Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
Шрифт:
Таким образом кончились эти грозные времена, начавшиеся убийством Гракхов. Среди стольких разрушений произошло одно важное событие: Италия осков, сабелов, умбров, латинов, этрусков, греков, галлов погрузилась в прошлое. Вместо множества мелких союзных республик теперь была италийская нация; земледелие, торговля, нравы, армия, культура, италийский дух были с этих пор общими во всем среднем классе, образованном всеми италийскими народностями, которых сильное желание увеличить свое могущество и богатство знаниями, торговлей и оружием смешало вместе и перемешало друг с другом.
VI
Выступление Юлия Цезаря
Первое путешествие Цезаря на Восток. — Цезарь при осаде Митилены и при дворе Никомеда. — Скандальные рассказы о его пребывании в Вифинии. — Возвращение Цезаря в Рим. — Революция Лепида и Брута. — Помпей. — Состояние и знатность фамилии Цезаря. — Цезарь обвиняет Долабеллу и Антония. — Подкупность консервативной партии. — Неуспех Цезаря и его возвращение на Восток. — Его плен у пиратов. — Война с Серторием. — Возвращение благосостояния в Италию после революции. — Возобновление завоеваний. — Финансовый рост Италии. — Италийские ростовщики и капиталисты в Галлии, Испании, Греции и Азии. — Торговля рабами. — Азиатские рабы в Италии и их цивилизующее влияние. — Римский high life. — Утонченная роскошь. — Женский туалет. — Катон и новые люди. — Распространение образования; стремление к энциклопедическому знанию; философия Аристотеля. — Увеличение числа рабов при полевых работах: прогресс земледелия. — Культивирование оливок и винограда. — Скотоводство. — Увеличение акционерных обществ. — Рост потребностей. —
После своего прощения Суллой Гай Юлий Цезарь, этот молодой человек, об опасном приключении которого мы уже говорили, подобно всем молодым людям богатых фамилий, сделавшим крупную глупость, решил отправиться путешествовать и участвовал в свите пропретора Марка Минуция Терма при осаде Митилены, последнего возмутившегося и еще не сдавшегося города Азии. Из Митилены он отправился в Вифинию, посланный Термом с дипломатическим поручением к старому вифинскому царю, чтобы попросить у него кораблей для осады. Правда ли, как позднее утверждали его враги, что во дворце Никомеда, вдали от Рима и своих сограждан, юноша получил доступ в самые тайные и самые позорные покои этого преисполненного пороков двора? [256] Вещь сама по себе возможная; но обвинения врагов никогда не могут считаться серьезными доказательствами, особенно подобные обвинения. Достоверно, впрочем, что он неоднократно путешествовал ко двору Никомеда [257] вплоть до 74 г., когда проконсул Киликии Публий Сервилий предпринял войну против пиратов Ликии и Памфилии. Цезарь отправился сопровождать его в этой войне. Но немного времени спустя, по получении известий о смерти Суллы, он возвратился в Рим.
256
Suelon., Caes., 2 и 49; Dion., XLIII 20.— Изложение этой первой фазы жизни Цезаря очень ясное у Светония, напротив, спутано и смутно у Плутарха (Caes., 1, 4)Т
257
Sueton. Caes., 2.
По возвращении он нашел воздух Рима отравленным той недоверчивостью ненависти и страха, которую распространяют вокруг себя олигархии, имеющие мало связей и чувствующие себя неуверенными в своей власти. Несмотря на страшные усилия Суллы установленная им аристократическая конституция была непрочной, потому что нарушала слишком много интересов и совершенно не соответствовала потребностям времени. Для правильного функционирования этой конституции нужна была та могущественная аристократия, которая была в Риме в эпоху пунических войн. Без сомнения, остатки этой римской знати, наиболее почтенные люди и фамилии, например Кв. Лутаций Катулл, всеми силами поддерживали новый государственный строй, так соответствующий реакционным идеям, разделяемым почти всей знатью. Предполагали, что демократические перемены в государстве, произведенные в последние пятьдесят лет, навсегда уничтожены и что старая аристократическая конституция, единственный источник величия Рима, навсегда утверждена. Но несколько знатных фамилий еще не есть знать, и эти почтенные аристократы образовывали лишь незначительное меньшинство в господствующей партии. Рядом с ними стояли друзья и палачи Суллы, обогащенные конфискованными именами его жертв, перебежчики марианской партии, умеренные консерваторы, сделавшиеся после революции ярыми реакционерами. Это был не социальный класс, а шайка авантюристов, где преобладали подозрительные личности, и она не могла требовать к себе уважения, составляющего сущность всякого аристократического образа правления.
Но она могла, за недостатком этого уважения, устрашить всю Италию своей ненавистью к побежденной партии. Эта кучка людей старалась удалить из магистратуры, сената и провинциального управления всех тех, кто имел мужество не выказывать удивления перед Суллой и вождями консервативной партии как единственно великими людьми предшествующего поколения; она старалась возбудить ненависть к демократической партии, ее сторонникам, и особенно к Марию, к тем идеям и делам, которые он защищал. Между тем, несмотря на свои ошибки, демократическая партия оказала великие услуги Италии; если знатные старались третировать Мария как разбойника и преступника, если опрокидывались его трофеи, то все же нельзя было отрицать, что он отразил ужасное нашествие кимвров, тогда как Сулла заключил мир в Дардане. Консерваторы, обнаруживая свою ненависть к демократической партии и ее вождям, не могли не оскорблять национального чувства Италии. Это правительство, очень слабое с моральной точки зрения, расположилось лагерем в середине Италии, как маленькая армия в завоеванной стране, окруженная со всех сторон отрядами неумолимых врагов. Сулланская реакция разорила, унизила, оскорбила слишком многих лиц; она посеяла слишком сильную злобу во всей Италии. Сыновья казненных, лишенные своих родителей, имущества и политических прав; города, у которых были отняты территории или право гражданства; всадники, потерявшие свою судебную власть и почти все свое прежнее политическое влияние; средний класс Италии, боявшийся потерять с таким трудом полученное право гражданства, — все они образовывали такую армию недовольных, жаждавших мщения, что даже более крепкая власть была бы напугана. Без сомнения, все эти враги были в настоящее время дезорганизованы и рассеяны ужасными преследованиями; но не настанет ли день, в который они соберутся вокруг одного вождя? Было одно только средство придать влияние и силу правительству — вести смелую внешнюю политику и одерживать большие военные и дипломатические успехи.
Консервативное правительство могло бы заставить забыть многие из своих проступков, отомстив за позорный мир в Дардане. Но эта кучка, спешно собравшаяся среди ужасного кризиса из людей, взаимно презиравших друг друга, недоверчивая, разделенная личным соперничеством, парализованная страхом перед тем переворотом, из которого она вышла, не обладала никакой энергией. Сенат, ее наиболее могущественный орган, ничего не делал, старался избежать всякого повода к войне, страшась последствий поражения и не желая отсылать в отдаленные экспедиции значительную часть сил, нужных внутри государства для поддержания сулланской конституции. В 81 г. произошло чрезвычайное событие; египетский царь Александр II, подражая примеру царя пергамского, оставил в наследство сенату Египет, самое богатое царство древнего мира, но сенат отказался и принял только царские капиталы, хранившиеся в Тире. Конечно, сенат сопротивлялся домогательствам Митридата, желавшего признания им дарданского договора. Сенат не решался разделить вместе с Суллой ответственность за такой важный акт, но. он, казалось, не замечал, что это сопротивление делало неизбежной новую войну, и не предпринимал никаких приготовлений.
Неудивительно, что после смерти Суллы остатки демократической партии пришли в движение. Но во время пребывания Цезаря на Востоке произошло событие более важное, указывавшее, как слабо было правительство, основанное Суллой. Популяры, едва началась агитация, признали своим главой одного из консулов 78 г., Марка Эмилия Лепида. Лепид был знатен и богат; он владел самым роскошным дворцом в Риме; [258] он был до сих пор консерватором и другом Суллы, даже разбогател, скупая имения осужденных. [259] Но раздраженный тем, что Сулла старался воспрепятствовать его выборам в консулы, честолюбивый, легкомысленный и наглый, он немедленно после смерти Суллы [260] стал во главе народной партии, предложив восстановить раздачу хлеба, [261] вернуть изгнанников [262] и возвратить избирательные права [263] и земли городам, у которых они были отняты. [264] Успех агитации был необычаен; слабость правительства немедленно обнаружилась.
258
Plin.H.N., XXXVI, XV, 109.
259
Mommsen.R.G., III, 18.
260
Peter (G. R., II, 138), lime (R. G., VI, 8), Mommsen (R. G., Ili, 18), Drumann (G. R., IV, 339),
основываясь на речи Лепида у Саллюстия (Hist., I, fr. 55 (Maurenbrecher)), думают, что он перешел в оппозицию еще при жизни Суллы. Вместе с Nitzsch (G. V., II, 176) и Franke (J. P. P., 1893, I, 49) я нахожу более вероятным, что движение началось только по смерти Суллы.261
Gran. Licinius, 43, ed. Bonn.
262
Ibid., 43; Florus, II, 11; Salust. Hist., fr.77, 6, ed.Mauren brecher. Leipzig, 1893.
263
Вероятное предположение Друманна (G. R., IV, 342).
264
Gran. Licinius, 45, Арр. В. С, I, 107.
Несмотря на то что Лепид был почти одинок, сенат, многие члены которого совершили столько грабежей и преступлений во время реакции и который не имел в Риме никакой армии, на которую можно было положиться, встревожился и сделал частичную уступку, согласившись на раздачу хлеба и возвращение изгнанников, чтобы тем энергичнее воспротивиться другим предложениям, особенно предложению о возвращении земель. [265] Но агитация Лепида подняла революционное настроение во всей Италии. В Этрурии, возле Фезул, многие собственники, ограбленные Суллой, с оружием в руках изгнали новых владельцев своих старых угодий. [266] В Риме непримиримые консерваторы, имевшие своим главой другого консула, Квинта Лутация Катулла, [267] обвинили Лепида в поддержке этого мятежа и предложили энергичные меры, но сенат не осмелился их утвердить [268] и нашел более простым удалить Лепида из Рима, ускорив под разными предлогами, еще до выбора их преемников, отъезд обоих консулов в провинции, которые уже были им назначены: Нарбонская Галлия — Лепиду, Италия — Катуллу. [269] Им даже отпустили много денег на провинциальную администрацию и взяли с них клятву не сражаться друг с другом.
265
Franke. I. Р. Р. 1893, I, 54–55.
266
Gran. Licinius, 45.
267
Plut. Pomp., 16.
268
Ibid. — Об этом, по моему мнению, упоминает Саллюстий (Hist., I, fr. 77, 6 сл.), а не о нападении на Рим, которое действительно предпринял Лепид.
269
Мне кажется, что Саллюстий (Hist., I, fr. 66) упоминает об отъезде консулов в провинции, а не (Mommsen. R. G., III, 26) об общей экспедиции в Этрурию для подавления беспорядков; это было слишком незначительное предприятие для обоих консулов. Относящееся к этому место у Лициния Грания (45) слишком испорчено и неопределенно, чтобы служить источником. Впрочем, вся эта история очень темна. См.: Franke. J. P. P., 1893, I, 57.
Юлий Цезарь, вернувшись в Рим среди этого волнения, должен был найти сумрачные лица, холодный прием и ревнивую недоверчивость в господствующей партии, которая не забыла ни его родства, ни его возмущения против Суллы. Это неожиданное возвращение в то время, когда, казалось, начинается революция, должно было представляться очень подозрительным. Напротив, он с радостью был принят партией Мария, уже подготовлявшей небольшое восстание. Лепид взял деньги сената и уехал, но, прибыв в Этрурию, остановился для открытого набора бедняков этой области и других частей Италии, в то время как другой знатный, замешанный в революции и пощаженный Суллой благодаря семейным связям, Марк Юний Брут, несомненно по соглашению с Лепидом, набирал армию среди пришедших в отчаяние жителей долины По. [270] В Риме, где многие были в курсе дела и готовились присоединиться к двум вождям революции, зять Цезаря, Цинна, старался убедить его следовать за собой, [271] но Цезарь отказался. С годами и опытностью отважный и горячий темперамент молодого человека, рисковавшего своей головой из-за любви к своей даме, стал умереннее, и одна из существенных черт его характера, благоразумие, начала приобретать перевес.
270
Ibid., I, 56.
271
Suet. Caes., 3.
Когда разразилась война, сенат имел двух верных людей, чтобы послать их против Лепида и Брута. Одним, конечно, был консул Катулл, а другим должен был быть магистрат, выбранный на следующий год. В партии Суллы был молодой человек, честолюбивый, нетерпеливый, хитрый; это был Гней Помпей. Он родился в 106 г. в богатой и знатной фамилии; мы видели, что он совсем юным стоял во главе армии во время войн, которые вел Сулла по своем возвращении в Италию против народной партии; затем он женился на племяннице диктатора. Чтобы продолжать играть выдающуюся роль в консервативном правительстве, он возымел желание потребовать себе командование в этой войне, хотя в тот год он был частным лицом, не занимавшим никакой государственной должности. Домогательство было странным со стороны поклонника Суллы, реформатора, установившего строгое соблюдение древних правил в последовательном занятии государственных должностей, и указывало, что сами друзья диктатора считались только тогда с его государственным устройством, когда оно благоприятствовало их интересам. Но сенат, постоянно трепетавший и не доверявший никому, не мог сопротивляться интригам молодого человека, обещавшего, по крайней мере по своему прошлому, быть его верным орудием; и забывая, что он должен быть строгим охранителем конституции Суллы, дал Помпею армию для борьбы с Брутом.
Так началась война. В то время как Лепид старался взять Рим, защищаемый Катуллом и Аппием Клавдием, назначенным interrex'oм, которым сенат, наконец, дал высшие полномочия, [272] на севере Брут, побежденный и запертый Помпеем в Мутине, сдался при условии пощадить его жизнь; [273] но был вероломно казнен победителем и умер, оставив в Риме прекрасную вдову по имени Сервилия и маленького сына, немногим старше одного года, [274] носившего его имя. Вследствие поражения Брута и, может быть, также по причине потерь, понесенных при приступах к Риму, Лепид вынужден был отступить к северу; но разбитый при Косе в Этрурии, он с остатками своей армии отплыл в Сардинию, где с небольшим успехом боролся с правителем, Гаем Валерием Триарием [275] вплоть до своей смерти, когда его сразили труды или, как говорили, печаль ввиду обнаружившейся неверности своей жены. Остатки его войска были отведены в Испанию к Серторию одним из его офицеров по имени Перпенна.
272
Я думаю вместе с Franke (J. P. P., 1893, 1, 63, пр. 4), что Флор (III, 23) ошибается, говоря, что Рим защищали Помпей и Катулл. Помпей был тогда в долине По, готовясь нанести поражение Бруту, как рассказывает Плутарх (Pomp., 16).
273
Plut. Pomp., 16; Oros., V, 22; Liv. P., 90.
274
Замечания Bynum'a (L.M.I.B., 6 сл.) убеждают меня, что Брут родился в 79 или 78 г. до Р.Х., а не в 85, как обычно предполагают.
275
Asc. in Scaur., 19 (Orel); В. С. Н., 11, 165, пр. 27.