Вэкэт и Агнес

— Тыетык [Тыетык — отзыв на приветствие, дословно: "Да, пришел".], — ответил Вэкэт и опустился рядом с сидящими на мягкий, еще сохранивший дневное тепло мох.

— На вездеходе приехали? — осведомился один из пастухов.

— На вездеходе.

— Кино доставили?

— Уже идет.

— Не повезло, — сокрушенно вздохнул тот, что помоложе.

— Киномеханик не останется? — спросил другой.

— Собирается на рассвете ехать дальше, — ответил Вэкэт. — Им еще нужно в другие стада. К Ранаутагину, к Чайвыргину…

— К Ранаутагину можно сбегать, — оживился молодой пастух. — Бегу туда часа три. Обгоню вездеход, кино посмотрю и к следующему дежурству поспею.

— Беги, — согласился старший пастух.

— В командировку? — спросил старший, совершенно уверенный в этом, и когда Вэкэт ответил отрицательно, заинтересовался: — Не отдыхать же приехал?

— Работать здесь буду, — ответил Вэкэт и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, пояснил: — Пастухом буду работать, я сын Мрэна.

— Так ты Вэкэт! — обрадованно воскликнул старший пастух. — А я Выргыргын. Из соседнего стойбища, которое потом объединили с вашим. Мы встречались во втором классе, в Ыккыни, а потом меня перевели в другую школу — далеко откочевали, до Энурмина дошли. Вот как мы встретились! Школу окончил? Десять классов! Ого! А я — шесть! Поработал грузчиком в Провидении и там же поступил в техническое училище. А здесь на практике… Вот как встретились.

Заря светлела, солнце вот-вот должно было вынырнуть из-за линии горизонта. Олени беспокойно двигались, и некоторые животные далеко ушли в поисках грибов. Пастухи встали, чтобы собрать растекшееся стадо. Вэкэт пошел вместе с ними. В интернатских ботинках было неловко ступать по качающимся кочкам.

Оленье стадо понемногу собиралось, сбивалось в кучу. Животные, еще издали завидя человека, старались примкнуть к стаду, словно понимали, что от них требуется. Подросшие телята были смешны и пугливы: они шарахались от человека, натыкаясь лобастыми головами на взрослых оленей.

— В этом стаде более тысячи оленей, — рассказывал на ходу Выргыргын. — Примерно шестьдесят процентов маток, остальные производители. Половую разбивку молодняка мы еще не делали…

Выргыргын говорил со знанием дела, словно он и не провел пять лет в бухте Провидения, а все это время кочевал со стадом.

— Наш преподаватель в техническом училище рекомендует другую структуру стада, — продолжал Выргыргын.

Вэкэт потом узнал, что в Провиденском техническом училище есть оленеводческое отделение, где ребят обучают премудростям пастуха, вдобавок дают удостоверение водителя вездехода и трактора и диплом радиста.

Стадо уже было собрано, солнце взошло, разогнав туман над рекой. Затарахтел вездеход, постепенно удаляясь.

Вэкэт повернул обратно к стойбищу.

— Пусть смена скорее приходит, — попросил его Выргыргын.

Солнце за рекой всходило. Лучи его играли в разноцветных струях, пронзали столбы дымов, поднявшихся над ярангами. Людские голоса в предутренней тишине разносились далеко вокруг. Кто-то выговаривал другому: видно, жена мужу. Голос то тончал до пронзительности, то становился низким, угрожающим. Потом кто-то вздумал петь.

Сепь та сепь курком! —

разносилось по утреннему стойбищу, и оленегонные лайки с удивлением вострили уши.

В яранге полутьма мешалась с дымом костра, множество голосов переплеталось, и в этом гуле вдруг прорывалось отцовское:

Сепь та сепь курком!

— Наконец-то явился наш долгожданный! — громко произнес отец и встал из-за низенького столика, уставленного бутылками, кружками, кусками оленьего мяса, открытыми консервными банками.

— Иди сюда! Дай поцелую тебя, будто ты еще совсем маленький и еще наш!

В голосе отца послышались слезы, Вэкэт торопливо подошел к нему. Отец целовал по-старинному, обнюхиванием. Слезы ему сдержать не удалось, и они покатились по его морщинистой щеке. Отец ловил их пьяным, непослушным языком, глотал и говорил:

— Приехал ты, знаю, насовсем! Пастухом решил стать. Это похвально. Но зачем, скажи, ты учился десять лет и отвыкал от нашей жизни? Зачем ты ранил наше сердце, покинул нас и вернулся, словно рожденный чужим?

Мать, возившаяся возле костра, повернулась к отцу и тихо, но твердо сказала:

— Оставь мальчика. Он устал, всю ночь не спал. Иди сюда, сынок, поешь.

— Нет, он не мальчик! — закричал отец и стукнул кулаком по столику.

Чья-то кружка упала и покатилась по твердому земляному полу. Вздох сожаления пронесся над пирующими.

Вэкэт оглядел присутствующих. В чоттагине собрались почти все пастухи стойбища.

— Он не мальчик! — повторил отец. — Это когда он уходил от нас учиться на большого человека, тогда он был мальчик, и мы отрывали его с болью от нашего сердца. А теперь он зрелый муж, имеет паспорт и комсомольский билет!

Вэкэт чувствовал себя растерянным. Он не нашел ничего лучшего, как передать, что пастухи из стада просили их сменить.

— Ничего, — махнул рукой один из пожилых пастухов. — Несколько лишних часов подежурят, не зима теперь — лето.

Вэкэт прошел в глубину яранги и уселся у костра на связку оленьих постелей. Мать ласково улыбнулась. Она тоже была навеселе. Вэкэт заметил это по ее нерешительным движениям и по тому, как, обычно экономная, она беспрестанно подкладывала тонкие прутики полярной березы в пламя. Туар положила на отдельную тарелку большую сочную кость, порылась в посудном ящике и достала оттуда вилку с погнутыми зубьями и тупой столовый нож.

— Поешь, — тихо сказала мать. В ее голосе слышалась ласка и какая-то неуверенность. Она не знала, как обращаться к сыну, как с ним говорить: он вырос вдали от родной яранги, без родительского участия. В нем было много чужого и незнакомого. А как было бы хорошо прижать его к груди, ощутить его горячее молодое сердце, напеть старую колыбельную песню, снова почувствовать себя молодой, полной надежд и ожидания чего-то светлого, волнующего. И вот это будущее перед ней, ее сын Вэкэт, получивший в школе второе имя — Роман… Мать смотрела, как он ест, пренебрегая вилкой и столовым ножом, и тихие слезы катились из ее глаз. За столиком шел разговор.

— А я ему говорю: пусть не болтает пустое — нельзя зверя держать в неволе, он не человек, которого можно посадить в тюрьму…

— А вездеход купить можно? Автомобили продают, а почему нельзя вездеход?

— Красная Армия может побить всех! Это я точно знаю. Пусть американский империализм дрожит!

— Кто дрожит? Если замерз — выпей.

Иногда в этом многоголосии слышалось отцовское:

Сепь та сепь курк-о-о-ом!

Солнце уже поднялось высоко, и лучи его били прямо в распахнутую дверь, пронзая столбы синего дыма.