Вексельное право
Шрифт:
Он явно издевался надо мной, над моей молодостью, неопытностью, следовательской угловатостью, неотесанностью…
Я ответил:
– Так. Не имею права…
– Ну вот – договорились.
Он сидел, нагло заложив ногу за ногу, смотрел на стену и пускал кольца папиросного дыма.
Аккуратные, концентрические кольца. Я крикнул за дверь:
– Милиционер! Уведи!
Наблюдавшему за угрозыском нарследователю Танбергу я доложил о деле и попросил санкцию на арест:
– Разрешило начальство трехдневную командировку: еду в Энск. Все равно размотаю этого гада!..
Следователь ответил:
– В нашем деле патетические угрозы еще вреднее предвзятости. Желаю успеха… Так, говорите, не хочет с вами разговаривать без присутствия следователя или прокурора? Что ж… прокурора беспокоить нет
Я выпучил глаза: эти люди в моем материале дознания не фигурировали и, ровным счетом, ничего я не говорил Танбергу ни о золотом портсигаре, ни о Гриневиче. Кажется, сам Танберг – изрядный «жук на палочке».
Поездка в Энск не состоялась. Утром следующего дня появились Лелечка Золотухина с моложавым старичком, одетым вполне по-европейски.
Лелечка держалась с ним как старшая приятельница.
– Ну, вот: выполнила я свое обещание. Знакомьтесь: мой папка. Золотухин Егор Кузьмич… садись сюда, Егор Кузьмич, напротив товарища инспектора и отвечай всю правду! Слышишь? Как условились…
Егор Кузьмич вздохнул и мигнул мне – дескать: не обессудьте, балуется ребенок. Но вслух сказал:
– Пожалуйста, Ольга Егоровна, с полным нашим удовольствием удовлетворю все интересы товарища начальника, как я вполне понимаю, что вы теперь комсомолка – иначе вам нельзя, а я… Что ж, я завсегда оправдаю свою фирму, то бишь – фамилию нашу…
Говорок – ярославского типа: под такой говорок обвешивают, обмеривают, околпачивают…
Я строго спросил:
– Вы – пайщик фирмы, в которой работаете?
– Упаси бог! Приказчик-с, продавец, как говорится на нонешнем, значит, диалекте-с…
– Образование?
– Почти окончил коммерческое училище. И пошел по коммерческой части…
– Имели собственную торговлю при царском режиме? Где, в каком городе? Служили у белых?
– Упаси боже!.. Всю жизнь по торговой части, но лишь – в приказчиках. И у белых – не пользовался: по причине плоскоступия был забракован в белую армию, и у красных не довелось…
На мои вопросы следовали ответы, украшенные обычной приказчичьей витиеватостью, стремлением не ударить лицом в грязь – де, мол, и мы не лыком шиты. Иногда начинал привирать, уклоняться в сторону, тогда Лелечка – я позволил ей остаться – замечала строго-престрого:
– Егор Кузьмич!.. Мы же условились.
А я все любовался странными отношениями взрослой дочери со старым отцом. Занятно.
– Касательно Кружилина? Да, боже ж мой, кто из торгующих Евгешу не знает!.. Это – фруктик-с!..
– Что: делец, орел?
– Нет, в орлы ему далеко! Но – прыткий воробушек, очень, представьте себе, прыткий! Не упустит, где котях лежит с зернышком, хваткий… клещом вопьется и не отдерешь!.. Что говорить – умеет. Он на партизанах здорово нажился: когда Колчак, его превосходительство, свои денежки выпустил. Однажды партизаны поезд пустили под откос, а там был вагон денежек. И разбогатели партизаны, а Евгеша – тут как тут. «Мое вам почтеньице, не пожелаете ли за сходную цену обзавестить ружьями, револьверами, хоть не боевого образца, но вполне приличные вещицы». Братец ихний – Николай Александрович в Жиганске оружейный магазинчик имел, торговал помаленьку с инородцами от известной оружейной фирмы «Битков и Евдокимов с сыновьями». Не слыхали?.. Ижевская фирма, как же… Ну, колчаковцы того Кружилина не беспокоили: ружья его были – больше шомполки зырянские, да остяцкие. Переменил вывеску, заместо «Оружейного» написали ему «Магазин офицерских вещей», и – торговал… Колчаковцы жиганские – уездный воинский начальник да батальонные офицеры – все ему низко
кланялись: Евгений Николаю деньги колчаковские чемоданами привозил, чуете?.. То-то же…– Следовательно, Евгений Кружилин был посредником по продаже оружия партизанам, а сам не имел запасов?
– То-то, что имел и сам… У Евгеши не только древние шомполки бывали… Возле Софьюшки-то офицерье вилось, как мухота круг туеса с медом. Таскали револьверы-то…
– За Софьину любовь?
– А бог их знает!.. Может, и так, может, и за «языки» колчаковские… Мне эти дела – без особого интересу. Своего хватало: моя Лелька с подпольщиками связалась; у нас на квартире и бомбы хранились…
– Так… скажите, Егор Кузьмич, какие связи у Кружилина с торговцами Кошкиным, Жихаревым, Проскуряковым?…
Егор Кузьмич помрачнел:
– Вот мы с вами и до дела дошли… отсюда и начинается самая сказка, а то все присказка была. Должен вас уведомить: я сейчас у господина Жихарева кончаю службишку, а ране-то стоял за прилавком в «Магазине-конфексион» господина Проскурякова… И в обеих фирмах, при моем очевидстве, случились два одинаковых случая: первый был весной. Пришел однажды в магазин хозяин наш до того веселый-развеселый, что я и младший приказчик диву дались: с каких доходов возрадовался? А дела нашей фирмы были из рук вон плохи: до того доторговались, что накопилась за нами громадная недоимка по налогам. Не налог, а прямо скажем, хозяину – разорение, банкротство!.. Мы с мальцом, младшим приказчиком, ходим, будто по лимону скушали, а хозяин – петух петухом!.. Подошел ко мне, похлопал по плечу, говорит: «Ну, Кузьмич, радуйся: безработным не останешься. Свет не без добрых людей. Выручили» – и тащит из кармана акт о несостоятельности. Банкротство, по-нашему, или еще говорили при старом режиме: «вывернул шубу»… А к акту пришпилен вексель. Обыкновенный вексель, только я – глазастый – успел прочесть: подписан тот вексель был… Андреевым. Вот так, товарищ инспектор. А спустя полгода повторилось все у нового хозяина – Жихарева. И слухом я пользовался – побывал и у Кошкина – «москательная и железо-скобяная торговля» – товарищ судебный исполнитель Андреев, и был после того объявлен в Кредитном обществе Кошкин – банкротом… А векселек-то – кружилинский.
– И с Жихаревым такое же?
Вместо ответа Егор Кузьмич развел руками, мол, что спрашивать?
Я записал показание… Чего ради этот холуй разоткровенничался?.. Но тут Лелечка сказала:
– Молодец, папка Золотухин!.. – и обернулась ко мне: – Его на днях собрание пайщиков Кривощековской пригородной потребиловки председателем выбрало… Уходит он из частного сектора. Совсем уходит.
Стало ясно: вот почему пооткровенничал.
Золотухины удалились…
Я направился в нарсуд, где работал судисполнитель Андреев.
На сердце у меня была ночь… Темная, темная.
Нарсудья Мудрецов был не очень грамотен – недавний выдвиженец, считал, что единственное его назначение в жизни – карать.
Он встретил меня тяжелым взглядом исподлобья:
– Ты верно по делу этого дурака Андреева?
Он долго копался в ящиках своего стола.
– Вот, полюбуйся!..
Это было заявление Андреева с просьбой об увольнении. Я прочитал.
– Ну, и что же?
– Как что?!. Раз хотит увольняться – значит замарался! Нонче время-то, сам знаешь, какое!.. На бирже труда очереди сотельные, а он, видишь, увольняться задумал!.. Возьми-ка эту цедулку, да проверь его связи, знакомства…
– Проверили уже… И ревизию назначили. Никаких грехов у Андреева не найдено. Ты же знаешь сам.
– Плохо проверяли. Доложи своему начальнику – считаю, у Андреева хвост был замаран. Так и доложи – я официально заявляю!
– Да почему ты так уверен, товарищ Мудрецов?
– Нюх у меня. Понимаешь? Нюх.
– Гм!.. А ты не пробовал поговорить с Андреевым, почему он решил уволиться?
– У меня на судебных заседаниях разговоров хоть отбавляй! Еще я на исполнителей буду золотое время тратить!.. Принял это заявление, запросил окружной суд, а ему сказал: «Скатертью дорога!»… Буду я цацкаться! Не хотит работать – катись, милый человек, колбаской по улице Спасской!.. Задержал я увольнение до документальной проверки, да не поспел, как тот дурень себе в рот заряд картечи закатил!.. Ну-к, что ж… Секретарь!.. Дай етому сыщику все дела покойника…