Вегетация

От поворота распахнулась длинная протяжённость створа, Серёга увидел вдали ржавый мост. Простая прямая ферма опиралась на забетонированные береговые склоны. За ёлками по дамбе к мосту подбегала железная дорога. А по рельсам неспешно катился громоздкий путеукладчик с крановой стрелой. Серёга заметил людей и на мосту, и на платформе путеукладчика.

— Эй! — крикнул Серёга бригаде через плечо. — Мы на рубеже!..

Калдей с гранатомётом, сопя, полез в заднюю часть десантного отсека — стрелять из гранатомёта следовало оттуда, чтобы никого не задеть выхлопом.

— Закрывайтесь! — скомандовал Серёга.

У борта с автоматами остались Фудин и Маринка; все прочие легли, как получилось, на дно отсека и закинулись спальными мешками, чтобы не было понятно, кто где. Мотолыга изготовилась к бою — к прорыву под мостом. Серёгу колотило от напряжения. На полу десантного отсека под спальниками Алёна всем телом навалилась на Костика, закрывая его собой, и Матушкин молча заполз на Талку сверху; Талка всё поняла и не дёрнулась.

Алабаевцы увидели мотолыгу. Фигурки на мосту и на путеукладчике мелко засуетились, и наконец грянули первые выстрелы, хотя их и заглушил рёв дизеля. Перед мотолыгой взлетел невысокий фонтан воды с камнями — взрыв гранаты. Слева быстроток вспорола цепочка белых бурунов — очередь из автомата. Потом впереди снова взметнулся фонтан, стороной просеменили ещё две очереди. И Серёга вдруг понял: алабаевцы пугают их и не желают подбить по-настоящему. Егор Лексеич был прав, пусть поначалу и казалось, что врёт. Серёгу затопила горячая симпатия к бригадиру. Это ведь бригадир дал Серёге упоительное право командовать мотолыгой, это он догадался про ложную засаду… Надо держать сторону Типалова!

— Долбай по «спортсменам»! — не оборачиваясь, закричал Серёга своим стрелкам. — Они на понт нас берут!

Всё вывернулось наоборот: ловушка, предназначенная для бригады Егора Лексеича, превратилась в ловушку для бригады Алабая. Серёга торжествовал от собственной силы и победной неуязвимости.

Калдей бабахнул из гранатомёта, и в ёлочках рядом с путеукладчиком тотчас полыхнуло. Фудин и Маринка ударили по мосту; для прицельного огня мост находился слишком далеко, но алабаевцы сразу побежали с него к берегу, чтобы укрыться за насыпью железнодорожного полотна. В пене и брызгах мотолыга упрямо ползла вперёд, хлеща противника с дальней дистанции.

Митя и Егор Лексеич, конечно, услышали пальбу на створе перед мостом. Харвер шагал неторопливо, будто на прогулке, и казалось, что глухая лесная речка безлюдна на сотни вёрст, но это было не так. В маленькой кабине Митя стоял, нависая над плечом Егора Лексеича, и цеплялся за поручень. Светились мониторы, на кронштейне покачивалась перчатка гаунтлет-пульта. Мясистое, с толстыми складками лицо бригадира Типалова оставалось брюзгливо-спокойным. Егор Лексеич рассчитывал прибыть к мосту, когда схватка уже завершится. Если мотолыга потерпит поражение, харвер успеет уйти в чащу.

— Вы их на смертельный риск отправили! — зло сказал Митя.

Егор Лексеич чуть-чуть поморщился.

— Тебе-то какое дело? — хмыкнул он.

Митя понимал, что Егор Лексеич отвечает привычной демагогией. Гнев у Мити вызывала бессовестность ситуации, а не угроза лично ему.

— Такая уловка меня не убедит, Егор Алексеич. Я же не дурак.

— По-моему, так дурак, — уверенно возразил Типалов. — Ты же ничего не прорубаешь за нашу жизнь. Ты молодой. Городской.

— Всё я прорубаю! Вы — лжец! Корыстный и жестокий человек!

— Да без разницы, какой я. Главное — какие они.

Кабину плавно качало. Егор Лексеич вдруг улыбнулся:

— Вы, пиздуны городские, всё время рвётесь им чё-то дать, а им ни хуя не надо. Им в ломы иметь даже то, что есть. Это их давит. Им нужно, чтобы с них отнимали. Кто отнимает — тому они с охотки и подчиняются.

— Чушь несёте! Врёте про войну, которой нет, чтобы денег заработать!

Егор Лексеич возмущённо фыркнул — как фыркала Маринка:

— Война, Митрий, это способ всем пожертвовать. А они жопу рвут — ищут способ избавиться со всего. И война им за самый раз. Неважно, настоящая или нет. Побеждают они, или их бьют. Главное — скинуть, что невмоготу тащить. Волю свою, соображенье, удобства там всякие… На хуй оно им надо.

— Да они заработать пытаются, потому что бедные!

— Зашибать бабло — то же самое, что война. Ради бабла тоже можно всем пожертвовать. Получил ты бабло или нет — похуй. Лишь бы всё свалить с себя. Заебало этот груз волочить. Так устроен человек, Митрий. Дотянешь до моих лет — согласишься, что верно говорил дядя Егор.

— Не вы первый заявляете, что мечта человека — подчиниться энтропии. Так утверждают все, кому выгодно, чтобы люди деградировали!

— Ежели мне с того польза, так оно не значит, что я не прав. Смотри сам… Облучение — оно обтёсывает человека со всего лишнего. И остаётся Бродяга. Идёт куда глаза глядят, жрёт ветки. Это и есть человек по его природе.

— Почему же тогда все поголовно в лес не уходят?

— Так даже за это храбрости не хватает. Порядок — он ведь держит… А вот как объявится командир, который всё заберёт и погонит под облучение, — так и пойдут. Сопротивляться не будут.

— Не все же, наверное, в командировки ездят! — отчаянно возразил Митя.

— Тут с бригадира зависит, — самодовольно кивнул Егор Лексеич. — Кто что предложит. Денег заработать. Стране послужить. Городских наказать. Пиндосам или китаёзам подляну сделать. Муха вон по лесам скакать согласна просто за приключения. В общем, оправдание подсунуть — задача бригадира. Насколько он понимает, чего бригада хочет, настолько и хорош. А я сразу за всё предлагаю. Поэтому я лучший. Разве с меня кто-то съебался? Да никто!

А мотолыга в это время уже приближалась к мосту. Под его фермой Серёга видел сброшенную рельсово-шпальную секцию: слегка изогнувшись, она стояла поперёк пути, словно забор. Между шпал бурлила вода. Маринка и Фудин лупили по ферме очередями из автоматов — на ржавом железе полыхали искры. Калдей, грузно ворочаясь в корме, изредка бабахал из гранатомёта по громадине путеукладчика на дамбе, который уже заворачивал в сторону переезда. Но алабаевцы по мотолыге не стреляли. Они палили куда-то по лесу — Серёга не мог понять куда. Там стряслось что-то странное и неожиданное. Что-то изменилось. «Спортсменам» почему-то стало не до лесорубов.

Серёгу озарило: из леса наступали чумоходы!

Егор Лексеич тоже увидел их и тотчас бросил руки на панель управления — надо остановить комбайн. Драться Егор Лексеич не желал.

— Бля-я… — охнул он. — Ведьма не наебала!..

Егор Лексеич догадался, что зачумлённые машины уходили от той боли, которую лесу причинил взрыв бомбы на горе Нары-Мурун. Боль потекла по склону горы и по лощине к Инзеру, как и предупреждала Щука, и погнала из чащоб сумасшедшую лесную нечисть — погнала чумоходы.

— Что это? — удивился Митя.

— Долго объяснять… Рукавицу надень, будешь отбиваться!

Егор Лексеич сорвал с кронштейна гаунтлет-пульт и сунул его Мите.

Несколько шустрых риперов уже преодолели дамбу и выбрались к реке. Задирая колени, они брели вброд и спотыкались на донных камнях. Одного из них свалило течение, и он, дрыгая ногами, подыхал — движок залило водой. В отдалении от путеукладчика через рельсы перелез форвер с трелёвочной рамой на заду; расчищая себе дорогу, он вытянул лапу с чокером и ломал ёлку. Чумоходы были уродливы своей технологической анатомией, опасны своим смертоносным оборудованием, и потому их нашествие вызывало суеверный страх: что могло так напугать неуязвимых роботов?