Век
Шрифт:
— На литературном вечере с коктейлями. Подружка Элли открыла книжный магазин в Гринвич-вилидж и устроила вечеринку в честь этой бразильской романистки, которая написала роман о лесбийской любви. Очень шокирующий. Так вот, у этой писательницы был монокль, челка, как у Луизы Брукс, и твидовый костюм — все классное, — и она спросила, не пересплю ли я с ней.
— Надеюсь, ты этого не сделала?
— Конечно нет. Женщины не интересуют меня в этом плане. Кроме того, — она улыбнулась, — у меня есть ты.
Они пили шампанское в библиотеке на первом этаже. Была уже полночь, ночной ветерок лениво колыхал легкие занавески на распахнутых окнах. Милли
— Я говорил тебе о Серже Виттгенштайне, — сказал он, — из-за него у меня неприятности с моим стариком.
— Какие неприятности?
— Оказалось, что у нас с Сержем есть сообщник — бутлеггер по имени Винни Тацци, они использовали меня, чтобы получить кредит в отцовском банке.
— А ты не знал, что они тебя используют?
Дрю отвел глаза в сторону:
— Знал.
— Ты знал, что эти негодяи обманывают твоего отца, и согласился на это?
— Это не было обманом в точном смысле слова. А, черт! Ну да, это был обман, и я на это согласился.
— Но почему?
— Я пытался нанести удар по отцу и по всем его принципам. Ты не знаешь, что это такое — все время выслушивать его проповеди! — Дрю начал остывать. — Как бы то ни было, я очень поругался со стариком, ты можешь представить, как это было. Потом я начал думать о себе, о жизни и прочем и пришел к выводу, что хочу жениться. На тебе. Как ты смотришь на это?
Она медленно выдохнула дым:
— Ты серьезно делаешь мне предложение?
— Вполне.
— Но ты же говорил, что не испытываешь никаких чувств ко мне. Ты сказал, что любовь — это для школьников.
— Наверное, я ошибался. А может, просто шутил. Ну так что ты думаешь?
— Твое предложение звучит очень небрежно.
— Зато оно искренне.
— Мне противно думать, что ты хочешь жениться на мне только потому, что зол на своего отца.
— Это только одна из причин, хотя допускаю, что она существует. Думаю, что, если я женюсь и у меня будут дети, я смогу хоть немного избавиться от его опеки.
— Но ты не любишь меня? — холодно спросила Милли.
Он посмотрел на нее:
— Думаю, что люблю, Милли. Я не считаю, что во мне большой запас любви, но тот, который имеется, принадлежит тебе. А ты любишь меня?
Она отложила сигарету в сторону:
— Я должна подумать об этом.
«Пусть он немного попотеет, — подумала она, торжествуя, — пусть теперь он приползет ко мне!»
* * *
Дрю не заметил черный «бьюик», выехавший с Шестидесятой улицы.
Он довез Милли до ее дома в Сент-Льюк'с-плейс и только что свернул на Шестьдесят вторую улицу, направляясь к своему гаражу недалеко от Второй авеню. «Бьюик» встал у обочины и стоял там, пока он не вышел из гаража. Дрю пошел в западном направлении к своей квартире. «Бьюик» приехал следом по пустой улице. Задняя дверца открылась. Из машины выскочили двое и побежали за ним. Он услышал их шаги и обернулся.
Один из них схватил его за руку.
— Какого черта?..
— Пошли, желтые портки. Господи, ты глянь только на этот чертов наряд!
Дрю начал сопротивляться. Второй мужчина выхватил из кармана дубинку и ударил его по голове.
Дрю потерял сознание.
Миссис Джулия Ломбардини Риццо наводила порядок в небольшой жилой комнате своего дома в Бруклине, когда раздался звонок в дверь. Она взглянула на часы, стоящие на камине, — было чуть больше десяти часов утра. Раздумывая, кто бы мог нанести ей визит в такое раннее время, она подошла к окну и
посмотрела на парадное крыльцо. Высокий, худощавый, седой мужчина в безупречном костюме и в черной шляпе стоял у двери. Сначала она не узнала его, а когда узнала, бросилась к зеркалу посмотреть на себя. Джулии было сорок шесть лет, она тоже начала седеть, но сохранила фигуру и привлекательность. Коричневое домашнее платье, в котором она была сейчас, не относилось к лучшим в ее гардеробе, но сменить его уже не было времени. Джулия вышла в холл и открыла дверь.— Привет, Джулия, — сказал Виктор, снимая шляпу.
Она не видела его почти двадцать лет, но смогла вымолвить лишь:
— Привет, Виктор.
Я понимаю, что это выглядит несколько странно, но могу я поговорить с тобой? Случилось кое-что...
— Конечно. Входи.
Она бросила взгляд на длинный черный «паккард», уже привлекший к себе группу детишек из соседних домов, явно принадлежавших людям среднего класса. Виктор вошел в холл. Она закрыла дверь и указала ему на жилую комнату.
— Я как раз прибиралась в ней, — проговорила она, чувствуя себя дурочкой.
Он вошел в комнату и огляделся: мебель, радиоприемник, ковер на стене — все куплено в долг. Ему тоже приходится сейчас платить долги... Сначала Винни Тацци, теперь Джулия. Виктор посмотрел на нее, и прошлое нахлынуло на него.
— Могу я присесть?
— Пожалуйста.
Положив шляпу на кресло, он сел на мягкий диван с плюшевой обивкой и кружевными салфетками на спинке. Джулия уселась в кресло с деревянными подлокотниками. Позади нее торшер с черной жестяной стойкой наклонил над ней свой абажур, словно любопытный фламинго.
— Мы давно не виделись, — сказал Виктор.
— Двадцать лет, не так ли? Или почти двадцать.
— Я прочитал о смерти твоего дяди. Очень жаль. Он был прекрасным человеком.
— Он был старик.
— А твой муж...
— Он умер в прошлом году.
Виктор удивился:
— Но он-то не был стариком?
— Он умер неестественной смертью. Чезаре занимался импортом вин. К тому же он очень сильно пил. Запрет на продажу спиртных напитков погубил его дело, и он стал пить еще сильнее. Только это было какое-то низкосортное пойло. А в прошлом году он купил какое-то спиртное, которое оказалось буквально смертельным. Чезаре умер в мучениях — хвала великому моральному эксперименту под названием Запрет! — На секунду она умолкла. — Ты не видел некролога в газетах, потому что их не интересовал Чезаре Риццо. Но зато они очень интересуются Декстером. Я читала в газетах о грандиозном приеме, устроенном Люсиль. Как они назвали его? Бал красной ленточки? Кажется, она ничуть не изменилась. Тебе все-таки удалось развестись с ней в конце концов, не правда ли? Хотя ты и говорил, что не сможешь этого сделать. — В ее голосе появилась враждебная нотка.
— Я никогда не видел тебя такой ожесточенной.
— Я и не была ожесточенной, когда была... скажем так, глупой или наивной настолько, что поверила, будто наша маленькая любовная история может иметь счастливый конец. Но все эти годы я много думала о тебе, Виктор. Я даже несколько раз начинала писать тебе письмо, но каждый раз останавливала себя.
— О чем ты хотела написать?
— Что-то вроде того, что теперь, после многих лет, я считаю тебя самым эгоистичным человеком из всех, кто встретился мне в жизни. Конечно, это все звучало бы как «зелен виноград», честно говоря, оно так и было на самом деле. Когда мы расстались, я так тебя любила, что испытывала к тебе жалость. Но когда спустя несколько лет ты развелся с Люсиль, я начала жалеть себя. Ты меня использовал, Виктор. Я была удобна для тебя. Но никому не нравится, когда его используют.