Век Наполеона. Реконструкция эпохи

В 11.30 французы пошли в атаку. Главный удар предполагалось нанести против левого крыла (его обстреливала 80-орудийная батарея – треть всех французских пушек) и центра англичан. Атака правого крыла – замка Угумон – была отвлекающей, но в результате в нее втянулся весь корпус Рейля. Обработка же левого крыла очень скоро потеряла смысл – в той стороне показались пруссаки. В 14 часов Ней атаковал центр англичан и увяз. Наполеон отправил против пруссаков корпус Лобо и Молодую гвардию. Французы попытались захватить ферму Паплот, чтобы не дать союзникам соединиться. У Наполеона еще оставалась надежда на то, что Груши висит на хвосте Блюхера.

Около 18 часов французы взяли ферму Ла-Э-Сент. Центр англичан начал ломаться. Наполеон для развития успеха бросил 9 тысяч конницы. Но эта атака была отбита.

(Отметим, хотя атаку кирасир на английские каре при описании битвы при Ватерлоо чаще помещают после взятия Ла-Э-Сента, однако майор Баринг, командовавший защищавшими ферму ганноверскими солдатами, оставил воспоминания, в которых пишет, как французские кирасиры медленно ехали к месту начала атаки мимо фермы и ганноверцы из-за ее стен стреляли по ним. «Я видел, как это происходило, и не боюсь признаться, что упал духом…», – писал Баринг. Это было примерно в пятом часу дня).

У Наполеона было 14 батальонов гвардии. В 20 часов он бросил девять батальонов на англичан. Наполеон сам повел их в атаку, но невиданное дело – она не удалась! Когда в 1814 году Наполеон становился впереди 16–17-летних конскриптов, они крушили всех на своем пути. А тут он пошел со своими «ворчунами», и…

Историк наполеоновской Франции Анри Лашук пишет, что над полем звучало: «Спасайся кто может!». Эпоха кончалась бегством героев. В книжках это удивительное событие описывают маловразумительно, как Толстой в «Войне и мире» описывает бегство русских под Аустерлицем («Но в тот же миг все застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «Ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу все бросились бежать»). При Ватерлоо англичане расстроили гвардию практически одной только ружейной стрельбой и последовавшим затем штыковым ударом. Но ведь надо помнить, что англичане к этому моменту девять часов были под огнем – сколько их оставалось? Пишут, что англичане внезапно поднимались прямо перед французскими рядами (местность при Ватерлоо идет складками, вверх-вниз), и стреляли гвардейцам прямо в лицо – вот, мол, гвардейцы и не выдержали. Сомнительно: за 15 лет с Наполеоном, при Ваграме, Бородине, Прейсиш-Эйлау, Лейпциге гвардейцы наверняка должны были хорошенько привыкнуть к таким штукам. Одно из двух: либо англичанам за все это время не так уж сильно досталось, либо у Наполеона даже гвардия совершенно не хотела воевать.

Вопрос, насколько ожесточенной была битва при Ватерлоо, может показаться странным – а какой же она могла быть? Концерт великого мастера заведомо должен быть грандиозным – а здесь на поле был один великий и два претендента на звание первоклассных. Судя по книгам, это сражение не уступало Бородину, Прейсиш-Эйлау и Лейпцигу. Но так ли это? Обратимся к фактам. На обе армии – французскую и английскую – в начале битвы было 400 пушек (243 – у французов и 156 – у англичан), тогда как, например, при Бородине только у Наполеона было около 600 орудий. Бой за ферму Ла-Э-Сент, ключевой для Наполеона пункт позиции (отсюда он предполагал начать финальную атаку), продолжался пять часов. При Бородине за три-четыре часа в бою за флеши была перемолота вся армия Багратиона – не менее 30 тысяч человек. Ла-Э-Сент защищали 372 солдата из Королевского германского легиона под командой майора Баринга. Легион состоял из ганноверцев, которые в то время были подданными английского короля (так что в Германии считают, что Ла-Э-Сент защищали немцы, а в Англии – англичане). В ходе сражения к ним подходил сикурс, но если к Багратиону Кутузов присылал дивизии, то в Ла-Э-Сент приходили роты. При этом ганноверцы в Ла-Э-Сенте не имели ни одной пушки. Да и против них артиллерия если и была, то незначительная: ферма несколько раз загоралась, но ганноверцы успешно тушили ее, черпая воду из пруда специально принесенными для этого из тыла котлами для каши. Времени для этого у них было достаточно – промежутки между атаками составляли полтора часа. При Бородине обороняющихся как на флешах, так и на батарее Раевского, просто смывало волнами атак, после каждой из которых в укрепления входили новые дивизии взамен погибших. В Ла-Э-Сенте атака французов разбивалась о малейшее препятствие: 12 солдат Баринга довольно долго и успешно обороняли свинарник, а перед задней дверью фермы его бойцы устроили баррикаду из 15–20 французских трупов, из-за которой отстреливались. Стоит ли говорить, что настоящего штурма все эти «препятствия» не остановили бы ни на минуту Действия французов под Ла-Э-Сент больше всего походят на имитацию битвы, чем на саму битву.

В конце концов у солдат Баринга кончились патроны к штуцерам, и после шести вечера Ла-Э-Сент был взят французами. На этот момент у Баринга оставалось 42 человека, но уже на другой день, когда пришли разбежавшиеся и легкораненые, от его отряда была уже половина. Потерять всего лишь около 200 человек почти за семь часов боя при отражении трех французских атак можно только в том случае, если атаки ведутся кое-как и атакующие рады любому поводу отступить.

Интересно еще вот что: если левый фланг англичан обстреливала 80-орудийная батарея, то где же она была, когда с той же стороны появились пруссаки? Когда при Прейсиш-Эйлау 18-тысячный корпус Ожеро вышел на 70 русских пушек, он уже после нескольких залпов перестал существовать. Может, стоило оттянуть пушки с линии огня, чтобы было чем встретить пруссаков?

Все эти факты наводят на мысль, что французы воевали, мягко говоря, без энтузиазма. Мемуаристы пишут, что настроение армии было смутным – будто бы многие солдаты видели в генералах и маршалах, еще недавно служивших Бурбонам, предателей. Однако смятение дум могло быть вызвано и другим: вставшие на волне энтузиазма в ряды армии французы вдруг начали понимать весь масштаб того, что им надо сделать. Если в 1796 году никто и не предполагал, что Наполеон поведет Францию против всего мира, то в 1815 году иного пути не было. Эйфория же наверняка прошла после первых же выстрелов и ночевок на земле, напомнивших ветеранам, как это бывает и чем кончается. Возможно, большинство французов, если не все, ждали лишь более или менее пристойного повода для того, чтобы бросить оружие.

Ватерлоо преподносится как битва гигантов потому, что такая трактовка устраивает все стороны – и побежденных (предпочтительнее уходить героями), и победителей, которым такая трактовка намного нужнее. В 1814 году никто не мог назвать себя победителем Наполеона – а ведь наверняка и Александру, и Францу, и Фридриху Вильгельму, и принцу-регенту не говоря уж об их полководцах, этого хотелось больше всего на свете. Но Наполеона одолела сила обстоятельств. В 1815 году (и особенно позднее) за это звание развернулось некоторое соревнование. Веллингтон не хотел признавать, что без пруссаков был бы бит: когда в 1830-х годах английский офицер Уильям Сиборн решил сделать модель битвы при Ватерлоо, количество оловянных пруссаков (одна фигурка шла за двух человек) по требованию Веллингтона было сведено к минимуму – дабы зрители понимали, что честь этой славной победы принадлежит исключительно сэру Артуру (Сиборну, который пытался отстаивать историческую правду, не оплатили работу и закрыли военную карьеру). Мог ли Веллингтон признать, что в тот день его противник был слаб, делал ошибку за ошибкой и в общем-то разбил себя сам? Конечно, нет.

… Финал эпохи вышел по-своему эпический: вместе с грохотом пушек над полем гремит музыка – это оркестр французской гвардии, 150 музыкантов, посреди океана смерти и ненависти начинает играть марши, будто находится на площади Карусель. В то же время пруссаки, пришедшие от битвы в исступление, ошалевшие от победы (ведь только недавно они едва спаслись в Линьи), запевают гимн Лютера «Могучая крепость»: «Бог нам прибежище, даже если поколеблется земля и трясутся воды морей!». Это 45-й псалом Нового Завета, псалом благодарения, с которым пруссаки ходили в бой еще со времен Фридриха Великого. На поле Ватерлоо опускалась тьма. В великом спектакле дали занавес. 24 июня император отрекся в пользу своего сына, который так никогда и не увидит Франции. Время concerto grosso прошло. Мир так устал от этой музыки, что следующая большая европейская премьера состоялась только в 1914 году…

Болезни, ранения, лечение и военная медицина

Смерть. Военные врачи. Наркоз. Гангрена. Человеколюбие.

1

Если смерть была окончанием страданий, то ранение часто становилось их началом: русскому генералу Ерофею Остен-Сакену в бою под Аустерлицем француз снес саблей часть затылка, но генерал выжил и страдал от этой своей раны еще три года.

При явно смертельном ранении несчастному помогали умереть. Французский офицер Пьон де Комб в сражении при Бородино увидел польского офицера: «Разорвавшаяся граната отрезала ему позвоночник и бок, эта ужасная рана, казалось, была нанесена острой косой». Поляк умолял добить его. Де Комб не смог выполнить просьбу раненого, однако дал ему пистолет. «Я все же успел заметить, с какой дикой радостью схватил он пистолет, и я не был от него ещё на расстоянии крупа лошади, как он пустил себе пулю в лоб».

Авраам Норов, летописец войны 1812 года, а во время нее – семнадцатилетний артиллерийский юнкер, вспоминал другой эпизод Бородинской битвы: «Упал к моим ногам один из егерей. С ужасом увидел я, что у него сорвано все лицо и лобовая кость, и он в конвульсиях хватался за головной мозг. «Не прикажете ли приколоть?» – сказал мне стоявший возле меня бомбардир». Норов приказал оттащить солдата в кустарник – приказать добить, видимо, по молодости не хватило духу. (Через некоторое время самому Норову ядром оторвало ступню).

Кроме ранений, были еще и контузии. Барон де Марбо описывает, как в битве при Эйлау ядро оторвало задний угол его шляпы (одетой, как у всякого адъютанта «в поле» – носом вперед): «Удар был тем более ужасным, что моя шляпа держалась на крепком кожаном подбородочном ремне. Я был совершенно оглушен. (…) Кровь текла у меня из носа, из ушей и даже из глаз».

Надо помнить, что поле боя тогда было заполнено не только людьми, но и лошадьми, которые от страха и запаха крови совершенно зверели. Когда все в той же битве под Эйлау русский пехотинец пытался штыком заколоть Марбо, спасла барона его лошадь Лизетта, которая «бросилась на русского и, вцепившись зубами ему в лицо, одним махом вырвала у него нос, губы, веки, содрала всю кожу с лица, так что он превратился в живой череп, весь красный от крови…».