего в обычных снах никогда не бывает. Варя изрядно постарела: появились морщинки возле глаз, резче обозначились губы. Зато стала гораздо худее, чем нынче, – и даже стройнее, чем до беременности. Видно, что постоянно занимается спортом: мощные, накачанные руки, плоский живот. И он сам, Данилов, неплох для тогдашних пятидесяти с небольшим лет: немного морщин, искорки седины в волосах – а в остальном все норм, никаких пивных животиков, стройный, подтянутый, моложавый.

Он видит себя в зеркальце, которое вмонтировано в козырек машины. Авто у них новое, какое-то китайское, и от этого Данилов (во сне) слегка досадует. Вдобавок его расстраивает, что их в семействе по-прежнему только трое.

Он и сам хотел, и Варя после свадьбы соглашалась: успеть завести двоих, а то и троих детишек. Но, видать, что-то в жизни пошло не так, не по плану.

Они втроем, с Варей и подросшим Сеней, едут куда-то. Точнее, не куда-то, а на все ту же Варину дачу, где (как Данилов во сне знает) теперь выстроен новый красивый дом. На дворе, как и в реальности, – лето, супруга в милом легком сарафане и белых кроссовках. Она сидит на пассажирском сиденье рядом с ним. Сенечка – сзади.

Они объезжают пробку и поэтому выбрали путь по той самой дороге, где когда-то, больше тридцати лет назад, погибли Варины родители. Тогда по непонятной причине служебная «Волга», которой управлял Варин отец, генерал Игорь Павлович Кононов, вылетела с шоссе и врезалась в отдельно стоящую сосну.

С тех пор Варвара эту дорогу избегает – но сейчас Данилов зачем-то снова поехал здесь: возможно, чтобы досадить благоверной? В результате они мчатся по практически пустому шоссе и – ругаются друг с другом.

– Если так, я тебя не держу, – говорит Варя. – Можешь убираться к ней. Имущество как-нибудь разделим. Сеня со мной, конечно, останется. Я разрешу вам с ним встречаться по воскресеньям.

– Варя, Варя! – морщится он. – Да перестань! Ничего я по отношению к ней не чувствую!

– Не чувствуешь?! А какого ж рожна ты в постель к ней лезешь?

– Да не было между нами ничего, поверь!

– Да? А эти эсэмэски любовные? А эти возвращения под утро с чужими запахами? И это ты называешь «не было»?

От темы разговора и от того, что их ругань слышит Сенечка, Данилов начинает злится. Поднимается градус обсуждения (а вместе с ним и кровяное давление, и пульс), он начинает сильнее прижимать педаль газа, и вот авто летит по извилистой дороге все быстрее и быстрее: сто десять километров, сто двадцать, сто тридцать.

– Хватит вам, родители! – ломким голосом увещевает сзади Сеня.

– И впрямь, Варя! Давай потом доспорим, если ты так хочешь, и без сына.

– Ага, ты сына застеснялся! – возражает жена – в действительности никогда она не бывала столь сварливой за все время их связи. Неужели Варя такой может быть? Или это он ее довел? – Нет, пусть парень слышит. Пусть знает, как его любимый папочка себя ведет! И каким мужчине быть не подобает!

– Сеня, Варя! Да не было ничего! Все это твои, Варвара, болезненные фантазии!

– Да-да, «болезненные»! Давай меня в сумасшедшую запиши. Это у тебя заболевание, приапизм называется, или седина в бороду, бес в ребро: ни одной юбки не пропускаешь, особенно если она – на молоденьких крепких бедрах.

Данилов злится все сильнее, притом (он ощущает это во сне) его зрение становится как бы туннельным: оно сужается, потому что по краям обзора – красноватая пелена, и только в середине стелется, извивается шоссе. Но вместо того чтобы сбавить ход и остановиться, образумиться, отдохнуть, он нажимает на акселератор все сильнее. Так что даже Сеня, любящий быструю езду, сзади замечает: