Ведьмы Плоского мира
Шрифт:
Хьюл прошелся в обратном направлении.
— Кто вы такие?
— Твари, Хьюл!
— Какие твари?
— Мерзкие, полночные твари! — рявкнули они, понемногу проникаясь воинственным духом.
— Какие такие мерзкие и полночные?
— Злобные, мерзкие, полночные твари!
— Строите ли вы козни? Замышляете ли коварное?
— Да-а-а!!!
— Делаете ли это силой безымянного искусства?
— Да-а-а!!!
Хьюл вообразил себя достаточно высоким, чтобы хорошенько нависнуть над своими подчиненными.
— Кто-вы-такие?! — рявкнул он.
— Коварные, злобные,
— Превосходно!
Он устремил трясущийся палец в сторону сцены, понизил голос и, ведомый драматическим вдохновением, которое внезапно обрушилось на его чувствительную голову, изрек:
— А теперь, парни, я хочу, чтобы вы пошли и всыпали им так, чтобы всем чертям тошно стало. Не ради меня. Не ради этого проклятого капитана. — Воображаемый кончик сигары перекочевал из одного уголка рта в другой, Хьюл натянул на уши воображаемый оловянный шлем и проскрежетал: — Но ради капрала Вальковски и его маленькой дворняжки.
Ведьмы не знали, смеяться или плакать.
Гном умел держать паузу, но в самый ее разгар кто-то громыхнул листом жести. Пафос момента был безвозвратно погублен.
Хьюл вновь закатил глаза. Он вырос в горной стране, где грозовые бури имели обыкновение бродить от одной вершины к другой на ходулях из молний. Он до сих пор помнил бури, после которых горы наутро было не узнать, а леса куда-то вдруг исчезали. Лист жести — это, конечно, не буря, как бы яростно им ни громыхали.
«О боги, только один раз, — взмолился он. — Пусть сегодня все обойдется».
Он открыл глаза и увидел перед собой притихших ведьм.
— А вы что здесь торчите? — заревел он. — А ну бегом на сцену и прокляните их там по всем правилам!.. — И он одарил ведьм таким взглядом, что тех, словно ветром, вынесло на подмостки.
В этот момент кто-то постучал пальцем по его макушке:
— Хьюл, корона куда-то запропастилась.
— Да-да-да… — проговорил гном, чье сознание уже придумывало нормальную, работающую громо-молнесоздающую машину.
— Хьюл, короны нет! Как мне выходить на сцену?!
— Не говори ерунды, парень, корона на месте. Большая такая, с красными стекляшками. Очень внушительная. Ты в ней играл в том городе на большой площади…
— Где она скорее всего и осталась.
По сцене прокатился очередной раскат жестяного грома, но чуткое ухо Хьюла все же уловило слабеющий, нерешительный голос актера на сцене.
— «…Ребенку череп размозжить…» — прошипел он, мигом очутившись у кулис, и тут же кинулся обратно. — Найди запасную, — рявкнул он на Томджона. — В старом сундуке с бутафорией. Ты же у нас Злой Король — у тебя должна быть корона! И не стой как вкопанный, парень, у тебя через пару минут выход. Давай придумай что-нибудь.
И Томджон побрел обратно к сундукам с реквизитом. Его детство прошло среди корон, среди больших золотистых корон из дерева и гипса, украшенных стеклянными блестками. Свои первые шаги он сделал с королевским Бременем на голове. Другое дело, что большинство Бремени осталось в запасниках «Дискума». Из сундука, слой за слоем отмеряя временные пласты, извлекались кинжалы с картонными лезвиями, черепа, вазы… Но тут на
самом дне его пальцы нащупали что-то легкое и коронообразное. Эту корону никогда не использовали на сцене, потому что она выглядела слишком уж жалко.Здесь стоило бы написать, что Томджон ощутил странное покалывание в пальцах. Возможно, так оно и было.
Матушка превратилась в настоящую статую. Застыла и окаменела. Жуткая догадка закралась ей в душу.
— Это же мы, — промолвила она. — Узнаешь, Гита? Мы самые, вокруг какого-то глупейшего вида котла!
Нянюшка замерла, так и не донеся до рта очередной орех. Она прислушалась к тексту.
— Когда это я суда в море топила?! — вскричала она. — Они только что заявили, что, мол, топят суда. Лично я этим никогда не занималась.
А Маграт, наблюдавшая за ходом действия из сторожевой башни, ткнула локотком под ребра своему спутнику.
— Зеленые румяна… — пробормотала она, разглядывая 3-ю Ведьму. — Я же совсем не такая, правда?
— Ничего общего, — заверил Шут.
— А что у нее с прической?!
Подавшись вперед, Шут высунулся в амбразуру, став чем-то похожим на перевозбужденную горгулью.
— С виду солома, — сообщил он немного погодя. — Грязная какая-то…
Он замешкался, пальцы его с силой впились в устланную мхом каменную кладку. Незадолго до отъезда из Анк-Морпорка он попросил Хьюла подсказать ему пару изящных комплиментов, которые можно было бы сказать даме, и всю дорогу домой твердил их про себя. Так, сейчас или никогда…
— Надеюсь, ты не будешь против, если я сравню тебя с летним погожим деньком. Потому что… кстати, двенадцатого июня была очень неплохая погода, и… Куда же ты?
Король Веренс изо всех сил вцепился в скамью, на которой сидел, — пальцы, конечно, тут же прошли сквозь дерево, но он этого и не заметил. По подмосткам расхаживал Томджон.
— Ведь это он, это он! Мой сын!
Из нянюшкиных пальцев выскользнул и покатился по полу нерасколотый грецкий орех. Нянюшка медленно кивнула.
Веренс повернул к ней осунувшееся, прозрачное лицо:
— Что он там делает? Что за чушь несет?
Нянюшка лишь покачала головой. Томджон, по-крабьи ковыляя по сцене, приступил к ключевому монологу. У короля начала медленно отваливаться челюсть.
— По-моему, он здесь тобой притворяется, — негромко промолвила нянюшка.
— Но где он видел у меня такую походку? И откуда взялся этот мерзкий горб? А нога? Что у него с ногой? — Послушав еще с минуту, король в ужасе добавил: — Все это ложь! Я никогда ничего подобного не делал. И этого тоже. Почему он наговаривает на меня?
Нянюшка повернула голову и увидела на его лице страстную мольбу. Она пожала плечами.
Король поднял руку, снял с головы эфемерный венец и внимательно осмотрел его.
— Слушайте, он же в моей короне! Точно, она самая! Но что за вздор он плетет?.. — Веренс на миг умолк, дослушивая последние слова монолога, а затем добавил: — Ну да. Вот этим я, может, и занимался. Да, я сжег пару-другую хижин. Но все так поступают. Кстати, отличный стимул для градостроительства.
Призрачная корона вернулась на голову умершего монарха.