Ведьма западных пустошей

— Да, — выдохнула Аделин. — Да, я готова.

Священник снял с них харпу, и Бастиан помог Аделин подняться. Медведиха плакала от торжественности события, господин Арно старался держаться строго и чинно. Уве улыбался, и Аделин подумала, что давно не видела брата таким счастливым.

— Тогда я объявляю вас мужем и женой, — с улыбкой произнес священник и обвел Бастиана и Аделин кругом. — Любите друг друга, берегите и будьте счастливы. И пусть две души станут единой!

Глава 6. Портрет убийцы

Предусмотрительная Медведиха позаботилась и об угощении после венчания: Аделин с удивлением обнаружила, что прямо в саду был накрыт стол, так заставленный блюдами, привезенными из ресторана в Инегене, что не видно было скатерти.

— Сядем, да отпразднуем! — провозгласила Медведиха, которая с видимым удовольствием исполняла обязанности распорядительницы. — Пусть ваша жизнь будет сытая и богатая, и пусть всегда с вами будут близкие и друзья!

Сидя рядом с Бастианом во главе стола и глядя на гостей и слуг ее дома, которые разделили с ней и жизнь, и праздник, Аделин подумала, что все начинается заново. Солнечное утро было теплым и свежим, над садом летали стрижи, и воздух был наполнен запахами цветов и трав — так, что его хотелось пить, словно драгоценное вино.

«Все будет хорошо! — подумала Аделин с той мягкой и наивной надеждой, которая всегда появляется в такие дни. — Все обязательно будет хорошо!»

Для Куся тоже нашлось место и угощение. Сделав почетный круг над столом — Аделин испугалась, что невоспитанный сыч решит в очередной раз отметить Бастиана весомым знаком особого внимания — Кусь не стал садиться на хозяйкино плечо, чтобы не когтить открытую кожу. Он опустился на спинку стула Барта, замурлыкал, и слуга принялся потчевать Куся большим хрустящим тараканом — все слуги носили при себе парочку насекомых в мешочке на всякий случай. Сычик довольно урчал и смотрел по сторонам так важно, словно это именно он организовал всю свадьбу.

После пира, когда солнце подошло к зениту, полицмейстер с женой уехали, на прощание расцеловав Аделин и обняв Бастиана. Проводив их до ворот, Аделин обернулась к мужу — Господи Боже, теперь он ее муж! — и сказала:

— Знаешь, я никогда не думала, что выйду замуж. И что у меня будет такая славная свадьба.

Бастиан рассмеялся и, с уже знакомой осторожностью обняв Аделин, поцеловал ее — легким, почти неуловимым поцелуем. «Он тоже боится, — подумала Аделин. — Или нет… Он не хочет переступать через меня и мои желания. Он не хочет причинять мне боль».

Это было одновременно смешно, очень трогательно и очень правильно. Девушку не спрашивают, любит ли она своего мужа и хочет ли разделить с ним ложе. Никого не интересует, насколько ей приятны его прикосновения и поцелуи. Девушку просто отдают в руки супруга, которого выбрали для нее родители по должности и глубинам кошелька, и он будет делать с ней все, что сочтет нужным, потому что жена — это только вещь, не больше. И хорошо, если это будет молодой человек из знакомой семьи, от которого она хотя бы знает, чего ожидать! И хорошо, если они хоть немного нравятся друг другу!

Аделин неожиданно вспомнила, как Герта Лефевр, с которой она сидела за одной партой в школе, едва не повесилась после свадьбы. Родители подобрали ей завидного мужа: Морис Трюдо, золотодобытчик, владелец огромного дома в центре города, солидный человек с опытом и связями. А какое кольцо он подарил Герте на помолвку! А какой у него был экипаж, лошади, мебель, сад! Ну и что, что он старше своей новоиспеченной супруги на сорок лет, ну и что, что в первую брачную ночь она испытала все, что когда-либо приходилось испытывать шлюхам. Это не имело значения. Герту, которую вынули из петли, все называли дурой, не понимающей своего счастья, дурой, которая опозорила свою семью.

И тут вдруг Бастиан. Человек, который оставлял выбор за Аделин. Человек, который не хотел брать ее силой, как и положено мужу.

Она откликнулась на его поцелуй, чувствуя, как земля уходит из-под ног, как запахи трав и цветов становятся богаче и глубже, как каждый звук превращается в глубокий аккорд. От Бастиана веяло не страхом и тьмой инквизиционной допросной, а светом и теплом, и Аделин готова была утонуть в нем, раствориться, исчезнуть. Наверно, это и было тем единением душ, о котором сказал священник.

Аделин казалось, будто она стала настолько легкой, что ветер может подхватить ее и унести. В ушах нарастал шум, словно совсем рядом раскинулось холодное море, которого она никогда не видела, в висках стучала кровь, и на какой-то момент в мире не осталось ничего, кроме Бастиана. Когда они смогли-таки оторваться друг от друга, то Аделин поняла, что шрамов на его лице больше нет — она смотрела на них и не замечала.

Потому что любовь смотрит глубже, чем видят глаза.

Потому что любовь замечает главное.

Ей захотелось заплакать — и взлететь.

Потом была ее спальня — и свадебное платье, сброшенное на пол, казалось облаком. Дыхание комкалось в груди, Аделин отчаянно не хватало воздуха. Она не знала, что сейчас — утро, день, ночь, она не знала, что это за мир и время, она полностью утратила себя.

В ее мире теперь был лишь Бастиан — его прикосновения, биение его сердца. Так близко, словно оно стучало в ее собственной груди. Так важно, словно они действительно стали едины.

Кажется, она всхлипывала, подаваясь навстречу его ласкам.

Кажется, кровать ходила под ними ходуном.

Кажется, где-то высоко-высоко началась гроза. И судорога, пронзившая Аделин, была настолько густой и сладкой, что на мгновение, долгое, как лето, она действительно перестала дышать.

Потом они тихо лежали рядом, не разрывая объятий, и Аделин подумала: «Ведь у нас могут быть дети…» Бастиан улыбнулся и поцеловал ее в висок.