Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
Шрифт:
Он принудил силой или присоединил к себе по доброй воле в 326 г. Неаполь, в 310 г. — Камерин, Кортону, Перузию, Ареццо, в 305 г. — маруцинов, марсов, пелигнов, френтанов, в 302 г. — вестинов, а немного позднее — Анкону и Тарент, заключая союзы, в силу которых эти города и нации, сохраняя свои учреждения и законы, обязывались доставлять риму вспомогательные войска и признавать римский сенат посредником во всех спорах с другими государствами.
Путем этих войн рим приобрел верховную власть над всей Италией. Но экономические и социальные последствия этих войн были еще важнее политических. Республика и отдельные лица значительно увеличили свои богатства. Государство стало располагать большими доходами, и по всей Италии образовались обширные государственные земли из полей, пастбищ и лесов, часть которых сдавалсь в аренду, а остальная часть оставалась для будущих нужд. Большое число патрицианских и плебейских фамилий обогатилось, покупая рабов и земли и развивая во всей Италии сельское хозяйство в крупных размерах; сеяли хлеб, сажали виноградники и оливковые деревья; всю работу производили familiae рабов под надзором
11
Ср. De re rustica Катона, описывающего земли богатого сеньора в эпоху, когда земледелие начинало изменяться. Эта книга дает представление о земельном устройстве богатых людей в III в. до Р.Х.
На общественных землях южной Италии было много первобытных пастбищ, похожих на те, которые мы видим теперь в Техасе или в наиболее степных областях Соединенных Штатов; бесчисленные стада крупного рогатого скота и овец паслись круглый год, не зная хлевов, спали под открытым небом и перегонялись дюжинами пастухами зимой и летом с гор на равнину и с равнины в горы. Эта варварская, но выгодная эксплуатация пастбищ сделалась возможной, когда Рим покорил своей власти берега южной Италии и Апеннинские высоты, и многие римляне поспешили заняться ею. [12]
12
Nitzsch. G. V., 16.
Кроме того, благодаря войнам начался прилив драгоценных металлов, особенно серебра; [13] и в 269 и 268 гг. до P. X. в Риме стали чеканить серебряную монету. [14] С тех пор римляне могли участвовать в мировой торговле, доставляя себе утонченности эллинской цивилизации, в этот момент лучше известные по более частым сношениям с греческими колониями южной Италии. [15] Дело в том, что драгоценные металлы, возбуждая алчность всех народов — и цивилизованных и варваров, как блестящее украшение и сокровище, которое легко переносить и прятать, были в древнем мире предметом мены и торговли; они способствовали сношениям между народами, стоявшими на совершенно различных ступенях цивилизации. На территории колоний семейства мелких собственников размножались и жили в полном довольстве.
13
Livi. X., 46; Schiller-Voigt, 294.
14
Babelon. M. R. R. I, XVIII.
15
Schiller-Voigt, 287.
Но это обогащение не ослабило традиций, и за ним не последовало тотчас же ни изменения нравов, ни политической революции. Бережливость, простота, суровая грубость прежних времен считались наиболее высокими доблестями всякой знатной фамилии. Возрастающее богатство еще не развратило народа в массе и не увеличило разнузданности отдельных лиц; оно даже укрепило власть в руках сильной военной аристократии богатых собственников, отлитой в форме традиционного воспитания; оно помогло завоевать новые земли и населить их латинскими земледельцами и солдатами. Без сомнения, правящие классы обновлялись по мере того, как средний класс становился более многочисленным, более зажиточным и влиятельным.
Государственный строй демократизировался, но постепенно, без потрясений и насильственных переворотов. Многие плебейские фамилии благодаря богатству, употребляемому на пользу народа, приобрели такое влияние, что патрицианские фамилии, уже уменьшивишеся в числе и обедневшие, были вынуждены для поддержки обремененных догами родовых имений и власти принимать в свою среду эту богатую плебейскую буржуазию, заключая с ней браки и допуская ее к участию в управлении. Уже в 421 г. было постановлено, что плебеи могут отправлять первую и самую простую из магистратур, именно квестуру, т. е. в качестве городских квесторов преследовать обвиняемых в уголовных преступлениях, управлять государственным казначейством, а в качестве военных квесторов заведовать финансами армии и снабжать ее припасами. В 367 г. было постановлено, чтобы один плебей был в числе первых магистратов республики, которые под именем консулов были обязаны созывать сенат и комиции, производить выборы магистратов, допуская или отвергая кандидатов, и командовать войсками на войне. С 365 г. плебеи могли быть избираемы курульными эдилами, наблюдавшими за продажей хлеба и рыночными ценами, следившими за сохранностью публичных зданий, за полицией на улицах, рынках, площадях и назначавшими общественные празднества. В 350 г. они были допущены к диктатуре и цензуре. Диктатура была чрезвычайной должностью: в момент крайней опасности и на короткое время вся власть давалась одному лицу с приостановкой действия конституции. Цензура же была постоянной должностью, обычно исполнявшейся двумя цензорами, раз в пять лет составлявшими список лиц и имуществ римских и муниципальных граждан и надзиравшими за нравами аристократии; они вычеркивали лиц недостойных из списка сенаторов и всадников, лишали политических прав плебеев, ведших постыдный образ жизни, утверждали и наблюдали за исполнением общественных работ и сбором налогов. С 337 г. сами преторы могли быть из плебеев; они разбирали гражданские дела между римлянами и иностранцами и замещали консулов в их отсутствие или когда те были чем-либо заняты. Таким образом прежний наследственный и исключительный патрициат превратился в патрицианско-плебейскую знать богатых собственников, которая сделала без затруднения уступки
демократическому духу среднего класса, по мре того как значение последнего возрастало вместе с зажиточностью и вследствие побед, честь которых отчасти принадлежала ему.Плебейские преторы не преминули расширить законодательную власть трибутных комиций, в которых средний класс играл более выдающуюся роль, чем в центуриатных комициях; сенат должен был высказывать свое мнение по внесенным предложениям до народных собраний, а не после них; [16] по lex Hortensia (286 г.) постановления народных собраний получали силу для всех граждан без утверждения их сенатом; трибутные собрания вырвались из-под контроля сената, а центуриатные комиций около 241 г. были преобразованы [17] таким образом, что богатые потеряли там много прежней своей власти. Дошли до того, что предоставили право голоса многим cives sine suffragio: в 268 г. сабинам Реате, Норции и Амитерна; около 241 г. жителям Пицена и Веллитр. [18]
16
Mommsen. R. F. I, 157; Willems. S. R. R., II, 73.
17
Karlowa. R. R. G., I, 384.
18
Beloch. I. В., 123.
Все же устройство республики оставалось в своей основе аристократическим, потому что новая патрицианско-плебейская знать сумела остаться единственным господствующим классом — и силой традиций, великими военными успехами, хорошей общественной администрацией, широкой системой клиентелы и покровительством среднему классу воспрепятствовала образованию могущественной демократической оппозиции (которая появляется почти во всех античных республиках). Священной обязанностью для всякой богатой сенаторской фамилии было помогать своими советами, деньгами и протекцией определенному числу семейств собственников среднего достатка и даже способствовать лицам, выдающимся своею доблестью и умом, войти в состав знати путем занятия должностей. [19]
19
Характерный пример — Катон-цензор; ср.: Plut. Cato Major, 1 и 3.
Находясь таким образом под покровительством знати, придерживавшейся старинных сельских нравов, плебеи сохранили обычаи предков; они оставались крепким и плодовитым народом крестьян, употреблявшим большую часть своих прибылей на воспитание все более многочисленных поколений земледельцев и солдат. Таким путем Рим мог в IV и III вв. до P. X. распространить в Италии не только свое влияние и свои законы, но и свою расу и свой язык. С 334 до 264 гг. Рим основал 18 могущественных латинских колоний, между ними Венузию, Луцерию, Пестум, Беневент, Норцию, Аримин и Фермой, и по различным областям Италии расселились крепкие латинские земледельцы, которых обилие земель поощряло быть плодовитыми и увеличило число говорящих на латинском языке в пестрой смеси италийских языков и рас Эти крестьяне поочередно несли то тяготы сельской жизни, то тяготы военного ремесла; военное жалование и добыча, разделяемая полководцами после побед, были для них дополнительной прибылью к земельному доходу, и война служила занятием, подсобным к земледелию.
С помощью этих крестьян, бывших в то же время и солдатами, римская аристократия могла победить Карфаген, великую торговую силу, коммерческое расширение которого пришло к столкновению с военным и земледельческим расширением Рима. Благодаря этим крестьянам Рим в последней четверти III в. до P. X. достиг господства над обширной территорией с населением приблизительно в шесть миллионов человек. В случае крайней опасности он мог выставить 770 000 солдат — всадников и пехотинцев; из них 273 000 граждан, 85 000 латинов, 412 000 союзников. [20] С ними, наконец, вел он в 225–222 гг. большую войну против италийских галлов, которая, доставив ему господство над долиной По, открыла перед ним широкую историческую дорогу. Это военное и завоевательное напряжение могло продолжаться в течение столетий единственно потому, что Рим, благодаря нравственной дисциплине и консервативному духу знати, всегда оставался земледельческой, аристократической и военной общиной. Земля всегда, даже в самые варварские времена, может быть завоевана окончательно только плугом; она принадлежит не тем, кто обагряет ее кровью в жестоких военных схватках, но тем, кто, завладев ею, возделывает, засевает и населяет ее.
20
Polyb., II, 24; Beloch. I. В., 94.
К концу III столетия до P. X. Рим господствовал над Италией, потому что наивысшей доблестью всех его классов были добродетели хорошо дисциплинированных крестьянских общин, подобные тем, какие мы видим теперь у буров: скромность, стыдливость, простота идей и нравов, спокойная сила воли, честность, законность, терпение, общее спокойствие, свойственное человеку, не имеющему пороков, не расточающему свои силы в наслаждениях и мало знающему. Но идеи делали медленные успехи: все новое, исключая религиозные суеверия, почти не допускалось. Гений, подобно безумию или преступлению и всему тому, что не отвечало традиции, был гоним: формализм, эмпиризм, Суеверие казались высшими формами мудрости. Право и особенно религия, чисто формальные, укрепляли между потомками мудрость, заблуждения и страхи отдаленных предков. Греческая философия и общие теории были в пренебрежении; литература, еще очень бедная, состояла из нескольких религиозных и народных песен, написанных сатурническим размером, и наиболее простых драматических произведений, так называемых фесценнин, сатур и мимов. Литературный язык был груб и мало обработан.