Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!

Басманов повернулся к Катранджи, глядя на него, как на редкостный экземпляр антропологического музея.

– Вы трое, может, и поделите. А после? Все не вечны, особенно вы, Иван Романович… – сказал он с едва-едва уловимым презрением гвардейского офицера к бандиту, хотя и крайне цивилизованному. Катранджи эта интонация не оскорбила, возможно, и наоборот.

– Ваши слова да Богу с Аллахом в уши, Михаил Фёдорович, чтобы на протяжении наших жизней всё сложилось, а что потом…

Он особенным образом сложил руки перед грудью, сделал подобающее восточному мудрецу лицо:

Коль день прошёл, о нём не вспоминай,Пред днём грядущим в страхе не стенай,О будущем и прошлом не печалься,Сегодняшнему счастью цену знай…

И хитровато покосился в сторону Волынской.

Басманов предпочёл свернуть тему и продолжил свой «краткий очерк по истории современности».

Разумеется, о повторении сталинской коллективизации и того же типа индустриализации в «красной России» теперь и речи не шло, как и о небрежно забытой «теории перманентной революции». Достичь бы, как говаривал полувеком позже Дэн Сяопин, «средней зажиточности», и хватит пока, главное, что пролетариат всё же получил, впервые в истории, политическую власть! Пусть пока и «в одной, отдельно взятой стране». Эта РСФСР ни с кем воевать не собиралась, не та в Европе обстановка, и «коммунизм» можно было строить тоже по-китайски, не к конкретной дате, вроде двадцатилетия Октября, а в бесконечной перспективе.

Зато в Югороссии дела обстояли совершенно иным образом. Всего за семь лет новообразованное государство превратилось в самую богатую и благополучную страну Европы. Да и с САСШ можно было потягаться. Там, конечно, пятнадцать миллионов автомобилей и валовой продукт намного больше, так зато в Югороссии нищих нет, таких, как в фильмах с Чарли Чаплиным показывают. И гангстерских войн, и кровавых разборок между профсоюзами и капиталистами. Один думский деятель с трибуны как-то весьма метко заявил: «В Югороссии с голоду умереть может только тот, кто от длительного запоя потерял способность закусывать».

Удивляться тут нечему. Югороссия составилась из самых богатых и благополучных территорий бывшей Империи – почти вся будущая Украина, то есть в основном Новороссия, Центральная чернозёмная область, Донбасс, области войск Донского, Кубанского, Терского, Уральского, Астраханская, Ставропольская и Царицынская губернии, всё Закавказье, треть азиатской Турции (ныне – Западная Армения, включающая Трапезунд, Эрзерум и озеро Ван), плюс – Царьград и Зона проливов. Мало того, кроме природных ресурсов, новообразованной республике достался мощный и весьма современный промышленный потенциал, наиболее трудоспособное и ориентированное на личный успех население, в дополнение к которому со всей европейской России и даже западной Сибири хлынули в эти благодатные края миллионы (буквально!) представителей самых культурных и образованных сословий Империи, в том числе множество инженеров, учёных, университетских и гимназических педагогов…

И, наконец, Югороссия сумела обеспечить себе, с одной стороны, естественные, с другой – надёжные и легко охраняемые границы. От устья Урала с Гурьевом новая казачья оборонительная линия шла почти по прямой на северо-запад, до Царицына (включительно), оттуда граница поднималась вверх, охватывая Воронеж, потом почти прямо на запад, между Курском и Орлом, через Чернигов к Житомиру, и вертикально вниз, по линии Винница – Кишинёв – Измаил.

Румыния и Болгария никакой опасности не представляли, поскольку их сухопутные армии насчитывали ровно по пять пехотных дивизий без тяжёлого вооружения, расквартированных приближённо к западным границам. Таковы были условия послевоенного «урегулирования» взаимоотношений между двумя «региональными сверхдержавами», проведённого под патронажем Югороссии и невмешательстве Антанты, сильно выбитой из колеи поражением, понесённым Англией и союзниками в Чёрном море и Проливной зоне в двадцать первом году.

Владение Дарданеллами, Мраморным морем, Царьградом и двадцатикилометровой ширины «полосой отчуждения» полностью гарантировали безопасность с этого направления. Теоретический неприятель (та же Великобритания, потому что Антанта в двадцать третьем году благополучно приказала долго жить, не выдержав англо-французского конфликта из-за делёжки германских репараций и контроля над Руром) мог напасть на новые русские территории, только используя Грецию в качестве плацдарма, а оборудовать его там – дело долгое. Тем более что по договору с Ататюрком Югороссия в любой момент могла поддержать турецкие претензии на Кипр и острова Архипелага, что служило надёжной гарантией против всяких неожиданностей. Да и сама по себе Греция была в большом долгу перед русскими за поддержку в аннексии балканских провинций бывшей Австро-Венгрии.

Дополнительным «стабилизатором» на юге Европы работала полностью пророссийская Сербия, которой на всякий случай настоятельно не порекомендовали создавать мини-империю в виде «Королевства сербов, хорватов и словенцев», памятуя, чем кончилось подобное в другом мире.

То есть на этом направлении югоросская дипломатия поработала неплохо, завязав такие «гордиевы узелки», что не скоро найдётся новый Македонский, чтобы их разрубить без тяжёлых для себя последствий.

С красной РСФСР действовал сугубо тайный конфедеративный договор, предусматривающий в случае нападения внешнего врага взаимную поддержку, координацию действий и даже создание Ставки союзного главнокомандования. Но это было известно только на самом высоком уровне, а «трудовой народ», в царстве Троцкого преимущественно, по-прежнему считал «буржуйскую державу» историческим недоразумением. «Вот если б Ильич дожил, никогда б такого не допустил!» – очень распространённая фигура речи, особенно среди «потомственных подсобных рабочих».

Мало кто знал (кроме тех, кому по должности положено) о том, что высылаемых из Югороссии «асоциальных элементов» в РСФСР принимали с большой охотой. Этот контингент массово пополнял «трудовые армии» [130] , позволяя тем самым снизить репрессивную нагрузку на «коренное население», то есть замаскировать экономический характер якобы политического террора.

Курируемой «товарищем Ларисой», то есть попросту Ларисой Левашовой, в девичестве Игнатовой, советской пропагандистской машине не составляло большого труда поддерживать в обществе резко антиюгоросские настроения, рисуя её таким же средоточием греха и порока, как в годы «холодной войны» изображался Западный Берлин, к примеру. И собственные впечатления немногих лично там побывавших, и наличие многочисленных потребителей продукции югоросской промышленности ничего в нарисованной агитпропом картине не меняли. «Зато там негров линчуют», то есть у пролетариев прибавочную стоимость отнимают и культивируют потогонную систему Тейлора».

130

Трудовые армии – изобретённая Троцким форма внеэкономического принуждения, нечто среднее между советскими стройбатами и обычными ИТЛ с расконвоированным контингентом. В нашей реальности так называемый «Большой террор» на самом деле во многом был доведённым до крайности развитием той же идеи. «Волны» этого террора определялись одновременно потребностью в рабочей силе на «стройках коммунизма» и избытком «свободного» населения, которому нужно было платить зарплату и обеспечивать продовольствием и прочими предметами потребления на уровне, соответствующем партийным лозунгам. Изъяв несколько сотен тысяч трудоспособных людей из второй категории и переведя его в первую, власть на какое-то время стабилизировала экономическое положение и даже получала возможность устраивать пресловутое «снижение цен».

А на вопросы некоторых въедливых товарищей с той и этой стороны – как же с такими настроениями возможен будет грядущий военный союз антагонистов – Лариса легкомысленно отмахивалась. Тем, кто был в курсе параллельной истории, отвечала: «А что, долго нужно было людей перевоспитывать, когда Гитлера в тридцать девятом другом объявили?» Прочим же советовала подумать о чём-нибудь более полезном для дела Мировой революции, которая обязательно наступит.

Тут она изображала себя троцкисткой куда большей, чем любой Бронштейн.

Вообще, некоторые эпизоды жизни Ларисы в красной России заслуживают отдельного романа. Марина и Кристина в своё время слушали её увлекательные рассказы, в которых правда была совершенно неотделима от вымысла и густо подсолена изящной эротикой, оттого их так и тянуло в эти загадочные края.

Басманов тем временем уже перешёл к политэкономии сего искусственного, но отнюдь не химерического мира. В чём-то был он более реален, чем даже ГИП, потому и рассматривался в качестве «Крепости последней надежды».

Само собой, в названных условиях любое государство, имевшее Югоросский потенциал, восстановилось бы от военной разрухи быстрее среднеевропейских темпов (как Чехословакия в нашем мире), но тут ведь было совершенно уникальное сочетание факторов. Возможность получать золото и прочие ликвиды в неограниченных количествах могла бы легко привести к «испанской болезни» [131] , но здесь – и в «Братстве», и во врангелевском правительстве – подобрались люди умные и знающие историю. Слитки и монеты поступали в экономику в тщательно просчитанных на компьютерах Замка количествах, удерживая на нуле инфляцию в Югороссии и обеспечивая лишь самые необходимые капиталовложения за рубежом.

131

«Испанская болезнь» – образное обозначение экономической ситуации, когда в стране появляется денег больше, чем имеющееся количество товаров, услуг и возможностей их вложения. В отличие от инфляции, вызванной избытком бумажных денег по сравнению с обеспечивающими ликвидами, «И.б.» была спровоцирована избытком именно золота, «всеобщего эквивалента», хлынувшего в XVI в. из Америки.