Ведьмина сила

Повисло тяжелое молчание. Элла закрыла глаза и, кажется, уснула, но ученица слышала ее участившийся пульс. Думала. Взвешивала. Искала причины. И цель.

— Говори.

И Мара быстро изложила суть. Если «уголь» можно вырезать, усвоив, то его можно и передать. Пересадить, как почку. И прижиться должен — одна сфера силы, одни уменья. А еще с ним можно пересадить и проклятье. И частично заблокировать кандалы, чтобы перекрыть доступ Ехидны к жизненным силам.

— Я пробовала так сделать, но ничего вышло, проклятье крепко въелось. Но если ненадолго оторвать его от тела и подпитки — ведь вырванный «уголь» на время слабеет, — то можно внести в заклятье изменения. А еще… ты и внешне станешь мной, я знаю, как это сделать — Ехидна рассказала. Она не раз так спасалась от наблюдательских облав — менялась с другой ведьмой обликом, как одеждой. Это неприятная магия — вместе с «телом» передается часть сознания, образ мысли и память, глушится собственная личность, проявляется новая… И возвращается жизнь. Ты пойдешь за Ехидной вместо меня. И убьешь ее.

Закончив, Мара перевела дух и выжидательно посмотрела на наставницу, но та молчала. Только пульс стал чуть чаще.

— Начальник знает?

— Нет, я с тобой посоветоваться хотела. Это ведь запрещенная магия…

— Зови его.

Но звать не пришлось. Павел Сергеевич стоял под дверью и, разумеется, подслушивал. Быстро зайдя в комнату, он с порога заявил:

— Согласен.

— А я — нет, — сказала Элла.

Спокойный тон, тихий голос — но как обухом по голове… Для Мары не было ничего важнее жизни, но наставница, тоже выросшая в кандалах, ценила совсем другое — выбор. Возможность выбора. И возможность распоряжаться собой, своей жизнью и отпущенным временем.

— Почему? — начальник пододвинул второй стул и тоже сел.

Часы показывали пол-одиннадцатого. Мара начинала нервничать. Ритуал требует времени, и смысл тратить его на пустые разговоры?.. Но для Эллы существовали вопросы, важнее тех, что касались жизни и смерти.

— Я требую пересмотра договора.

— Вот как, — откинулся на спинку стула Павел Сергеевич. — Требуешь?

— Дело за дело, — жестко сказала наставница. — Возврат с порога и подмена собой другого человека в мои должностные обязанности не входят. Если вы хотите, чтобы я продолжила изображать подсадную утку вместо Мары, чтобы Ехидна появилась через пять лет, к выплеску, а не забилась в угол да не занялась поисками новой девочки, чтобы я вернула на место амулеты, а не отступники… Я требую пересмотра договора.

— Если ты умрешь, Ехидну всё равно найдут. И искать придется твоей дочери.

— О, нет, — Элла неприятно ухмыльнулась. — Неужто вы думаете, я не знаю цену своему роду и тому, что мы для вас делаем? Алиска еще мала — ей всего-то двадцать. И у нее еще нет детей — нет дочери. Вы не выпустите ее на охоту, пока она не продолжит род. Вы вообще вряд ли решитесь рискнуть своим последним палачом — последним козырем. Я умру, а следом и Мара. И история начнется сначала. Ехидна, рвущаяся в гробницы, толпа ее последователей, украденные защитники, бесконтрольная сила выплеска… Желаю удачи.

Повисло тяжелое молчание.

— Палачи нужны, — сказал наконец начальник.

— Не спорю. Однако вы не утруждаете себя подбором кандидатов из других родов, предпочитая эксплуатировать мой. И весь этот разговор не имеет смысла. Вы тянете время и думаете, что я боюсь смерти? Что за три минуты до порога я очнусь и буду согласна на всё, лишь бы жить? Не ждите. Я не боюсь смерти. Я давно мертва душой. И существование полупустой оболочки для меня бессмысленно. А свобода рода, жизнь души в потомках — это всё.

Снова молчание. Павел Сергеевич и Элла смотрели друг на друга так, точно словесный поединок продолжался — в мыслях. Один подбирал аргументы, вторая — контрвыпады, а их за долгие годы «сотрудничества» накопилось немало, и спор грозил затянуться. И Мара нервно напомнила:

— Время.

— Частичный пересмотр, — согласился начальник. — Твои условия?

Элла ничем не выдала радости от маленькой победы. И всё тем же безразличным и спокойным тоном взялась перечислять:

— Сейчас мы работаем на вас до мумификации. Теперь будем работать до середины жизни — до семидесяти пяти лет.

— Мало, — не согласился Павел Сергеевич. — До тринадцати вы взрослеете, до двадцати, а то и до тридцати учитесь. До ста лет.

— До восьмидесяти пяти.

— До девяноста.

— Но с последующей свободой выбора. Захотим — уйдем в Круг или на периферию, захотим — сменим должность.

— Но с консультацией подрастающего поколения. И если нам нужна будет помощь — не наблюдателям, а магическому миру, как в случае с Ехидной…

— …то только по просьбе. Никаких приказов. И мы вольны отказать.

— Что еще? — сухо спросил он.

Ветер вырывался в приоткрытое окно, играл с занавесками, гонял по стенам безликие тени и горько пах полынью. Часы показывали начало двенадцатого. А эти двое…

— Еще — право менять сферу силы, получив Пламя, в любое время дня и ночи и в любом возрасте. Даже до девяноста лет. И это не обсуждается. А меня вы отпустите, едва я всё закончу, без учета возраста. И это тоже не обсуждается.

Начальник открыл рот, но сказать ничего не успел.

— Вы, наверно, считаете, что быть палачом — это редкое счастье? — Мара повернулась к Павлу Сергеевичу. — А я так скажу, и за Эллу, и за себя. Это счастье для мрази вроде Ехидны, питающейся чужой болью и наслаждающейся пытками. А для нормальных ведьм это тяжелое бремя, сложные обязанности и страшная работа. Я участвую в договоре. И поддерживаю Эллу по всем пунктам.

Темные, глубоко запавшие глаза наставницы сверкнули одобрением и внезапным лукавством. И она добавила:

— Вас должны были предупредить, в кого мы превращаемся. И о том, что чем больше в крови силы — чем стариннее род, тем быстрее происходит вымерзание. Я вымерзла к шестидесяти годам. Моя дочь вымерзнет к сорока. А правнучка такой родится. И силы в нас будет всё больше, а человеческой души — всё меньше. Однажды вы обнаружите, что держите на поводке бесчувственного монстра. А ведь ничто не вечно. Любые привязи стираются и рвутся. Любые. Не рискуйте. Соглашайтесь.

Очередная долгая пауза и:

— Хорошо. Изменения внесем сейчас, но в силу они вступят только после выполнения заданий. Когда вернешь в капище амулеты, уберешь Ехидну, защитишь тайные знания, — и он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот.

Элла хрипло рассмеялась:

— О, нет! Не на этой бумаге. И не этой ручкой. Всё как встарь. Человеческая кожа вместо бумаги. Кровь для подписи и печати. Чин по чину, Павел Сергеевич. Я подожду. Я смогу дождаться, не сомневайтесь.

Начальник снова кивнул и быстро вышел. Наставница и ученица посмотрели друг на друга.

— Разочарована? — негромко спросила Элла. — Во мне? Да, я старая сумасшедшая ведьма, Мара, меркантильная и расчетливая. Не могу, понимаешь, проникнуться проблемами магического мира, когда мой род в опасности. И даже возможность мести Ехидне не цепляет. Везде ищу выгоду, — откинувшись на подушку, она закрыла глаза и улыбнулась: — А ведь я верила… В то, что выйду за рамки договора. И настою на своем. Всегда верила. Жила ради этого.

— И очень жаль, — отозвалась Мара неодобрительно и резковато. — Жаль, что ты не способна помочь… просто так, чтобы спасти. Это оживляет лучше любых договоров.