Вела Сезон 1

Прошли три ужасно тяжелые секунды — и тогда, к огромному облегчению Асалы, картинка на экране изменилась.

Хайямский флот встал на защиту.

***

Кинриг вспоминала своего внука, танцора. Во время одного приезда, когда он был совсем маленьким мальчиком — а для нее он и сейчас маленький мальчик и навсегда им останется, — он с гордостью сообщил, что выучил в школе все планеты, да еще и несколько звезд в придачу. Он уговорил ее после десерта выйти на террасу, где показывал на ночное небо и рассказывал о вселенной так, словно Кинриг в жизни о ней не слышала. Она слушала и согласно мычала — в той одновременно очарованной и скучающей манере, что идет с воспитанием детей рука об руку. «Там Очаг, — говорил он, показывая на угловатое созвездие. — А Хайям сейчас не видно, но он вон там». Внук был доволен собой, чувствовал какую-то силу из-за того, что способен назвать константы мира.

Ведь разве бывает что-то более постоянное, чем твое место среди звезд?

Накидывая форму перед посадкой на «Шип», она, как всегда перед битвой, тщательно обдумала нынешние ставки. Захват технологии — цель краткосрочная. Если она захватит технологию, то повысит для Гань-Дэ вероятность увидеть светлое будущее. Если они проиграют, враги получат значительное преимущество, а ей придется пережить политический позор из-за того, что нищие клановцы на шаг опередили армию Гань-Дэ. Таковы были вводные, и она их приняла и действовала в их рамках.

К этим вводным нигде не прилагалось мелким шрифтом «а еще есть небольшой шанс, что сегодня ты лишишься всей планеты». Как такое можно было предвидеть? Это же безумие, чистое безумие. Так не бывает.

Та же внутренняя борьба отражалась на лицах всего экипажа — осознание катастрофы, слишком огромной для разума, потребность сейчас же осмыслить невозможные новости и отреагировать на них.

Перед глазами Кинриг промелькнули ее дети и внуки, приезжавшие на каникулы. Она вспоминала улыбки на лицах друзей, раскрасневшихся от добродушного спора за бокалами вина. Она видела великие своды Шэньсетской библиотеки, красочную плитку Столетнего променада, сады и площади, где ели, сплетничали и резвились люди. Теперь все утрачено — из-за какого-то космического пинка.

Клановцы сделали это специально. Не иначе. Последний удар в сердце ее мира. Вот и вышла наружу их ненависть к ганьдэскому образу жизни. У ее инженера не было выкладок, зато у Узочи их хватало с лихвой. Узочи — ученая. Она все рассчитала. Она все знала.

В сердце Кинриг разгорелось пламя. Промчалось по венам, обжигая мышцы и кости.

— Вступить в бой с кораблями «Галы», — сказала она. Расправила плечи и оскалила зубы. — Мы уничтожим их всех.

***

Асала приготовилась к появлению Красного отряда. Хайямцы держали пальцы на курках, но их опередили оставшиеся истребители «Галы». Один почти сразу разнесло на куски; двое дали ответный огонь. Эти шестнадцать человек — уже пятнадцать — были отважнее всех на поле боя. Они, очевидно, понимали, что не спасутся, и все же бились до конца. Асала надеялась, что, какая бы сторона в итоге ни написала историю этого дня, кто-нибудь вспомнит и о добровольцах из ее отряда.

Экрем, любитель покрасоваться, резвился в космосе, как рыба в воде. Он сбил двух ганьдэсцев подряд, потом занял положение рядом с Асалой. Она не сомневалась, что его истребители уже получили приказ о том, кто их новый союзник, но символизм того, как командир одной стороны встает бок о бок с командиром другой, точно не упустит никто. Политик до мозга костей.

Однако на миг Асала забыла о политике и наслаждалась тем, что сражается плечом к плечу с другом.

— Спасибо, — сказала она по рации. — Мне правда не хотелось тебя убивать.

— Даже не знаю, как на такое ответить, — сказал он.

Они ринулись в просчитанном исступлении вперед — два матерых солдата, нарезающих спирали на фоне звезд, не сдерживаемые измерениями или сопротивлением воздуха. Вокруг, средь кружев траекторий дронов, тем же самым занимались их отряды. Красный отряд оправдывал свою свирепую репутацию — Экрем наконец нашел себе равных за штурвалом. Они с Асалой мчались через завесу залпов, стараясь получить преимущество. Асала покалечила один корабль — ее выстрел прошил хвост. Экрем позаботился об остальном, потом взорвал следующий. За Экремом кто-то погнался; он получил легкие повреждения, но быстро сравнял счет. А она бессильно наблюдала на экране за истреблением своей эскадрильи — четырнадцать, тринадцать, десять, — зато процессия из гражданских кораблей оставалась нетронутой. У них получалось. Красный отряд редел.

На Экрема бросился очередной ганьдэский истребитель, и кто бы ни был его пилотом, он был рожден для битвы. В сражение вступила Асала, все трое перестреливались на огромной скорости. Вопреки окружающему безумию, ее пушки били верно, залп задел вражеское судно. Повредил часть крыла, но вне атмосферы это не играло никакой роли. Пока у тебя остаются пушки и движок, ты еще не вышел из боя, и, хоть Асала была уверена, что самому кораблю конец, она поймала себя на мысли, что на самом деле только разозлила его. Впрочем, он остановился, прекратил погоню, пока пилот оценивал обстановку. Стволы, не сдаваясь, дали рассеянный залп.

Она совершила ошибку. А может, ошибку совершил Экрем; на этой скорости понять невозможно. Кто-то повернул, кто-то предугадал, кто-то просчитался — не важен порядок, важно то, что ее судно поцарапало судно Экрема. Снаружи столкновение было бесшумным, но воздух, которым она дышала, весь завибрировал — отвратительный металлический вопль. Заревела тревога. Она выругалась, прокладывая расстояние между их кораблями, ощутила всплеск адреналина, пока пыталась разобраться в паутине из красных огоньков, разом потребовавших ее внимания. Повреждение внешних щитов — вплоть до самого фюзеляжа. Но без бреши. Она выдохнула. Без бреши.

То, что случилось с Экремом, было видно и без экрана. Ее тяжелый корпус ударил прямо в его кабину, смял хрупкую раму и расколол стекло. Из трещины поднимался тонкий туман кислорода, различимый в черноте. Она видела его. Он был в шлеме и наверняка в герметичном скафандре. Но его судну — конец.

— Экрем! — крикнула она. — Катапультируйся!

Из-за ответного молчания сердце екнуло, а потом окончательно ушло в пятки, когда его голос наконец раздался.

— Не могу, — сказал он с отрешенным смирением. Она слышала этот тон десятки раз — от солдат, которые знали, что их раны уже не вылечить. — Челнок заклинило.

«Черт».

— Ладно, сиди на месте, я тебя прикрою, пока мы не…

— Асала, — сказал он. — У меня трещина в шлеме.

Она закрыла глаза.

Он продолжал, словно в поисках понимания.

— Я ударился им о корпус, когда ты... мы... ты не виновата.

Асала понимала, что это значит. Трещина явно мелкая, раз он еще может говорить. Но она разрастется, и много времени это не займет. Если ему повезет, все случится быстро и его убьет быстрая декомпрессия. Медленную декомпрессию не хотелось даже представлять. В ином случае он задохнется раньше, чем завершится битва. Как бы то ни было, ему ничего не оставалось, только сидеть и ждать. Может, секунды. Может, минуты. Он застрял там, беспомощный, и задыхался с каждым ускользающим мгновением. Его голос звучал спокойно, но смотреть в дуло угрозы «ты можешь умереть через две секунды, или две минуты, или десять минут» — это тихая пытка, которую она бы никому не пожелала.

Особенно ему.

Ее глаза распахнулись из-за сигнала о сближении. Поврежденный ганьдэский истребитель выровнялся и набирал скорость. Она зафиксировала прицел и выстрелила. Истребитель разлетелся вдребезги. Искорку торжества Асалы задушили сожаления. Она знала, что от нее требуется.

— Асала, — снова заговорил Экрем. Теперь его голос слегка дрожал. — Ты можешь мне объяснить, почему Нико… что с ними случилось?

Она сделала вдох.

— Они думает, что поступает правильно, — ответила она. — Ты ни при чем. Совершенно ни при чем. Они тебя любит.