Ведро, тряпка и немного криминала

Хучик чует аромат «бомжатской лапши» прямо с порога:

— Марина, вы же тут задохнетесь, — ворчит он, забирая у Вадима мое «объяснение». — Сидите, у нас там от силы минут на двадцать.

Да-да, знаем мы эти двадцать минут. Наверняка они будут заканчивать еще часа полтора. К тому же меня как бывшую уголовницу не слишком вдохновляет предложение «сидеть».

Только других вариантов у меня все равно нет.

— Как скажите, Федор Иванович, — бормочу я.

Следак бросает на меня подозрительный взгляд и с шумным вздохом извлекает из сейфа толстую папку:

— Возьмите, полистайте.

Вскакиваю с дивана и радостно хватаю добычу. Вот это другое дело! Интересно, что он мне дал? Где тут название? А, вот! «Материалы уголовного дела по факту суицида Костылевой С.Я.»?..

Опускаюсь на диван в немом потрясении. Интересно, зачем этот лис вручил мне дело дочери Костылевых? Тут явно какой-то коварный план.

— Читайте, читайте, — усмехается Хучик, закрывая за собой дверь. — Раз уж вы все равно суете свой нос…

Вадим ловит мой удивленный взгляд и пожимает плечами:

— Вообще-то мы не даем подо… свидетелям чужие материалы. Ну ладно, начальству виднее. Надеюсь, вы не зальете дело этой бурдой.

Я вежливо выслушиваю короткий, но леденящий душу рассказ о карах, которые непременно обрушатся на голову несчастной уборщицы, когда та опрокинет на дело стаканчик с кофе, и принимаюсь за чтение.

Зловещая и драматическая история семьи Костылевых разворачивается передо мной в обрамлении коричневого картона и чуть желтоватых листов — похоже, Федор Иванович долгое время держал эту папку не в сейфе, а на подоконнике. Восприятию текста слегка мешает стилистика — ну что сказать, уголовное дело это вам не роман Донцовой. Динамика тут, как правило, на нуле, и даже такая интересная вещь, как чей-то подозрительный суицид, описывается так же скучно, как легендарная «сцена с дубом» в романе «Война и мир».

Толстовскую многотомную жуть я помню со школы. «Войну и мир» нам, кажется, задали на лето перед десятым классом, но я в те далекие времена читала только «Занимательную физику» Перельмана, так что знакомство с классиком оказалось настоящей пыткой. Причем обоюдной: мы изучали «бессмертный роман» на уроках, анализируя главу за главой в поисках скрытого коммунистического смысла, а Толстой в это время вертелся в гробу. И я до сих пор гадаю, входило ли это в программу…

О том, что материалы уголовного дела это не самая веселая в мире вещь, я узнала, так сказать, на себе. И это не только про печальный финал! Я помню, само уголовное дело тоже было довольно скучным: в нем были горы протоколов осмотров, допросов и обысков, плюс стопки одинаковых объяснений от бестолковых свидетелей. Помнится, «добрая» половина коллег считала меня проституткой, которая не здоровается, а «злобная» вешала на меня все кражи в НИИ за последние десять лет! На физика, кстати, никто не подумал. В те времена он был молодым перспективным ученым и запросто очаровывал всех наших дам. Ментов он тоже, наверно, очаровал…

Так вот, стиль изложения в уголовных делах за это время ничуть не улучшился. В деле Костылевой он тоже хромает на все четыре ноги, а одни и те же события описываются по меньшей мере пятнадцать раз — глазами каждого из свидетелей. В целом они одинаковые, отличаются лишь мелкие, на первый взгляд незначительные детали, вроде цвета свитера у погибшей девочки.

Треть опрошенных уверяют, что свитер был синим, причем оттенок варьируется от фиолетового до лазурного, еще столько же настаивают на зеленом, а оставшаяся треть склоняется к другим, более экстремальным вариантам. Лично я склонна доверять оперу, составлявшему протокол осмотра. Он пишет, что мертвая девочка была одета в черные джинсы, тонкую серо-голубую водолазку и некогда белые, а по факту желтовато-коричневые кроссовки. То есть в кроссовки она была обута. Но не суть.

Листаю дело.

Итак, Светлане Костылевой было пятнадцать, и она была обычным современным подростком из тех, кто не прогуливает уроки лишь потому, что просиживает их в социальных сетях, не может пройти мимо зеркала, чтобы не сфотографироваться в нем на айфон, отчего имеет целую коллекцию фоток в различных туалетах и влюбляется в каждого симпатичного мальчика. Таких в ее классе было человек пять. В общем, жила она припеваючи, не доставляя никому особых проблем, пока однажды не повесилась в школьном туалете. Прямо посреди урока!

Сначала менты завели уголовное дело на школьную математичку — и шили ей, ни много ни мало, целое доведение до суицида. Статья 110 УК РФ — лишение свободы от трех до пяти лет!

Несчастная математичка попала в подозреваемые из-за того, что сделала Свете замечание насчет ее «непарадного вида». Нервная восьмиклассница тут же вскочила и заявила, что кто бы говорил про внешний вид, но точно не Валентина Петровна, потому, что в своем зеленом костюме она похожа на старую жабу.

Математичка вытаращила глаза и предложила Свете покинуть класс. Та тут же собрала вещи и направилась к выходу, заявив напоследок, что не желает находиться в обществе недоумков. Возможно, учительница могла бы заподозрить у нее нервный срыв или еще что-нибудь нехорошее, но на пороге девочка остановилась и наорала на хихикающих одноклассников, классифицировав их на дебилов, идиотов, кретинов, пустоголовых блондинок и т. д. Поначалу тихо офигевавшие объекты классификации очнулись и начали отвечать. Разгорелся скандал, и математичке стоило большого труда успокоить класс.

А Света тем временем дошла до туалета, залезла с ногами на унитаз, намотала шарф на уходящую в потолок трубу и повесилась.

Покойницу обнаружили две пятиклассницы, и их до полудня отпаивали валерьянкой. Математичку увезли в больницу с инфарктом; убитые горем родители разводили руками, менты вяло опрашивали свидетелей, но тут пришли результаты вскрытия и стало еще интересней. Оказалось, что за день до смерти девочка стала жертвой изнасилования — что, по мнению следствия, и спровоцировало суицид.

Машина правосудия заработала с новой силой. Мать едва не слегла с инфарктом, из школы ушла половина учеников и учителей, но дело, возбужденно по статьям «Изнасилование» и «Доведение до самоубийства» пришлось свернуть из-за отсутствия главного фигуранта.

Преступника, кстати, до сих пор не нашли.

— Какой ужас, — бормочу я, откладывая упитанный том.

Вроде и голос не повышаю, и уголовным делом шуршу негромко, но застывший перед экраном компьютера стажер тут же поворачивается ко мне:

— Дочитали? Давайте сюда, — Вадим убирает дело на сейф. — Да, действительно жуть. Обидно, что этого урода до сих пор не поймали.

Вот тут я согласна с Вадимом. Похоже, что дальше зловещий преступник пошел вразнос, добрался до сводного брата Светланы Дениса и перешел от изнасилования к убийствам.

— Мы тоже так думаем, — мрачно кивает стажер, после чего наливает мне еще кофе и просит прощения за то, что не может мне другие дела без высочайшего дозволения Хучика. Который до сих пор не закончил с криминальной учительницей по литературе.

Пожимаю плечами и выпрашиваю у Вадима ручку с листочком. Скучать не буду, потрачу время на то, чтобы, как говориться, отделить зерна от плевел, а котлеты от мух.

Что интересно, я много лет сталкиваюсь с этим выражением, но до сих пор весьма смутно представляю, что такое эти плевела (или плевла). Мои познания в этой области ограничиваются тем, что их зачем-то нужно отделять от котлет… то есть от зерен.

Так вот, зерна в нашей истории — это трупы. Светлана и Денис Костылевы, а также Галина и дворник, ну и мы с физиком на полставки. Возможно, что убийство дворника и нападение на мою скромную персону к делу не относятся— а, может, напротив. Благодаря заботливому Хучику во всем этом хитросплетении наконец-то появляется мотив. Даже два! Либо всех этих несчастных поубивал, заметая следы, тот маньяк, который изнасиловал Светлану, либо это сделал неизвестный мститель (только неясно, чем тогда ему не угодили дворник и Галька). Причем этот мститель/маньяк ухитрился как минимум пробраться в школу с какой-никакой, но все же функционирующей охраной, выбросить из окна Дениса, вечером повторить свой подвиг и отравить Галину, а потом еще и подстрелить физика (что интересно, не насмерть).