Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
Шрифт:
Знатные фамилии, гордые и суровые, сохранившие старые традиции, люди, выдающиеся по своему уму и характеру, старики, видевшие вторую пуническую войну, педанты, недовольные, завидующие новым состояниям по различным мотивам, сожалели тогда, как Данте в начале XIV столетия [81] или современные клерикалы и консерваторы, о тех временах, когда Рим «жил в мире, скромный и целомудренный». Они сетовали на грубую алчность откупщиков, на разложение семей, на вероломство новой дипломатии, на вторжение азиатских нравов. Время от времени они даже добивались принятия какого-нибудь закона против злоупотреблений и заставляли выбирать кого-нибудь из своих сторонников на государственную должность. Иногда также громкий скандал волновал общество и приводил его в негодование.
81
Dante. Parad, 15, 99: Si stava in pace sobria e pudica.
Но общественный гнев успокаивался; магистраты возвращались в частную жизнь; речи и законы мало-помалу забывались; [82] суровость старых времен ослабевала не только в общественном мнении, но и в законах, отменивших к началу второго века телесное наказание и смертную казнь для римских граждан как в Риме, так и в провинциях; [83] отменено было также телесное наказание в войсках, и для осуждения на смертную казнь солдат, бывших гражданами, была введена менее поспешная процедура.
82
Liv., XLII, 22; XLIII, 2.
83
Lange. R.
Таким образом, несмотря на неудовольствия и скандалы, алчность, роскошь, личная и семейная гордость распространялись среди знати; дух клиентелы и касты, узы дружбы или семьи, честолюбие, страсть к деньгам получали все больший перевес над чувством долга, и усилия ускорить торговую революцию древнего сельского общества делались более интенсивными и более решительными. Многие цензоры, например Тит Квинций Фламиний, Марк Клавдий Марцелл, Марк Эмилий Лепид, Марк Фульвий Нобилиор, неоднократно в течение тридцати первых лет века переделывали списки граждан с целью увеличить при выборах значение мелкого городского люда в ущерб средним деревенским классам. Они не только легко вписывали в число граждан латинян, пришедших в Рим для занятия мелкой торговлей и низкими ремеслами, но и давали политические права вольноотпущенникам, которые все были иностранцы; они заставляли их вотировать в тридцати одной сельской трибе, пользуясь ими для уменьшения господства деревенских избирателей во всех округах и создавая разнородную космополитическую массу избирателей с демагогической политикой, подобную которой мы находим, быть может, только в современных Соединенных Штатах. Странная ирония истории! Космополитическая демагогия иностранцев, случайно прибывших в метрополию как временные гости, произвела решительный переворот; в результате его должна была создаться империалистическая политика и римская империя, несмотря на противодействие чисто римской части населения, не желавшего оставлять нравы и политику своих отцов. [84]
84
Ср. об этом важном вопросе: Neumann. G. R. V., 88 сл.; Lange. R. А., II, 218 сл., 249 сл.; Nitzsch. G. V., 132 сл.
Однако вместе с торговым духом, с мировым господством и космополитизмом прогрессировала и умственная культура — последняя и страшная сила разрушения старого общества. Греческая философия, особенно стоицизм, изучалась в знатных семьях и подготовляла умы к восприятию общих идей. Политические теории о демократии и тирании, выработанные греками, становились известными и обсуждались знатью, до сих пор правившей при помощи традиционного эмпиризма. Литературные попытки, начатые за полстолетие до того, теперь среди этого этнического, умственного и общественного брожения в Риме и при участии писателей, вышедших из этого космополитического общества, принесли, наконец, свои плоды в виде первых произведений, достаточно оригинальных и совершенных, чтобы быть причисленными к классическим. Умбриец Плавт чистым и сильным языком написал самые лучшие латинские комедии. Из полугреческой Калабрии явился в Рим Энний, отец латинской литературы, который ввел в Нации гекзаметр, написал в стихах римскую историю, льстя гордости своих покровителей, и хорошую поваренную книгу, чтобы удовлетворить их обжорство. Живописец и поэт из Брундизия Пакувий написал трагедии, долго пользовавшиеся известностью; комедии писал и Стаций Цецилий, галл, вероятно миланец, взятый в плен во время завоевания цизальпинской Галлии и проданный в Рим в качестве раба. Греческая живопись и скульптура, напротив, были еще весьма мало известны и только художники греческих колоний на юге Италии работали на весь полуостров и на Рим.
Война против Персея (172–168), сына Филиппа Македонского, который пытался снова завоевать области, утраченные его отцом, пробудила, казалось, реакцию против торгового духа новой эпохи. Война вследствие неспособности полководцев и недисциплинированности солдат началась поражениями, до такой степени поколебавшими престиж Рима на Востоке, что многие мелкие государства и города восстали, а Антиох Сирийский осмелился взяться за оружие и завоевал Египет. Но народ спохватился и выбрал для ведения войны Павла Эмилия, славного современника поколения, сражавшегося с Ганнибалом, уже долгое время жившего на покое. Его блестящие победы вернули к власти консервативную партию. Он добился от сената утверждения мира, отнюдь не соответствовавшего идеям новой дипломатии: вся огромная добыча, исключая незначительную часть, розданную его солдатам и друзьям, была внесена в государственное казначейство; Македония была разделена на четыре части, каждая с особым управлением и с запрещением торговли друг с другом; на нее была наложена подать, равная половине той, которую Македония уплачивала своему царю; золотые рудники были закрыты, чтобы римские капиталисты не наводнили страну. [85] В то же самое время цензоры Тиберий Семпроний Гракх и Гай Клавдий с большой строгостью пересмотрели в Риме списки всадников, старались обуздать жадность предпринимателей и уменьшить могущество космополитической демагогии, изгнав вольноотпущенников из сельских триб и вписав их всех, по-видимому, в одну трибу. [86] Одно время устрашенный сенат и комиции, казалось, желали вернуться назад и привести Рим в его прежнее состояние; [87] но этот поворот продолжался недолго. За миром благодаря огромным суммам, внесенным в государственное казначейство Павлом Эмилием, последовало быстрое обогащение всех классов, [88] скоро увеличившее порчу нравов и заставившее забыть все несчастия войны.
85
Liv., XLV, 18 и 29.
86
Nitzsch. G. V., 162 сл.; Lange. R. А., II, 277.
87
Lange. R. A., II, 228.
88
Polyb., XXXII, 11.
Римская дипломатия сделалась более дерзкой, более жестокой, более вероломной с тех пор, как после падения Македонии римская республика почувствовала себя господствующей державой на Средиземном море. Цари Вифинии и Пергама, явившиеся с выражением преданности, были отвергнуты с пренебрежением; Антиох, словно слуга, получил от Попилия грозный приказ снять осаду Александрии. Те, кто в Азии и Греции колебались стать на сторону Рима, были сурово наказаны: Делос был отдан афинянам, Антисса разрушена; во всех городах Греции выдающиеся лица были казнены или отведены в Италию, в числе их более 1000 ахеян, между которыми был По-либий, величайший историк древности. Партия большинства желала также разрушения Родоса, говоря, что последний желал поражения Рима во время войны и что он стал слишком высокомерен; в действительности же хотели его разграбления; [89] сенат удовольствовался тем, что разорил его торговлю: Родос имел большие торговые склады и получал большие доходы с таможенных пошлин. [90] Делос был объявлен открытым портом, и торговые операции этого острова настолько увеличились, что он мог соперничать с Карфагеном и Коринфом. [91]
89
Aul. Gel., VII, 3, 6.
90
Polyb., XXXI, 7.
91
Hommole. В. С. H., Vili, 93 сл.
Но после войны с Персеем все мало-помалу слабеет — война, торговля, спекуляции. После покорения цизальпинской Галлии, полного ослабления Лигурии, Испании и Востока случаев для вмешательств и важных войн с 168 до 154 г. не было. Вследствие этого сделались редки военные поставки и уменьшилась необычайная прибыль, получаемая знатными и крестьянами.
Точно так же вместо ежегодного увеличения остановились и общественные работы, когда к концу тридцатилетия были закончены великие предприятия, необходимые новому положению Рима в Италии. Государственное казначейство, не расходуя всего, имело в 157 г. 16 810 фунтов золота, 22 070 фунтов серебра и более 61 миллиона фунтов серебряной монеты. [92] Сама спекуляция на общественные земли приостановилась, потому что большая и лучшая часть ager publicus была уже арендована, разделена между колониями или раскрадена могущественными фамилиями. Торговля делала менее быстрые успехи, раз более редкими сделались внезапные барыши; поколение,
явившееся после войны с Персеем, не знало таких легких и быстрых обогащений, как поколение предшествующее.92
Plin. Н. N., XXXIII, 3, 55.
Напротив, перемена в нравах, вызвавшая рост потребностей и расходов, нисколько не остановилась; она даже стала интенсивнее в этом поколении, более стремившемся к удовольствиям, к деньгам, к возбуждению и менее склонном к тяжелому труду, нежели поколение предшествующее. Так всегда в истории: желание расширить свой образ жизни сначала появляется только у некоторых лиц, но если они не будут побеждены сопротивлением прежних нравов, ими нарушаемых ради своего удовлетворения, то число желающих участвовать в новых наслаждениях с каждым поколением увеличивается и желания их возрастают благодаря заразительности примера и почти механической неизбежности событий во время гибели древнего общества; не умея более жить по-старому, все более и более стремятся жить по-новому. Тогда изменяется всё: традиции, учреждения, идеи, чувства, удовлетворяя всеобщую потребность в более совершенной жизни. Таким образом, во второй трети этого столетия расходы на жизнь росли не только в Риме, но и повсюду в Италии, в городе и в деревне. Потребности увеличивались; изысканность стола [93] и распутства всякого рода делали быстрые успехи; [94] цены на предметы промышленности повысились, без сомнения, вследствие обилия денег; напротив, доходы большинства собственников уменьшились; чрезвычайная военная прибыль делалась более редкой. Земли в окрестностях Рима, однако, приносили много дохода ввиду роста населения и богатства города. Циспаданская Галлия пострадала менее, чем другие области; [95] Эмилиеву дорогу часто посещали армии, направлявшиеся в долину реки По, купцы и караваны рабов, скота и пастухов, двигавшиеся из Рима, — и города, основанные на ее протяжении, вели хороший торг продуктами соседних деревень.
93
Доказательством этого служит распространение на всю Италию в 143 г. вместе с lex Didia cibaria действия закона lex Fannia, направленного против оргий и расточительности на пирах. Ср.: Macrob. Sat. III, 17.
94
Plin. H. N.. XVII, 25, 244; Polyb., XXXII, II.
95
Mommsen. R. G., I, 852.
Но не то было в областях, расположенных вокруг уединенных городов, в стороне от больших дорог, особенно в южной Италии. Италийские землевладельцы возделывали преимущественно хлеб и лишь небольшое число виноградных лоз и оливковых деревьев, [96] но хлеб в древнем мире, даже в странах с хорошими дорогами, приходилось продавать на соседних рынках, потому что издержки и риск отдаленной перевозки слишком повысили бы его продажную стоимость. Другие продукты — вино и масло — были редки, дурного качества и часто по недостатку дорог недоступны для перевозки. Мелкие и средние собственники какой-нибудь отдаленной области Италии, теснимые нуждой в деньгах и всевозрастающими расходами, иной раз производили более или сами менее потребляли, продавая остальное на рынках по такой низкой цене, что изумляли жителей Рима, где жизнь была так дорога. [97]
96
Weber. R. A. G., 223, 224.
97
О необычайной дешевизне припасов в долине По см.: Polyb., II, 15.—То же должно было происходить и во всех областях, удаленных от больших дорог.
Деревни Италии изнурял бич ростовщичества; многочисленные семьи, в течение веков мирно сидевшие вокруг родного очага, вынуждены были искать приключений на больших дорогах Италии и всего мира. Древнее италийское земледелие стало падать, и вместе с ним медленно погружалась в океан прошлого и федеральная Италия осков, сабеллов, умбров, латинов, этрусков, галлов с бесчисленными городами, укрепленными башнями и стенами, — Италия мелких союзных республик, латинских колоний и римских муниципий. Многие из финансистов и сенаторов, выдвинувшихся в Риме в начале следующего века, происходили из муниципий и латинских колоний. [98] Следовательно, можно предположить, что полстолетия назад много хороших фамилий из муниципий, латинских колоний и союзных городов, начавших беднеть, переселялись в Рим, где могли надеяться поправить свои дела и скромно жить, не краснея перед людьми, знавшими их в лучшем положении. Подобным образом и в среднем классе многие молодые люди были вынуждены покинуть деревню для соседнего города, надеясь там разбогатеть; не находя работы в маленьких городах, обедневших вследствие выселения знатных фамилий и возрастающей нужды крестьян, они в большинстве направлялись в Рим. Борьба за существование начинала усиливаться и в Риме и в Италии; во всех ремеслах и во всех предприятиях, за которые только можно было браться с небольшим капиталом, развивалась конкуренция, а прибыль уменьшалась: нищета начала вить гнезда повсюду в обширных болотах, всегда заражавших своими миазмами воздух, вдыхаемый богатыми. В Риме, где все теснились, привлекаемые богатствами метрополии, голод сделался обычным грозным явлением. При всевозрастающих размерах и увеличении населения город должен был искать хлеба для своего прокормления на рынках более отдаленных; но чем дальше был рынок, тем более дорожал хлеб в Риме, и когда случался неурожайный год, простой народ страдал от голода и входил в долги. [99]
98
Willems. S. R. R., I, 179 сл.
99
См. об этом кризисе Приложение А.
К этому присоединилось другое зло, еще более тяжелое — обеднение, порча и исчезновение старой римской аристократии, прогрессирующий физический, экономический и моральный упадок правящего класса Рима. В знатных фамилиях, разбогатевших в счастливый период начала столетия, гордость и распущенность сгубили много молодых людей, выраставших ленивыми, тупыми и порочными. В других фамилиях, по неспособности или по гордости пренебрегших увеличением своих богатств, первое поколение еще могло жить по старым традициям, но следующие уже поддавались окружающим примерам. Много молодых людей запутывалось в долгах; одни распускали свою клиентелу, продавали дома предков, переселялись в нанятые квартиры, [100] пытаясь затеряться в толпе и жить на остатки своего состояния; другие же пытались приобрести деньги, занявшись политикой. Незаметно Рим стал управляться уже не аристократией, смотревшей на власть как на обязанность, но знатью, выродившейся, нуждающейся, стремившейся занятием государственных должностей приобрести себе богатство; несмотря на презрение и зависть к миллионерам, недавно вписанным во всадническое сословие, эта знать была связана с ними дружбой. Причины этого легко предположить. Подкуп, правда, еще не был так явно бесстыден, хотя по временам и возникали скандалы, как, например, с претором Гостилием Тибулом, уличенным в продаже своего решения по делу об убийстве в 142 г. [101] Но кто мог наблюдать невидимые подкупы, оргии, на которые богатые банкиры приглашали знатных нищих и обжор, помощь, даваемую на выборах деньгами и клиентелой, тайные дары, partes — мы сказали бы теперь акции, — дававшие участие в обществах откупщиков? Между тем некоторые наивные люди недоумевали, по какой причине золотые рудники Македонии, закрытые Павлом Эмилием, десять лет спустя были сданы в аренду римским капиталистам вместе с доменами македонского царя. [102] Всякий раз, когда богатых всадников призывали к суду сената за преступления или нерадивость, на их защиту выступали влиятельные патроны и их оправдывали; [103] уже можно было видеть финансистов, занимающих в театре почетные места и присваивавших себе знаки сенаторского достоинства. [104] Деньги становились верховной властью республики.
100
Ср. у Плутарха (Sul., I.) историю фамилии Суллы, типичный пример тогда очень частого упадка знатных фамилий и ужасающей развращенности знати в эпоху югуг/Гинской войны.
101
Cicero. Ad. Att., XII, 5, 3; De fin., II, 16, 54.
102
Cicero. De lege agr., I, 19; Cassiodor, an. 596–158.
103
Напр., см.: Cicero. Brutus, 22.
104
Lange. R. A., II, 317 сл.