Ведьмина ночь

Она чуть прикусила губу.

— Все надо мной смеялись. Я ж и в воде ничего не видела, а воск вообще ровными капельками застывал. Мне тогда стали подружки говорить, что это знак, что нет у меня суженого, что… в общем, не выйти мне замуж.

— Все эти гадания — ненаучны.

— Это да… это я теперь знаю. Во мне силы капля, но есть… бабка моя на картах умела гадать. Правда, умерла она аккурат в год, когда я и родилась. Вот… но от нее осталось кое-что.

Вот этот поворот мне уже не нравится.

Категорически даже.

Марика потупилась.

— Мама побоялась её вещи выкидывать. На чердак снесла, там и оставила. А я…

— Полезла?

— Да, — тихо призналась она. — Там было немного. Карты старые, такие все, что просто уже и не разглядишь, что там на них нарисовано. Свечки еще. Травки какие-то, точнее труха уже одна. И зеркало. Я и… придумала себе обряд.

Очень не нравится.

Ведьмины зеркала — они ведь не так просто.

— Мне он будто во сне привиделся. Мол, что есть у меня жених, но далеко. Так далеко, что не узнать, не увидеть. И что надобно обряд провести. Я проснулась и поняла, что надо.

Я прикрыла глаза.

Нет ничего страшнее любителя, который решил вдруг магией заняться. Особенно, если какая-никакая сила в нем имеется. В Марике сила была. И вправду капля, пожалуй, даже меньше той, которая мне от рождения досталась. Но и ее хватит, чтобы дел натворить.

— Я еле ночи дождалась. Поднялась на чердак… маменька с отцом как раз в гости уехали. А я брата уложила и… думала подружек позвать. Но потом что-то забоялась. Что не получится. И они опять смеяться станут.

Ну да, аргумент.

— Получилось?

— Что-то получилось, — призналась Марика. — Сперва свечи… такие темные, масляные. Помню, я потом все пыталась руки отмыть, а они никак. Прилипли к коже… и пахли нехорошо. Не болотом, а… мясом будто, таким вот, которое портиться начало.

Молчу.

Что сказать?

Темные свечи на жиру? И сомнительно, чтобы свином? Ох, не только гаданиями пробивалась бабка Марики… хотя нет, скорее уж ей свечи по наследству отошли. Нам одну такую показывали, сохранилась в музее университетском, этаким символом ушедшей эпохи.

Только выходит, что ушла та недалече.

— Огонь какого цвета был? — уточняю, наперед зная ответ.

— Зеленый…

— Яркий?

— Как стекло бутылочное. И чистый такой…

Значит, и вправду на жиру человечьем да крови деланные. Прямо волосы на голове зашевелились от осознания, сколько всего может скрываться на деревенских чердаках.

Хоть ты рейд по чердакам устраивай.

— И зеркало засветилось… я еще травки в огонь кинула. Они полыхнули ярко-ярко.

— А потом?

— Потом… руку порезала, — она потерла запястье. — Долго не решалась. Страшно было.

А шрам вот остался, тоненький-тоненькой, если не приглядываться, то и не заметишь.

— Кровь… в зеркало упала и в него вошла. Я такого никогда не видела!

На её счастье.

Как она вовсе жива-то осталась?

— Я тогда сказала… как же… — она наморщила лоб. — Тогда слова сами будто бы… вот… кровь как водица, по рекам стремится… под землю уходит… что-то еще было. Будто и я говорила, и не я. И в конце, что кровью этой судьбу свою соединяю. Вот…

Она царапнула шрам ногтями.

— И помню, что в зеркале этом все задрожало, и лицо показалось. Я еще обрадовалась, дура, что красивый… теперь-то понимаю.

— Что?

— Что не просто дура, а идиотка редкостная… и да, я наклонилась, чтобы поцеловать. Всегда надо целовать, без поцелуя оно как бы и не по-настоящему. Зеркало было горячим таким. А он… я вдруг поняла, что он не совсем живой!

Это Марика почти выкрикнула.

— Он не дышал! И… и я закричала. А зеркало лопнуло. И потом ничего…

Пальцы коснулись лица.

— Очнулась уже в больничке. Меня брат услышал, проснулся и полез искать. Родителям позвонил. Скорую вызвал. Он у меня хороший, — это было сказано с невероятной нежностью. — Потом мама сказала, что я неделю в горячке лежала… князь приходил. Дважды. И Наина. Потом… унесли меня. И вернули уже без горячки, но спящую.

Вот же…

И сказать нечего. Нет, ну на самом деле, что тут скажешь.

— Я спала еще неделю. А как очнулась… мама почти седая вся. Папа… ему с сердцем стало плохо. Но я ведь не специально! Я не хотела никого пугать! Просто…

Просто шестнадцать лет. Или пятнадцать?

И мир вокруг огромный да прекрасный. Да и сам себя почти бессмертным чувствуешь, потому как ну что может в этом огромном и прекрасном мире, созданном исключительно для тебя, случиться?

— Можешь не оправдываться, — я указала на стул. — Ты сядь. От меня-то что хочешь?

— Не знаю. Он… зовет.

— Кто?

— Суженый. Наина тогда… в общем, она сказала, что я не просто так. Что я… дотянулась до суженого. Или просто до какого-то дурака, который в этот час в зеркало погляделся. И связала с ним свою жизнь. И теперь мне ни с кем другим жизни не будет. Вот так.

— А ты поверила?

— Не сразу. Я-то болела долго тогда… и в санаторий меня отправили. Князь… у него есть санаторий тут. Хороший.

Не сомневаюсь.

— А там парень один. Он тоже лечился… такой славный, — Марика робко улыбнулась. — Лешка. Мы с ним и сошлись… он тоже по глупости влез. Сам что-то там химичил, оно и загорелось. Вот… обожгло и руки, и ноги. И вообще крепко попалило. Да не суть важно. Я за ним ухаживала… помогала. В общем, мы сперва подружились. Потом…

— Любовь.

— Да. Я тогда решила, что это все, ну, ерунда… что что-то там сделала, а потом от нервов и слегла. Главное, что оно ничего не значит.

Марика нервно ущипнула себя за руку. И спохватилась.

— Извини. Иногда… вот… мы стали встречаться. Лешка из местных. Сперва все было хорошо, а потом… потом он вдруг меняться начал. Не подумай, я знаю, что люди меняются. Но это… как бы… тут даже не знаешь, как объяснить. Он… то скажет что-то. Обидное. Посмеется. Потом язвить еще… он ведь нормальным парнем был! А раз от раза хуже. Обзывать стал. Однажды толкнул. Тут уж я не стерпела.