Ведьмы.Ру

— К сожалению, нельзя.

— Да? — разочарованно протянула Ляля и опять ресницами захлопала. — А почему?

— Карантин.

— Что тут происходит? — рядом с бойцом появился тип в военной форме. — Радоненко?

— Ляля, — сказала Ляля и протянула руку, которую тип осторожно пожал. Потом затряс головой.

— Почему посторонние внутри периметра?

— А внутри — это где?

— Я не посторонний, — Данила понял, что ещё немного и их просто-напросто выставят. — Данила Мелецкий. Генеральный директор.

— Да неужели?

— Могу предъявить документы.

— Что директор?

— Что Мелецкий, — Данила начал злиться, и сила тотчас заворочалась, откликаясь. — Это мой центр. И мне нужно туда попасть, понимаете?

— Слушай ты, — на плечо легла рука. — Твой, не твой… это уже не важно. Карантин. Знаешь, такое слово, директор?

Да как он…

— Знает, — а Тараканова, конечно, тут как тут. — Извините. Он просто волнуется. Первый раз в жизни директором стал. П тут такое. Представляете? Вот и испереживался весь. Не спит, не ест, только об имуществе и радеет. Пойдём, Данечка…

Данечка? Тараканова серьёзно вот назвала его Данечкой? И как это понимать?

Данила настолько растерялся, что позволил себя увести.

— Пока, мальчики, — Ляля помахала рукой. — Жаль, что карантин. Я никогда по столичным центрам не гуляла.

И Данила готов был поклясться, что вслед ей смотрели с немалою печалью.

— Тараканова… — выдавил он.

— Не шипи, — Тараканова ткнула пальцем в бок. — Если б ты продолжил возмущаться, тебя бы просто скрутили. И хорошо, если до установления личности. А то и на пару суток закрыть могли бы.

— Я б не дался.

— Всё-таки ты идиот… это же полиция.

— Военные.

— Без разницы. Главное, что за попытку напасть тебе каторга светила. И тут бы папенька не помог.

Если бы вообще стал помогать.

И ведь не возразишь. Права. А он не подумал. Опять не подумал. И едва не влип. И оттого обидно вдвойне, что выходит, что пользы от него нет. Одни проблемы.

— И теперь что, возвращаться? — прозвучало и то обиженно.

— Ещё чего, — она всё-таки выпустила его руку. А жаль. — Мыши сами себя не спасут.

— Всё-таки мыши?

— Твоего центра мне не жаль.

— А если в приданое? Ну… я ж жених. Мне приданое положено.

Вообще-то, — не удержалась Ляля, — приданое за невестою дают.

— Да? Ладно… — Данила остановился в переулке. — В любом случае там же люди работают. Обычные. Продавцы…

Он задумался, пытаясь вспомнить, кто ещё работает.

— Ага, бухгалтерия, уборщики… — продолжила Тараканова.

— Они самые, — Данила кивнул. — Да и у арендаторов семьи. Многие в кредитах. Жили себе, работали, а тут Тараканова взяла и натравила полчища мышей на отдельно взятый торговый центр.

— Мелецкий, — голос Таракановой стал сух и свиреп. — Ты сейчас реально договоришься!

— Да я ж ничего. Так, стимулирую творческую мысль.

— Стимулируй аккуратнее, — снова не удержалась Ляля.

И почему-то вспомнился козёл Филинов. Да уж. И вправду надо бы осмотрительность проявить, что ли.

Наум Егорович проводил взглядом странную троицу. Вот очень странную.

Директор… ну какой директор. Обычный шалопай, вроде того, с которым у дочки случилась большая и чистая любовь. Главное, даже не сказать, что так уж похож. Не мордою. Взглядом вот, в котором читалось превосходство и осознание собственной важности. Одеждою небрежной. Приличные директора не ходят в спортивных штанах и майках.

А этот…

Девица его за локоть придерживала, и тоже напомнила собственную, Наума Егоровича, дочь, твердившую, что любовь всё преодолеет и прочие благоглупости.

И ещё вторая, от взгляда на которую язык к нёбу прилипал и голова кругом шла. Правда, недолго. Как только крутанулась, запустив калейдоскоп фривольных мыслей, так и предстала пред Наумом Егоровичем супруга его, Евдокия Матвеевна, да с любимой сковородкой в руке.

Блинной.

Чугунной. Почему-то образ сковородки прям всем организмом сразу прочувствовался. И от этого лишние мысли улетучились, оставив некоторое недоумение.

Как оно вовсе…

Что девки в таких раздолбаях находят? А дочка ещё про свадьбу заговорила. Не к добру оно. Точно.

— Какая женщина, — восторженно выдохнул боец, явно пока не женатый. Вот явно же, что не было у человека ни дома, ни в мыслях правильного оберега из хорошо промасленного чугуна.

И руки, его сжимающей.

— Какая, какая… — проворчал Наум Егорович, касаясь наушника. — Меньше на баб смотри, а то ходят, как у себя во дворе.

— Так ведь город же. Люди.

Именно. И город. И люди. И все-то норовят за периметр проникнуть. Пока журналистов разогнали, которым всё никак не верилось в историю про срочные и очень важные учения. Пока зевак. Спецы вон замучились ролики из сети вылавливать. Главное, вылавливать вылавливаются, а вместо выловленных новые возникают, будто эти ролики там сами собою плодятся.

— Долго мы тут будем, не знаете? — робко поинтересовался боец. И пусть за зеркалом шлема не было видно лица, но ясно же, смотрит вслед своей красавице.

Точнее не своей, но смотрит.

И вздыхает. Про себя. Только Наум Егорович всё одно эти вздохи слышал, прям как наяву. Вот задурит парню голову. Этакие длинноногие с наивными взглядами, они поопасней кучерявых лоботрясов будут. Хорошо, что собственному Наума Егоровича сыну ещё двенадцать только. Но вот подрастёт и, как пить дать, притащит в дом этакую нежно-воздушную и к реальной жизни неприспособленную.

Избавляя от ответа, ожила рация.

— … периметр, — разобрал Наум Егорович.

В этом месте стандартная связь, вполне себе надёжная, почему-то барахлила, то вовсе исчезая, то появляясь, но лишь затем, чтобы сдобрить голос шелестом помех.

— Чего?

— Объект… периметр… шпиц…

— Какой, на хрен, шпиц?

— Рыжий. Померанский, — вполне ясно произнес голос. — Пересек черту. Направился к центру.

— И чего?

— Так… чей-то, небось. Искать будут. А он там… жалко же ж, командир.

Шпица было жалко.

Себя — ещё жальче, потому что супруга, вместо того, чтобы встать на сторону Наума Егоровича и донести до дочери своей, что рано ей ещё о замужестве думать, неожиданно решила, что свадьба — это просто замечательно.

Может, и замечательно, если жених нормальный.

А если он раздолбай, что прям на лбу написано? Вот то-то и оно…

— Так это… я собачку приберу, а?

— Прибери, — разрешил Наум Егорович.

Дурдом.

И главное, ни конца, ни края…