Ведьма западных пустошей

— Давай, подымайся, тварь.

Он бы, конечно, хотел, чтобы сейчас в Аделин бросали гнилыми помидорами и комьями грязи, но таких подлецов в Инегене и окрестностях не было. Откуда-то издалека донеслось тоскливое уханье, и градоначальник потемнел лицом.

Перед глазами мелькнула серая завеса обморока. Когда она рассеялась, то Аделин увидела, что уже стоит на помосте и один из помощников бургомистра со знанием дела прикручивает ее к столбу. Что-то мягко опустилось на плечо — повернув голову, Аделин с удивлением и радостью увидела верного Куся, который привычно взял ее за ухо клювом и негромко гукнул.

Маленькая светлая душа прилетела, чтобы разделить участь любимого человека.

«Боженька, миленький, — по-детски подумала Аделин, уже почти ничего не видя от слез и задыхаясь от безнадежного горя. — Пожалуйста, я очень тебя прошу. Пусть это будет быстро. Пусть как будто погаснет свет, и все закончится».

Потом слезы вдруг иссякли, болезненный спазм освободил ее горло, и Аделин рассмеялась. Благородный дух прошел свой путь до конца и посрамил злой и неправедный суд. Она скользнула взглядом по людям на площади. Вот рыдают Золли и Элин: обе одеты в траур, обе держат в руках темно-красные цветы, которые приносят на похороны. Родители демонстративно держались в стороне от дочерей, не одобряя то, что они оплакивали ведьму у всех на глазах. Сочувствие — это понятно, но бургомистр наверняка это припомнит, и нормальной жизни тогда не будет: Аделин казалось, что она слышит их мысли. Вот женщины с окраин — Аделин лечила их мужей, их детей и родителей, помогая доктору Холле во время зимней лихорадки. Женщины выглядели так, словно потеряли самого близкого человека. Вот Мари — одна, без Барта, заплаканная. Уве не было — Аделин надеялась, что он еще ни о чем не знает. Ему расскажут, конечно, он увидит газеты — но не сегодня, не сегодня…

На площадь вышел бургомистр, и люди приветствовали его гробовым молчанием. «Все понимают, что я невиновна, — подумала Аделин. — И знают, почему он подписал разрешение на казнь». Спустя несколько мгновений к нему присоединился Бастиан — в официальном инквизиторском мундире он был похож на человека с парадного портрета: безликого, бесчувственного, застывшего в равнодушии. Только шрамы багровели, выдавая волнение.

«Я буду сильной», — мысленно пообещала ему Аделин. Бастиан демонстративно не смотрел в ее сторону. Он был таким, каким и положено быть инквизитору на казни ведьмы: спокойным, уравновешенным, заледеневшим.

— Да что ж вы делаете! — заорал кто-то из толпы. — Да где ж такое видано!

— Сдурели!

— Она ни в чем не виновата, а вы? За что казните-то?

— Совсем ума лишились!

— Папаша! — прокричала одна из женщин с окраин. — Сжечь бы твоего сынка вместо невинной души!

— Да! Заслужил!

— Отпустите ее!

Бургомистр посмотрел на одного из крикунов так, что тот сразу осекся. Бастиан остановился возле помоста, по-прежнему не глядя в сторону Аделин. Теплый ветер трепал его волосы, и Аделин вспомнила, как совсем недавно — и уже в прошлой жизни — они танцевали на балу. Позавчера, это было всего лишь позавчера… Теперь тот танец казался сном.

Вот и все. Все кончилось.

Бургомистр поднялся на помост и звонко, так, чтобы слышали все, произнес, указывая на Аделин:

— Эта женщина, Аделин Декар, виновна в злонамеренном волшебстве! Сводя личные счеты с моим сыном, она, — Гейнсбро-старший обернулся и снова ткнул в Аделин пальцем, — свела его с ума направленным магическим ударом! Пусть ее смерть спасет всех нас и защитит от зла!

В толпе засвистели, и кто-то запустил в бургомистра надкушенным бутербродом, почти попав. Молодчики из охранного отряда тотчас же вытащили новенькие многозарядные пистолеты, не скрывая удовольствия от того, что сейчас пустят их в дело. Площадь снова окутало тишиной.

Кому нужно заступаться за ведьму и ловить пулю?

Бургомистр осклабился и, подхватив факел из рук помощника, ткнул им в вязанку хвороста. Золли вскрикнула, выронила цветы и уткнулась лицом в плечо подруги. Аделин казалось, что нарядная картинка Инегена, залитого ярким летним солнцем, рвется и расползается перед ее глазами, словно ветхая тряпка. От ужаса ее начало мутить. Она бы упала — но веревки держали ее крепко.

Язычки огня — маленькие-маленькие, тихие — побежали по хворосту и дровам, и вот тогда Аделин наконец-то обрела голос и закричала:

— Нет! Нет, умоляю вас! Пожалуйста, нет! Я невиновна!

Огонь медленно подползал к Аделин, она уже чувствовала его обжигающее дыхание. Дыма не было — значит, она сгорит заживо, а не задохнется.

Она не заслужила даже такой милости. Бургомистр хотел, чтобы она мучилась.

В отчаянии Аделин ударилась затылком о столб, но обморок, который до этого был совсем рядом, отступил. Мир был широким и ясным, под Аделин разгорался костер, и все было кончено.

— Нет… — прошептала Аделин, глядя на затылок Бастиана. Он по-прежнему стоял к ней спиной, и от него веяло январским холодом. Сейчас инквизитор не имел ничего общего с тем человеком, который вчера пришел в камеру осужденной ведьмы.

Когда Бастиан поднял руку, приказывая всем смотреть на него, Аделин почувствовала, что лишается рассудка. Ей хотелось смеяться и петь, плевать зеленым огнем и извергать пугающие пророчества.

— Мы все действуем по закону, как вчера сообщил господин Гейнсбро, — сказал Бастиан, и, повинуясь беглому движению его руки, полицмейстер подбежал к нему с книгой в руке. — Кодекс инквизиции, статья восемнадцать, «О милосердии к казнимой ведьме». Инквизитор имеет право спасти осужденную ведьму от смерти, взяв ее в жены с горящего костра.

Аделин не сразу поняла, что происходит. Зато офицер Бруни сориентировался сразу же: толкнул одну из заготовленных бочек, и вода выплеснулась на дрова, вызвав довольные возгласы и овацию. Лицо бургомистра налилось багровым: казалось, его вот-вот хватит удар от ярости.

— И я, Бастиан Беренгет, с милосердием Господа нашего и ради святости закона беру эту женщину в жены, — Бастиан вздохнул и, наконец-то обернувшись к Аделин, спросил: — Господин Моше! Где кольца?

Люди расступились, как волны — казалось, по площади плывет огромный кит. Моше сунул руку в карман, вынул бархатный мешочек и бросил Бастиану — тот ловко поймал его.

— Готовы в лучшем виде, милорд! — довольно крикнул он.

«Ты с ума сошел», — только и смогла подумать Аделин. Нет, этого не может быть. Она умерла, конечно, она умерла. Сгорела заживо и теперь видит райский сон в посмертии. Этого ведь не может быть на самом деле… Но Бруни проворно опрокидывал бочки с водой, и огонь гас с отвратительной вонью и шипением, и люди на площади кричали что-то радостное.

Бургомистр обманчиво мягкой походкой приблизился к Бастиану. Правую часть его лица оттягивало вниз в пугающей гримасе. Казалось, Гейнсбро-старшего вот-вот хватит удар.

— Что за шутки? — хрипло поинтересовался он. — Какое «беру в жены»? Как вы смеете?

Бастиан одарил его очаровательной улыбкой, но в его глазах клубилась тьма, и за ней плыло нечто такое, от чего надо было бежать без оглядки.

— Все именем закона, — напомнил он и вынул из кармана желтый листок телеграммы. — Разве мы живем не ради этого? Вот и ее величество полностью поддерживает и одобряет мое решение. И своей владыческой волей благословляет этот брак.