Век-волкодав

* * *

Ближе к вечеру пошел снег, сырой и колючий. Тротуары быстро пустели, люди спешили укрыться за кирпичной толщей стен, закрыть за собой двери подъездов, спрятаться в тепло, в нестойкий уют квартир, забыв хотя бы на время о холоде зимних улиц. Ушли даже вездесущие бродяги-клошары, найдя убежище под мостами и за отпертыми решетками водостоков. По площадям гулял ветер, задувая снег в узкие коридоры улиц, бил в лицо, слепил глаза. Париж исчез, растворяясь в подступавшей ночи.

— …Иначе сделаем, Фартовый, — Мурка, поморщившись, смахнула платком снежинки со лба. — Есть у нас в делегации парень, репортер «Известий». За пролетария себя выдает, вроде как прямо за станком родился, а на самом деле из «бывших», из богатеньких. Папашка в Екатеринославе гешефты проворачивал, сыночка же в частную гимназию пристроил. Французский этот Мишка знает не хуже своего идиша. И не трус, от фронта не прятался. А еще он троцкист, мира с буржуями не хочет. Вот я ему и предложу Мировой революции послужить. Он, очкарик, как меня сквозь свои стеклышки разглядел, так и задышал неровно. Не откажется — и не выдаст!

Леонид молча кивнул. Доноса он не слишком опасался. Бумага все равно попадет к Бокию, да и не станет репортер лишний раз головой рисковать, с Лубянкой связываясь. На него, троцкиста, все и повесят.

Девушка внезапно рассмеялась.

— Как, говоришь, меня теперь зовут? Эда-Мария Климм? Накрутили твои чекисты. А я и сама фамилию сменить могу. Хочешь, Ульяновой стану?

От неожиданности Леонид остановился.

— Шутишь?

Мурка внезапно стала очень серьезной.

— Нет, Леонид Семенович, не шучу. Меня Мария Ильинична удочерить хочет. По закону, правда, нельзя, не замужем она, но уж для такого человека исключение найдут. И Дмитрий Ильич не против, он сам сейчас думает мальчишку одного усыновить. Так что стану я Вождю мирового пролетариата племянницей. Оценил?

— Оценил, — чуть подумав, кивнул бывший старший оперуполномоченный. — Твоя жизнь, товарищ Климова, тебе и решать. Но я бы не советовал, слишком высоко…

— …И падать больно, костей не соберешь, — девушка вздохнула. — Думаешь, не понимаю? Не по мне такая честь, Фартовый. За океан бы податься, в Штаты Северо-Американские. Может все-таки рискнем? И паспорта есть, и деньги.

Ответа не дождалась, усмехнулась горько.

— Только другую с собой на Тускулу не бери, Лёнька. Плохо умирать буду.

5

Стрелять гимназистку Оленьку учил папенька — в те редкие минуты, когда маменьки не оказывалось рядом. Оленька очень старалась, все части револьвера «наган» наизусть выучила и даже нарисовать могла. А со стрельбой не ладилось, слишком тяжелым казался «наган», слишком опасным. Легко ли после учебника смерть в руки брать? Тогда и объяснил дочери конный егерь, что не пойдет дело, пока не станет оружие частью ее самой, пока не почувствует, что без «нагана» она не вся, а только обрубок. Половина человека, и то не самая лучшая.

Отцова наука пригодилась на фронте, и с тех пор красный боец Зотова старалась с оружием не расставаться. Когда после «психушки» пришлось кобуру махоркой набивать, бывший замкомэск и в самом деле чувствовала себя инвалидом, обрубком на тележке с культями вместо рук. И за себя не постоишь, и другим не поможешь, огрызок — и только.

В Париже командированному сотруднику ЦК оружие не полагалось. Если за руку возьмут, не только себя подставишь, но и всю страну заодно. С этим не поспоришь, но и себя не защитишь. Конечно, воевать можно и словом, но какой разговор с белыми гадами, когда под рукою нет веского довода с полной обоймой?

Добрая душа Маруська предлагала «кольт» оставить, но Зотова, чуть подумав, отказалась. Беляки оружие видели, значит, могут в полицию заявить, дабы птичке из сети не выбраться. Значит, что? Значит, иное требуется, такое, чтобы и по закону — и чтобы с ног напрочь сшибало.

Бывший замкомэск накинула пальто и пересчитала франки в бумажнике. Спустившись вниз, выбралась на площадь, прошла по rue de Vaugirard до станции метро, затем свернула налево, на иную «rue» — de Vouille. В первом же продовольственном спросила водки. Таковой не нашлось, и Ольга, приценившись, выбрала три бутылки итальянской граппы.

Пока юркий le vendeur [22] , почуяв денежного покупателя, расхваливал напиток (Grappa Storica Nera! наилучшей выдержки! полтора года в бочке из дуба лесов Лимузена!), Зотова опытным глазом присмотрелась к тяжелым, внушительного вида скляницам. Цвет, словно у свекольного самогона, и градусов, если этикетке поверить, ничуть не меньше…

Сойдет!

Глава 5 Дорога на Тускулу

22

Продавец (франц.).

1

Международную солидарность трудящихся красный командир Ольга Зотова допускала чисто теоретически, на практике же не шибко верила братьям по классу. На очередной партийной чистке высказанное вслух сомнение в возможностях пролетариев всех стран чуть не стоило ей билета. Председатель комиссии не преминул напомнить о чуждом классовом происхождении коммуниста Зотовой, за что едва не был послан окопным трехэтажным в единственно верном направлении. Вовремя прикушенный язык позволил отделаться «постановкой на вид» и снисходительным советом вспомнить подвиги славных солдат Мировой Революции — воинов-интернационалистов — на фронтах Гражданской.

Совет пропал даром. Ольга ничего не забыла. Еще в прогимназии ей объяснили, что слово «солдат» происходит от «сольдо», золотого византийского «солида», обычной платы средневековых наемников. Бравые парни-интернационалисты брали свои «сольдо» не чинясь — жалование солдат Мировой Революции превышало таковое в обычных красных частях втрое. Отряды китайских товарищей воевали неплохо, но с белой стороны им противостояли точно такие же китайцы, получавшие «сольдо» из деникинской казны. Без всякого удивления замкомэск узнала, что первым поставил китайцев-интернационалистов в строй не красный командир, а «белый партизан» Василий Чернецов. Немцы, венгры и словаки тоже воевали прилично, но в откровенных беседах честно признавались, что в огромном желании, что давным-давно подались бы с фронта куда подальше, если бы не строгий и однозначный приказ. На вопрос, чей именно, разводили руками, молча тыкая пальцем в зенит. После отречения кайзера «камрады» построились в колонны и, не оглядываясь, зашагали «нах Фатерланд».

Окончательно развеяла все иллюзии Польская кампания. Вернувшиеся оттуда сослуживцы в один голос рассказывали о подвигах польских трудящихся под Варшавой, Львовом и Замостьем. Если от надменного пана-шляхтича красноармейцы еще могли ожидать пощады, то «пролетаржи» и «хлопы» вырезали всех подряд.

После партийной чистки Зотова предпочитала не говорить вслух на скользкую тему, но как-то в беседе с товарищем Кимом не утерпела и высказалась. Секретарь ЦК взглянув строго, огладил шкиперскую бородку и наставительно заметил, что объединять пролетариев всех стран должно не как попало, а с умом. Если взять семьи в заложники, а сзади поставить заградительные отряды, энтузиазм трудящихся не будет иметь границ.