Ведьма
Шрифт:
– Ты и в прошлый раз клялась всем на свете, – качает головой пани Подлещ и хлещет крапивой по голым ногам Иренки. – Ты меня за дурочку держишь? Нет тебе больше веры, Иренка.
Марек замечает, что на щеках Иренки блестят слезы. Он понимает, что не на шутку взволнован этой сценой в коровнике. С удивлением Марек чувствует растущее возбуждение. Его член твердеет, поднимается в штанах и упирается головкой в ширинку.
– Маменька, миленькая, жжется сил нет! – кричит Иренка.
Катаржина наблюдает за наказанием, улыбаясь и кусая губы. Панночка часто и взволнованно дышит. Внезапно она оборачивается к Мареку и жадно целует его в губы. Марека словно бьет молнией. Совсем близко он видит яркие, сверкающие глаза Катаржины.
Корова в стойле ни с того ни с сего поднимает голову
По поляне плывет серый сумрак. Красное, как угли закатное небо поблескивает там и сям между стволов.
– Давай передохнем, – говорит Катаржина.
– Ладно, – соглашается Марек.
У него сумятица и неразбериха в голове. Эрегированный член по-прежнему стоит торчком, всю дорогу до леса головка члена терлась о раму велосипеда.
Катаржина ставит велосипед к березе и обходит полянку. Панночка искоса посматривает на Марека и смущенно улыбается.
– Если я попрошу, ты сделаешь для меня одну вещь? – спрашивает Катаржина, и Марек слышит, как ее голос дрожит от волнения.
– Все, что попросишь, – отвечает Марек. – Ты же знаешь, я от тебя без ума.
Он чувствует, как волнение панночки передается ему.
– Пообещай, что сделаешь, – просит Катаржина. – И пожалуйста, не спрашивай, зачем мне это нужно. Просто сделай, как я прошу.
Панночка смотрит на него шальными глазами и кусает губы. Её щеки розовеют от смущения.
– Обещаю, – говорит Марек, а сам теряется в догадках.
Катаржина выламывает из куста длинный прут и очищает его от листьев.
– Мне немного неловко тебя об этом просить, – говорит панночка, подходя к Мареку все ближе.
И тут с ветки дерева с пронзительным криком срывается большая птица. Она пикирует вниз, прямо на Катаржину, и Марек успевает заметить черные с белыми кончиками крылья и длинный хвост. Катаржина испуганно вскрикивает и пытается закрыть лицо руками, но сорока налетает на нее и бьет крыльями, а потом облетает поляну по кругу и исчезает среди темных деревьев.
– Да что с ней такое? – удивляется Марек.
– Чертова птица мне щеку разодрала, – жалуется Катаржина. – Больно как…
В слабеющем свете Марек видит капельки крови, выступившие на щеке панночки из неровной царапины, оставленной когтями птицы.
– Так не бывает, – говорит Марек. – Сороки не бросаются на людей. Это какая-то ерунда. Знаешь, я уже где-то видел эту птицу…
– Здесь полно этих несносных сорок, – злится Катаржина.
Она находит платок и осторожно стирает кровь со щеки.
– Знаешь, что-то мне не по себе, – невесело улыбается панночка. – Поехали отсюда, пока совсем не стемнело.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В темном саду под окнами гостиной трещат цикады. Пани Фелиция сидит за столом в шелковом пеньюаре с короткими кружевными рукавами. У неё хмурое и строгое лицо. Марек следит, как тетушка делает очередную запись в дисциплинарном журнале, старательно выводя ровные круглые буквы. С удивлением и тревогой Молодой человек замечает, что в журнале непонятно откуда появились три новых записи о его проступках. Мареку становится тоскливо, он оглядывается на высокую конторку, стоящую в темном углу и считает про себя, сколько осталось дней до субботы. До субботы осталось всего ничего.
Тетушка торжественно закрывает черную коленкоровую обложку.
– Ты ни о ком, кроме себя, не думаешь, – говорит тетушка обиженным тоном. – Я весь вечер места себе не находила, думала, с тобой что-то случилось. Хотела завтра ехать в Картузы, писать заявление в полицию, так, мол, и так, пропал мой племянник.
Густые черные волосы пани Фелиции лежат на плечах и поблескивают в льющемся из-под абажура электрическом свете. Взгляд Марека скользит ниже и останавливает на глубоком декольте пеньюара, в ложбинке
между тяжелых грудей пани Фелиции. Марек напоминает себе, что неприлично так пялиться на тетушку, и отводит в сторону взгляд.– Тетушка, простите, я не хотел, чтобы вы тревожились из-за меня, – искренне говорит Марек. – Видите, как было дело, Катаржина проколола колесо, и от самого хутора пани Подлещ мы возвращались пешком.
Подперев щеку гладкой полной рукой, пани Фелиция задумчиво смотрит на Марека.
– Когда же ты, наконец, научишься отвечать за свои поступки? – спрашивает тетушка.
– Да что со мной могло случиться? – недоумевает Марек.
Тетушка ему не отвечает, она поднимается из-за стола, прячет журнал в ящик комода и останавливается подле Марека.
– Не огорчай меня больше, – говорит пани Фелиция и целует Марека в лоб. – Тебе и так в субботу достанется. И помни, что я тебя очень люблю. Покойной ночи.
– Покойной ночи, тетушка.
Пани Фелиция выходит из гостиной и направляется в свою комнату. Полные белые голени тетушки мелькают в темноте.
– И не забудь умыться с дороги. Грася нагрела воды и поставила ведро во дворе, – слышит Марек голос пани Фелиции.
Марек широко зевает и сонными глазами смотрит тетушке вслед. Больше всего ему хочется сию же минуту завалиться спать. Вздохнув, Марек достает из шкафа полотенце, толкает дверь и спускается в пристроенный к дому крытый двор. Двор, стоит сказать, довольно просторный. У дальней бревенчатой стены стоит садовый инвентарь. По левую руку – ворота, которые на ночь Грася запирает на засов, а справа – пара чуланов. В одном чулане стоят старые улья, и там же Марек хранит свой велосипед. А что в другом чулане, Марек и вовсе не помнит. Освещен двор единственной тусклой лампочкой, свисающей на голом шнуре с потолочной балки. Посреди двора стоит скамья, а рядом ведро с водой. На скамье лежит кусок мыла. Марек снимает со стены большой мятый таз и ставит на скамью. Он расстегивает пуговицы на манжетах и стаскивает через голову, пропотевшую за день рубашку. Смятая рубашка летит на пол. Оставшись голым по пояс, Марек наливает в таз воду из ведра. Фыркая и разбрызгивая во все стороны воду, Марек смывает себя пот, пыль проселочных дорог и налипшую на кожу травяную труху. В темном углу двора тихо как мышка стоит горничная Алиша и не сводит с Марека неподвижного пристального взгляда. У Марека гладкая безволосая грудь, впалый живот и красивый разворот плеч. Его мокрая кожа поблескивает в тусклом электрическом свете, длинная русая челка падает на глаза. Марек вытирает полотенцем шею и подмышки, отпирает и распахивает ворота и, выйдя со двора, выплескивает из таза грязную мыльную воду в кусты шиповника. С мятым тазом в руке Марек стоит в распахнутых воротах и, задрав голову, смотрит на усыпанное яркими звездами ночное небо. Над темным садом пролетает падающая звезда и гаснет, так и не долетев до земли.
Алиша быстро выходит из темноты, неслышно ступая босыми ногами по пыльным половицам. Она останавливается возле скамьи и, нагнувшись, подбирает с пола рубашку Марека. Панночка зарывается лицом в грязную рубашку и вдыхает густой и пряный запах пота. Прикрыв глаза, Алиша неподвижно стоит подле скамьи, словно в забытьи.
Марек пятится во двор и тянет за собой створки ворот. Старые петли протяжно скрипят, Алиша вздрагивает и с рубашкой в руках неслышно отступает в тень, стоит и смотрит на Марека из темноты блестящими глазами.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Нет, Эберхарду Стшелецкому это не показалось. Стрелка компаса впервые за много дней качнулась, поползла по циферблату и медленно описала круг, а потом еще один, и еще. И это вовсе не из-за того, что машину трясло на ухабах.
Эберхард останавливает черный «опель» на перекрестке возле железнодорожного переезда. Вдоль насыпи тянутся кусты, неподалеку стоит сложенное из красного кирпича одноэтажное здание без крыши с черными провалами окон. Под кирпичной стеной возле костра сидят трое бродяг. Кругом ночь, в кромешной темноте пропадают засаженные овсом поля, а на горизонте мигают огни какой-то деревни в дюжину дворов.