Век
Шрифт:
Торжественно он и его семья прошли мимо статуи и вошли в пещеры. Клаудия принесла вазу с красными розами. Пятнадцать лет. Забудет ли мир об этом когда-нибудь? Может быть. Но он, Энрико, никогда не забудет. Его мать, Нанда, никогда не забудет.
Клаудия поставила вазу перед мавзолеем, затем все четверо опустились на колени, чтобы помолиться. Большинство виновных в массовых убийствах людей понесло наказания, хотя некоторые, например Кессельринг, были помилованы, ко всеобщему негодованию оскорбленных итальянцев. Большая часть денег и некоторые драгоценности в конечном счете были возвращены, хотя Паоло Монтекатини не дожил до того, чтобы их снова увидеть. Главой семьи
Но он никогда не забудет. Из пещер выветрился ужасный запах гниющих тел, но смрад фашизма останется в памяти многих поколений.
— Они идиоты! — кричал Моррис Дэвид. — Как они смеют утверждать, что в моем сценарии нет юмора? Что они вообще знают о юморе? Их телевизионные комедийные шоу? Они же идиоты!
— Моррис, — прервала его жена, — успокойся и продолжай свой ленч.
— Я не голоден.
Они сидели у столика под зонтом возле бассейна в «Каса дель Мар». Стоял теплый день, и смог душил Лос-Анджелес.
— Это просто смешно! — продолжал настаивать Моррис, возвращаясь к предмету своих нападок. — Я-то знаю, и кто может знать комедию лучше, чем Моррис Дэвид?! Разве не я был Королем комедии? Я выпустил тридцать три фильма, а они хотят рассказать мне о кинематографе. Мои старые фильмы включены в университетские программы о кино, а эти проходимцы намерены меня учить!
— Моррис, — вздохнула Барбара, — ты ведешь себя неразумно. Может быть, тебе стоит прислушаться к тому, что они говорят? Возможно, они правы...
— Как фарс может не быть смешным? Человек поскользнулся на банановой кожуре, и это вызывает смех. Это было смешно в 1915 году, и это смешно сейчас.
— Может быть, это теперь совсем и не смешно.
Он пристально посмотрел на нее:
— Почему?
— Потому что нынешнее поколение — не такие наивные люди, какими были мы. Они слишком много видели, чересчур много пережили. Сегодня людей волнуют водородные бомбы.
— Какое отношение имеет водородная бомба к банановой кожуре?
— Ну что ж, я не хотела говорить тебе об этом, но думаю, что придется. На прошлой неделе я отправила копию твоего сценария сыну Габриэллы. Ты знаешь, Ник помешался на кинематографе, и я подумала, что было бы неплохо узнать его мнение.
— Почему?
— Потому что ему уже девятнадцать.
Моррис забеспокоился. У него возникло необъяснимое ощущение, что молодые стали его врагами.
— И что он сказал?
— Это не совсем «чернуха».
— Я что, пишу сценарии к кинофильмам о черных?
— Нет, юмор недостаточно черный. Но сюжет ему понравился. Ему пришлись по душе иммигранты. Он нашел их очаровательными.
— Конечно, они очаровательны! Но это смешно! Это должно было быть смешно, я так и написал!
— Моррис, тебе никогда не приходило в голову, что хоть раз в жизни ты мог бы написать драму, которая у тебя получится?
Он посмотрел на нее с подозрением:
— Что ты имеешь в виду?
— Это как раз то, что ты пытался сделать с «Россией». Ты хотел, чтобы «Россия» была драмой, помнишь? И твой сценарий «Дай мне твоих усталых, твоих бедных» мог бы стать драмой, если бы ты убрал оттуда все устаревшие комедийные штампы. Скорее всего у тебя это получится, потому что это — твоя история.
Он задумался:
— Ты считаешь, я должен рассказать обо всем откровенно?
— Да. И разве я когда-нибудь давала тебе плохие советы? Расскажи обо всем прямо, потому что сама по себе эта история прекрасна. Конечно, в ней будут смешные вещи,
но они не должны быть банановой кожурой. Это будет настоящий юмор, присущий настоящим людям. Я думаю, он соберет большую аудиторию. Ты мог бы сделать хит.Он попробовал салат из цыпленка. Барбара знала, что задела его за живое.
— Это действительно хорошая история, правда? — спросил он наконец довольно робко.
Премьера фильма «Дай мне твоих усталых, твоих бедных» состоялась 19 декабря 1960 года, и весь прежний Голливуд упивался ностальгией по прожекторам, лимузинам, полицейским ограждениям и толпам поклонников.
— Моррис Дэвид знает, как это сделать наилучшим образом, — сказала Лаура Кайе своему четвертому мужу, нефтепромышленнику из Техаса, когда они выбирались из «роллс-ройса» перед китайским рестораном Граумана.
Она вспомнила премьеру «России» много лет назад, совсем в другом мире. Ей хотелось знать, сколько поклонников еще помнили ее. Вероятно, не слишком много. Она никогда не говорила никому из своих мужей, что когда-то была любовницей Морриса Дэвида.
Немногие из поклонников узнали Лауру Кайе, но все они узнали и приветствовали одобрительными возгласами и аплодисментами Эрику Штерн, которая по-прежнему выглядела сногсшибательно и неправдоподобно молодо для своих лет. И неожиданно очень многие узнали Габриэллу Фельдман, когда она, Эйб и Ник выходили из лимузина.
— Смотрите! — сказала одна из девушек, поклонница Элвиса Пресли. — Это Габриэлла, модельер!
— О-о, ты только взгляни на ее платье! — пронзительно закричала ее спутница. — Разве это не мечта?! А это, должно быть, ее муж, который провел в тюрьме...
— Да, — подтвердил молодой человек, стоявший рядом с ней. — Я читал о нем в «Плейбое». Он был связан с мафией.
— Да разве не все они? — спросил мужчина постарше, стоявший за ним.
— Но не Моррис Дэвид, — ответила его жена. — В те времена люди были честными.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что в нашей стране когда-то царила честность.
«Честность», — подумал Эйб Фельдман, который случайно услышал эти слова. Два года жизни. Как унизительно и страшно было попасть в тюрьму, но еще более удивительным оказалось то, что он привык к ней. А преданность Габриэллы и ее поддержка сделали его пребывание там если не приятным, то по крайней мере терпимым. Теперь, когда все было позади, он почти гордился тем, что побывал в тюрьме, гордился, что выжил. Он не был религиозен, но заплатил за все свои грехи сполна, и жизнь теперь казалась ему необычайно приятной. Он взглянул на жену — такую красивую, в белом, почти королевском, платье из креп-сатена, с кроваво-красными рубинами вокруг шеи, которые он подарил ей, и это напомнило ему о том, как сильно он ее любил.
— Из всех событий, которые когда-либо случались в моей жизни, самое лучшее — это встреча с тобой, — прошептал он ей на ушко.
Габриэлла была удивлена и одновременно довольна, услышав этот неожиданный комплимент.
— Мы с тобой — хорошая команда, — сказала она, беря его под руку, когда они вошли в переполненный вестибюль.
Действительно, их супружество можно было назвать сыгранной командой. У нее с Эйбом все было общим — и их работа, и их развлечения, — и в этом, по ее мнению, ей необычайно повезло. Она была чертовски счастлива, во много раз больше, чем тетя Милли, подумала она, заметив впереди себя в толпе измученную тетю Декстер. Если успешный брак основывался на сыгранности партнеров и совместном участии во всем, то супружество Дрю и Милли являлось классическим примером губительных последствий разлада.