Вегетация

Алабаевцы выскочили из укрытий и побежали с моста по дамбе навстречу путеукладчику — решётчатая стрела его крана плыла над зелёными макушками деревьев. На площадке у кабины металась и лаяла на лес большая рыжая собака. Путеукладчик двигался медленно, и люди торопливо карабкались на платформу, будто на борт спасательного судна. С платформы они озлобленно били из автоматов и базук по шевелящимся кустам в дренажных канавах. А сквозь кусты к железной дороге упрямо продирались чумоходы.

Риперы были самыми ловкими и скоростными. Взблёскивая коленными шарнирами, они мчались за путеукладчиком по шпалам и по склонам насыпи. Это напоминало загонную охоту стаи мелких чумоходов на огромного зверя. Автоматные очереди алабаевцев с треском дырявили ситаллические корпуса преследователей; живучие твари словно бы терпели, сколько могли, а потом, исчерпав силы, замертво валились набок, дёргая ногами. Но передовой рипер, как обнаглевшая гиена, вдруг запрыгнул на платформу путеукладчика и с бессмысленной жадностью вгрызся диском циркулярной пилы в опору крана — и тотчас же выстрел из гранатомёта разорвал хищника пополам.

Егор Лексеич видел с реки, как путеукладчик отбивается от механической нечисти, и надеялся, что чумоходы одолеют алабаевцев, но, похоже, надежды были напрасны: путеукладчик уже почти добрался до моста. А харверу Егора Лексеича следовало опасаться собственных врагов. Речку вброд пересекали другие чумоходы, большие и маленькие, будто харвер попал в поток массовой панической миграции одичавших комбайнов. В небе мелькали коптеры.

Митя надел тяжёлую перчатку гаунтлет-пульта и включил манипулятор харвера. Справа за окном кабины как по волшебству начала расправляться суставчатая ручища комбайна. С лёгким запозданием она стала повторять над водой движения Митиной руки; разжался и сжался, клацнув зубцами, чокер. Митя представил, что он — харвестер и гидравлическая ручища комбайна — это его рука. Ручища, покачиваясь, потянулась вперёд и цапнула подвернувшегося внизу рипера. Митя легко поднял его в воздух; рипер, как живой, сучил ногами и размахивал пилой — разве что не верещал; Митя стиснул кулак, и могучая клешня раздавила электронную скотину, как жестяную банку; сквозь клыки чокера потёк густой бризол. Скомканную падаль Митя отшвырнул прочь.

— Сила! — ухмыльнулся Егор Лексеич, наблюдавший за ручищей.

Чумоходы, что перебирались через реку, не обратили внимания на гибель собрата. Митя подумал: Холодовский правильно объяснил логику поведения машин. Для чумохода врагом является только тот комбайн, который работает на своей делянке. Ну и человек, разумеется. Чумоход не будет нападать на другую бродячую машину, даже если машина ему чем-то угрожает. А в кабине харвера люди для чумоходов невидимы. Значит, харвер Егора Лексеича — это ещё и хорошее оружие против спятивших агрегатов: он зрячий среди слепых.

В это время Серёга, форсируя движок, вёл мотолыгу по реке на таран. Серёгу сжигал такой же электрический огонь, как и тогда, в рубке «Лю Чонга», когда Серёга сбросил самосвал с горы на чудище под канатной дорогой.

— Держись крепче! — крикнул Серёга своей бригаде.

Выбрасывая из-под гусениц фонтаны грязной воды с галькой, мотолыга мчалась к мосту. На скошенном носу подпрыгивала крышка моторного отсека, из выхлопной трубы валил бризоловый дым. Серёга высмотрел под мостом пологий валун: можно с разгона влететь на него и ударом прочного капота повалить преграду из стоячей секции железнодорожного полотна.

Наискосок к мотолыге по реке, топая ногами, шёл форвер с трелёвочной рамой. Калдей без всякого приказа высунулся за край железного короба и с плеча пальнул из гранатомёта — это было необычно для него, такого тупого и неповоротливого. На взрыв гранаты сдетонировал топливный бак форвера: из огненного шара вышибло скорлупы кожуха и кривые обломки ног.

Визжа траками, мотолыга под мостом выскочила на гладкую каменную плиту и в отчаянном прыжке тяжко врезалась мордой в забор из бетонных шпал с рельсами. Забор зазвенел и заскрежетал, отогнулся назад — но упруго устоял, хотя несколько шпал соскочили с креплений. Мотолыга замерла, как вздыбленный конь; она яростно скребла гусеницами, но забор не падал даже под её весом. А сверху внезапно заскрипела стальная ферма, раздался перестук колёс и посыпалась ржавчина — это на мост выкатился путеукладчик.

Он проехал бы через мост куда быстрее, чтобы покинуть долину Инзера, кишащую безумными роботами, но не мог набрать скорость: упираясь ногами, за него цеплялся харвер-чумоход — будто тигр повис на спине у буйвола. Не соображая, как бороться с путеукладчиком, харвер запустил руку с чокером в длинную клетку, предназначенную для рельсовых секций, сунул в этот капкан манипулятор с пилой — и прочно застрял. Рука харвера, изгибаясь в суставах, колотилась локтями о балки ограждения, чокер злобно кусал стойки, циркулярка визжала, стараясь разрезать сталь, и с платформы путеукладчика сыпались снопы ослепительных искр. От кабины и дизеля по харверу лупили очередями алабаевцы. Оператор крана управлял челюстным захватом — пытался оторвать чумоход от своей машины: захват падал на спину харвера, распахивая челюсти, но лишь проламывал корпус, отдирая куски ситалла.

Путеукладчик упрямо волочил чумоход за собой; с лязгом оборудования и воем двигателей путеукладчик перетащил врага через мост. Два спутанных воедино агрегата — один большой, другой гигантский — боролись прямо на ходу, калечили и раздирали друг друга с пугающей бесчувственностью автономных механизмов. Вывихнутые конструкции вряд ли уже поддались бы разъединению; их осмысленная геометрия искорёжилась и шизофренически переплелась в трёхмерной топологии рукопашной драки.

Чумоходу выворачивало ноги, но он не сдавался — просто не понимал, как это делается. В конце моста, нашарив какой-то упор, он надавил на платформу и приподнял её дальний край — стрела крана послужила сейчас противовесом. Передняя колёсная тележка путеукладчика соскочила с рельсов, а потом соскочила и задняя. Путеукладчик врылся острыми колёсами в слежавшийся гравий насыпи и вместе с гравием заскользил вбок под уклон.

Алабаевцы заорали, засуетились и начали спрыгивать с платформы — их корабль терпел крушение. Из-за крана центр тяжести у пустого путеукладчика располагался слишком высоко: неимоверная машина уже не могла устоять. Решётчатая стрела крана качнулась в прощальном взмахе, и путеукладчик бессильно повалился боком на затрещавшие под ним кусты, позорно оголив грязное днище платформы и оси колёсных тележек. А вслед за собой он увлёк и победителя: разламывая позвоночник, харвер тоже кувыркнулся с путей всеми своими корпусами, только ноги мелькнули над кромкой откоса.

«Спортсмены» убегали по рельсам прочь от моста — по склону берега к ним уже шустро карабкались риперы. Сам Алабай отступал в арьергарде: он оглядывался и стрелял из автомата; его собака охрипла от лая. Над кустами и упавшими машинами вились и кричали всполошённые птицы. За далёким синим хребтом батальной медью горел слепящий закат. Путеукладчик затих, будто покорно лёг в могилу, а харвер ещё продолжал биться в конвульсиях.

Бешеная схватка чумохода и путеукладчика длилась не больше минуты. В мотолыге, застрявшей под мостом, никто и не понял, что за битва лязгает наверху — за рёвом двигателя даже слышно ничего не было. Мотолыга всё давила капотом в преграду из рельсов и шпал, всё скребла гусеницами по камню. Серёга газовал и газовал — он был в отчаянии от неудачи прорыва. И вдруг перед ним бултыхнулся на мелководье кормовой корпус харвера.

Серёга замер, не соображая, что ему делать. А харвер задрыгал паучьими ногами, заелозил задом в агонии, повернул корпус и пнул прямо в забор, что перегородил выход из-под моста. Забор упруго сыграл, как рессора, несколько бетонных шпал отвалились, и рельсовая секция встала на ребро — а потом широким полотном с плеском опрокинулась в воду, на дно, наконец открывая мотолыге свободный путь дальше по реке.

43 Мост (II)

Краски горели слишком нервно, злобно, обострённо: в угасании заката чудилось не тепло смиренно меркнущих углей, а непокорный жар глубинного огня. Волнистая линия хребта чётко обрезала зарево понизу. На правом берегу ельник слитно почернел в какой-то общей мрачности, и речка растворилась в его наползающей тени, а на левом берегу высокий лес засветился порыжевшей зеленью, выпрямившись, как для расстрела. Вдали под сизо-дымным небом багровел купол угрюмой горы Ямантау. По вершинам деревьев гулял ветер.

— Гроза ночью будет, — понимающе сказал Егор Лексеич.

Мотолыга стояла пониже моста на галечниковой отмели. Вода журчала на полузатопленном корпусе харвера с нелепо задранной ногой; за харвером в кустах под насыпью виднелся опрокинутый путеукладчик, его погнутая стрела уродливо топырилась над бетонным откосом мостовой опоры. Фудин и Матушкин, хватаясь за балки, осторожно пробирались по стальному скелету путеукладчика и высматривали, что может пригодиться.

— Шеф, тут базука брошенная! — закричал Фудин. — Нужна она? Взять?..