Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Шрифт:
— Ох ведь! Уж ври, да не завирайся! Беспризорница, что ль, жить, что ль, тебе негде? — спрашивает.
Стеша насупилась и… кивнула! Ваня, стоявший в дверях, только глаза выпучил. А Стеша на него и не смотрит, рассказывает:
— Я ведь тоже с бабушкой жила, в Новгороде-на–Волхове, в коммуналке комната у нас была, а полгода назад бабушка возьми и умри! Соседка всю квартиру на себя переписала, на лапу дала кому надо — и всё, меня в детский дом отправили! А чего я там не видала!
— Убегла, что ли? — Василиса Гордеевна спрашивает.
— А то! — Стеша отвечает. — К тетке
Ваня к косяку дверному прислонился, руки на груди сложил и прямо из себя выходит, злится: а ему-то, ему-то наплела, вот ведь брехушка! Да, но ведь она знала, как его зовут, искала зачем-то! Что-то тут не так, не сходится что-то, не стыкуется…
А бабушка Василиса Гордеевна повернулась уходить, ушла уж, да вдруг обернулась и говорит:
— Собирай свои манатки, ежели они есть, — и перебирайся в избу! Кто знат, когда еще до тетки-то доберешься! Найдем уж, где положить тебя…
И Стеша мигом взлетела на сеновал за рюкзаком, а соскакивая с третьей перекладины, едва ноги не переломала. А когда шла мимо Вани, — а он так ведь и стоял укоризненным соляным столбом, — палец к губам приложила, дескать, молчи, молчи, всё потом объясню. Он и потянулся следом за бабами.
Когда же они до дровяной работы добрались: Ваня ухает колуном, а Стеша полешки складывает, — мальчик и высказался наконец (долго терпеть-то пришлось, Стеша всё возле бабушки отиралась):
— Брехло собачье! Так бы и сказала: что жить тебе негде! Зачем наврала-то с три короба?!
И колун засадил в суковатый чурбак, никак вытащить не может, за клином придется бежать, толстенное дерево-то было, кто только срубил такое…
А девочка не краснеет, а только хвалится:
— Нас этому в разведшколе учили! Без вранья нельзя — «легенда» называется! А ты что думал — что я бабушке твоей всю правду выложу?! Дескать, меня послали внука у вас забрать и на Кавказ увезти, на опасное правительственное задание: полоненных русских офицеров выручать?! Ты в своем уме?! Что бы она мне сказала, подумай башкой своей дырявой?!
— Так, значит, мы всё-таки едем на Кавказ?! — опешил мальчик. — Наш договор в силе?!
— А ты как думал! — Стеша-то воскликнула. — Вот балда!
А Ваня не отвечает, суковатый чурбак с засаженным в него колуном поднял над головой, да как ахнет о плаху! — и раздвоил ведь кряж!
Глава 5. Врагини
Завтракали теперь втроем, Стеша любимое Ванино местечко попыталась занять — лицом к окошку, но мальчик ее вытолкал: иди–ко, дескать, на другое, стенку хребтом подпирай.
Потом Василиса Гордеевна кликнула девочку к себе в боковушку, сейчас, де, наряд тебе будем менять. Десантница заупрямилась, мне, дескать, и в этом хорошо. Но бабушка прикрикнула на нее:
— На улице вон будешь командовать, а в своей избе я покамесь командир, раз у меня живешь, всё будет по-моему! Бабушка достала из сундука один из штапельных отрезов: иссиня–черный, с пурпурными гроздочками калины. И стали они вдвоем что-то чертить на материи, после резать. Ваня рукой на них махнул —
и пошел дрова рубить. Приходилось сегодня дрова–те не только колоть, а и складывать: конечно, у них ведь там больно важные заботы!.. В паузы между колотьем слышно было, как ножная машинка стрекочет, шьют, знать, теперь платье-то…Когда обедать пришел — сердитый, не звала бабушка исти, ажно живот подвело, — увидал, что платье уж готово. Степанида Дымова перед поясным зеркалом выставлялась: губы поджала и то налево голову наклонит, то направо, то опять налево, то опять направо. Потом конопушки–веснушки свои потерла, — нет, не оттираются, поморщилась и у Вани зеркального спрашивает:
— Ну, как тебе?
Изменилась, конечно, десантница! Рыжие космы после вчерашнего мытья-то заблестели, как медная руда, и в косу были заплетены, не больно, конечно, длинную, но толщиной так с Ванину руку будет косица. Платье — рукава–фонарики, впереди три алых пуговки, как вроде тоже ягоды, на поясе сборки, подол икры закрывает. А на ногах — бабушкины послевоенные баретки, тут уж без чердака не обошлось!
— Ничего, — Ваня вякнул, отводя глаза. — Только есть больно хочется! — и неодобрительно покосился на Василису Гордеевну, дескать, что ж ты — ерундой занимаешься, а работника не кормишь!
Но оказалось, что и еда у баб была готовая: рассыпчатая картошечка с маринованными грибками.
Стеша ела деликатно: издаля вилкой на сопливый рыжик нацелится, уколет его и медленно к раскрытому рту тащит. Сидела, будто аршин проглотила — царевну, что ль, в себе почуяла?.. Ужасно она показалась Ване взрослой в новом-то наряде… Да и ладно!..
Суббота настала — только Ваня собрался уборкой заняться, а девочка уж тут как тут: не мужское, де, это дело полы мыть, иди, мол, с дровами управляйся, а я в избе приберусь. Ване-то и лучше…
И вот дошли у нее руки до цветов… Как до Кровохлебки добралась, та вытянулась в струнку — тоже ведь барышня — и зашипела:
— У–у, корова рыжая! Твоя вода поганая, меня Ваня польет, уходи отсюда подобру–поздорову!
Степанида Дымова от неожиданности подпрыгнула:
— Ой, кто это?!
Обернулась, посмотрела: нет никого. А Ваня, как раз забежавший в избу, из-за печки за ней наблюдал, со смеху покатывался, только про себя, конечно, прыскал, не выпускал смех наружу.
Стеша тут опять стала воду лить в чугунок с землей, а Кровохлебка понатужилась–понапружилась, дернула кореньями — и комья земли угодили девчонке прямиком в лицо.
— Да что это такое! — Стеша глаза продрала, пригляделась: — Ой, это цветок дерется, мамочки! — и отскочила подальше. А тут Василиса Гордеевна из боковушки выходит:
— Не всякому ведь дано слышать–от! — говорит. — Да только другой раз тако–о–е услышишь, что лучше б и вовсе не слыхать!
— А я лучше б ослепла, потому что я ее видеть не могу! — Растение-то бесится в своем чугунке. — Она хуже всякого козла! И зачем только Ванька привел ее к нам! Я на него надышаться не могу, а он! Я ему весь воздух в избе очистила — а ему всё мало! Какую-то лахудру притащил, а я ей чистый воздух делать не согласная! Пускай на улицу идет жить, пускай для нее уличные растения стараются!