Ведьма

Неожиданно он словно вспомнил о чем-то и попытался привстать, подавляя стон.

— О великий Перун! А как же ведьма? Кому-нибудь удалось расправиться с проклятой чародейкой?

Его люди, казалось, тоже только сейчас вспомнили о ней, стали озираться по сторонам. Стоюн и еще трое кметей даже взялись за мечи, собираясь идти искать ее, но их остановил Торбьорн.

— Тут такое дело, Свенельд, — начал он, задумчиво почесывая висевшую клоками рыжую бороду. — Когда я стал приходить в себя в болотной жиже, то почти рядом увидел островок под соснами, о котором ты все говорил. Он был передо мной, как на щите, все видно. И знаете ли, сперва мне показалось, что я еще брежу. Ибо там, под соснами, у погасшего костра и опрокинутого котла, спаривались на земле двое. И так страстно спаривались, что я даже их стоны различил. Ну, я-то еще не в себе был, вот и пялился, как отрок какой, подглядывающий за парочкой. И уж намиловались же они, скажу вам! А потом взялись за руки и ушли. Вот так просто встали и ушли, держась за руки, как дети малые. Гм… малые. Вы бы видели, что они вытворяли до того! Ну, а через минуту я услышал окрики дружинников, созывавших своих и стал выползать из заводи.

Почему-то его рассказ развеселил воинов. Так всегда бывает, когда после сильного напряжения наступает долгожданная разрядка. И воины сначала стали пересмеиваться, потом засмеялись в голос, а затем уже так и зашлись от хохота.

Свенельд смеялся вместе со всеми, хотя и постанывал от боли в ребрах, кривился. Заметил только, что Коста сидит, о чем-то задумавшись.

— Что-то не так, Коста? Волхв встрепенулся.

— А? Нет, нет, все путем. Но одно скажу: кем бы ни был тот, кто покрыл собой ведьму, — он сделал для нас доброе дело. Ибо нет более простого и действенного способа отвлечь ведьму от колдовства, как заставить ее вступить в плотскую связь. Потому-то ее чары и рассеялись так быстро, потому боги и помогли нам в борьбе с нечистью, а тебе, Свенельд, в поединке со Смоком. Воины слушали его слова, но настроение праздника после победы у них еще не прошло. И их только позабавило услышанное. Кто-то сказал, что если бы знал, как легко победить ведьму, сам бы за это дело взялся, другой вой добавил, что если ведьма к тому же и хороша собой… Начали выпытывать у Торбьорна, какова из себя чародейка, потом опять зашлись смехом, отпускали сальные шутки. Но вскоре смех прекратился, когда стали собирать своих, искать тела павших, находить раненых. Поняли, сколько людей полегло и что без нового войска из Киева им не обойтись. Ведь надо было еще дань собирать.

Глава 7

В студне леса завалило снегом. Полуземлянка волхва Малка одиноко стояла среди вековечного леса, все стежки-дорожки были заметены, ни души кругом. Да и не придет никто. Древлянские волхвы отреклись от отступников.

— Они не явятся за нами, — сказал Малк своей милой, видя, с какой надеждой она вслушивается в звуки леса за бревенчатой стеной. — Покарать нас они не могут. Ипокон не велит волхвам вредить друг другу. Однако и назад не примут, как не оправдавших надежд. Теперь мы стали изгоями и только ты у меня и осталась, Малфрида моя.

Он протягивал к ней руку, хотел обнять, приголубить, но она уворачивалась. Молча начинала смешивать мази и травы, толочь пестом в ступке. Волхв ощущал ее раздражение и обиду. Вздыхал.

А ведь как хорошо все начиналось! Малк и не догадывался, что может быть таким счастливым. Жить со своей избранницей среди чащ, охотиться вместе, вести нехитрое хозяйство, а по ночам растворяться в сладостной жажде любви, стонать от наслаждения, слышать ее ответные страстные вскрики…

Но Малфриде вскоре стало этого мало. Малк сразу почувствовал перемену в ней, уловил шедшую от древлянки волну раздражения, тоски, недовольства.

— Ах, какая же я была раньше! — вздыхала девушка, и ее темные глаза начинали искриться от воспоминаний. — Казалось, нет ничего, что мне не под силу. Тебе не понять этого, волхв.

Отчего же, он понимал. Ибо, как ни странно, какая-то часть ее былой мощи передалась ему там, на островке, где они все забыли друг для друга. И, исчезая, ее сила частично осталась с ним. Малк это осознал, когда с первого же раза неожиданно смог разжечь от руки огонь. А вот Малфрида не сумела, сколько ни силилась, даже кряхтела от усердия и досады. Малк же только попробовал — и Сварог сразу откликнулся, послал язычок своего огня на сухие поленья.

Малк тогда смеялся от радости, и лишь позже понял, как раздосадовал этим свою милую. И ни его ласки, ни доброта и уверения, что, лишив ее силы, он, по сути, спас ее, не уменьшали возникшей в ее душе обиды.

— Ты пойми, — объяснял юноша, — тебе нельзя было убивать Свенельда. Это значило бы погубить и себя саму. Или того хуже: увлечь свою душу за кромку, сделать блазнем [89] , тенью, не знающей пристанища в своем тоскливом существовании.

Она смотрела недоверчиво, а Малк, не в силах раскрыть ведьме всей тайны, не натолкнув на мысль о ее забытом прошлом, начинал что-то сбивчиво сочинять. Дескать, ему было откровение, что Свенельд заговорен, что его смерть принесла бы гибель и ей.

89

Блазень — призрак, привидение.

Малфрида смотрела с прежним подозрением. Молчала, но он улавливал ее мысли: она знает, что не так и могуществен Малк, чтобы к нему являлись видения, он волхв посредственный, однако она всегда знала, что мила ему, вот он и улучил момент, чтобы своего добиться. Порой его дар был Малку в тягость, он чувствовал обиду, тоску. Особенно острую, когда начинал понимать, что нет в этой девушке и на треть той любви к нему, какую он испытывал к ней. Это было так невыносимо! Ах, он бы жизнь отдал за нее, а она только позволяет иногда ласкать себя. Но хоть это у него осталось. И Малку хотелось верить, что то наслаждение, которое он даст ей, когда она выгинается и стонет в его объятиях, а потом засыпает, благодарно склонив голову на его плечо, все же пробудит в ее душе ответный отклик, позволит не только плотски привязать ее к себе. Но едва наступал день, как Малфрида словно стремилась избежать его ласки, а когда привычные заклятия у нее не получались, начинала дуться на волхва, раздражаться, будто он был во всем виноват. Потом к ней пришла мысль насчет своих волос.

— Я изменюсь, уйду, меня никто не признает.

— Да куда ты пойдешь? Разве худо тебе со мной?

Но сам ощущал, что худо. Скучно, однообразно, неинтересно. Ей хотелось воли, простора, перемен. Вот и толкла упрямо травы, смешивала с разными мазями, а потом невесть что начинала творить, намазывала себе ими голову, шепча при этом заговоры. Затем вглядывалась в кадку с водой, ища свое отражение и ожидая увидеть изменения. Их не было, и ведьма в гневе ударяла по отражению ладошкой. Ворчала:

— Не выходят у меня колдовские слова-заговоры. Где-то моя былая сила? Не подсобишь, Малк? У тебя ведь может получиться.

Он пытался отшутиться:

— Что за блажь менять цвет волос? И отчего я должен помогать, если ты мне и такой мила?

Малфрида хмурила темные брови под завитками темных волос — своих собственных, какими они стали, когда он уводил ее с болота. И он улавливал ее мысли: мол, не для тебя стараюсь. Нужен больно…

— Кто же еще тебе нужен? — спрашивал Малк тихо. Но Малфрида тут же взрывалась.

— Да для кого угодно! Ишь, заглянул в душу, высмотрел! Но я-то теперь понимаю, отчего тебя иные волхвы сторонились. С тобой жить, все одно что вечно голой ходить. Ничего не сокроешь.

Малк предпочитал помалкивать. Хотя почему ей так худо, оттого что он мысли ее читать может? Она только пожелает — он все готов исполнить. В прошлый раз на охоте, когда она уложила стрелой рысь и посокрушалась про себя, что одной шкурки на полушубок недостаточно, он три дня потом в чащах провел, пока не нашел еще такого же зверя, убил и, принеся домой, сказал, что теперь у нее будет шубка, как у боярышни. Но Малфрида только глянула недовольно, и он чуял: вот, дескать, колдун, даже помечтать от него тайком нельзя, чтобы не вмешался.

Малка охватывала тоска. Знал ведь, что люди говорят, — насильно мил не будешь. Да разве он насильно? И все же душа древлянки не желала его подпускать к себе. Был только зов плоти. Но удовлетворится ли он этим? И Малк старался не поддаваться чувству жалости к самому себе, потому что от жалости человек раскисает и расползается, как краюха хлеба от воды. Поэтому, чтобы не ощущать вечного недовольства милой, и ушел он на несколько дней, решив предоставить девушку самой себе, надеясь, что оторванность от людей и тоска сделают ее добрее к нему. Сам же отправился в дальние селения, выведывал новости, узнавал, что в крае происходит. Даже на большаке, ведущем из лесов к Киеву, побывал, увидел двигавшихся в древлянский край верховых дружинников — пополнение для отряда посадника Свенельда. Прибывшие витязи держались уверенно, в древлянских чащах их ничего не пугало. А то и верно, нечего им было бояться, когда ведьма Малфрида через себя столько силы пропустила, что даже места волшебной древлянской мощи оскудели, нечисть лесная, и та попряталась, а волхвы ушли в глубь лесов, страшась гнева посадника и надеясь найти еще где-нибудь чародейство. Но, как ни странно, местные жители были этим даже довольны, говорили о полюдниках уважительно — мол, после того как посадник сгубил нежить, и им не так страшно стало выходить по ночам в леса, мол, доброе дело чужаки для них сделали. И даже рассказали, как вернувшийся князь Мал благодарил за помощь Свенельда, одарил посадника и его людей богато. Ну, допустим, князь так откупился от непобедимого варяга, чтобы тот не больно болтал о случившемся да не жаловался в Киев. А теперь, когда к Свенельду еще и пополнение из Киева прибыло, князь Мал трижды в пояс будет кланяться, заискивать перед ним, чтобы скрыл, что в племени против его дружины замышлялось.